– Света, ты что, серьёзно? – голос Тамары Ивановны в трубке дрожал от возмущения и чего-то ещё, похожего на отчаяние. – Это же долги моего сына! Твоего бывшего мужа! Вы же были семьёй почти десять лет, как можно так просто взять и отвернуться?
Света крепче сжала телефон, чувствуя, как ладонь становится влажной. Она стояла у окна своей маленькой съёмной квартиры, глядя на серый ноябрьский двор, где ветер кружил жёлтые листья. Год прошёл с развода, а всё ещё казалось, что кто-то из прошлого может вот так просто позвонить и потребовать вернуться в ту жизнь, от которой она с таким трудом отгородилась.
– Тамара Ивановна, – Света постаралась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело, – мы развелись. Официально. Всё имущество поделено, алименты на детей я получаю исправно. Больше никаких общих обязательств у нас нет. И долгов тоже.
В трубке повисла тяжёлая пауза. Потом свекровь вздохнула так глубоко, что Света почти увидела, как она прижимает руку к груди, как делала всегда, когда хотела показать, как ей тяжело.
– Светочка, милая, – голос стал мягче, почти умоляющим, – я понимаю, что вы с Сережей не вместе. Но он сейчас в беде. Очень большой беде. Банки звонят, коллекторы… Он же отец ваших детей! Неужели вы позволите, чтобы его посадили?
Света закрыла глаза. Вот оно. То самое чувство вины, которое она так старательно выжигала из себя весь последний год. Отец детей. Да, Сергей был отцом Маши и Кости. И да, он исправно платил алименты – ровно ту сумму, которую назначил суд. Но всё остальное… Всё остальное осталось там, за дверью квартиры, которую она покинула с двумя чемоданами и детьми за руку.
– Тамара Ивановна, – повторила Света, уже твёрже, – я не банк и не благотворительный фонд. Если у Сергея проблемы с долгами, пусть решает их сам. Как взрослый человек.
– Но он говорит, что часть этих денег была взята, когда вы ещё были вместе! – почти выкрикнула свекровь. – На ремонт квартиры, на машину… Вы же оба подписывали!
Света почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Это было неправдой. Абсолютной, наглой неправдой. Последний кредит они брали пять лет назад, на отпуск в Турцию. И тот давно закрыт. Всё остальное – уже после её ухода.
– Я ничего не подписывала, – сказала она тихо, но чётко. – И вы это прекрасно знаете.
– Света, ну как ты можешь быть такой чёрствой? – голос Тамары Ивановны снова сорвался на плач. – Я же к тебе как к дочери…
Света нажала отбой. Просто взяла и нажала. Телефон тут же зазвонил снова, но она сбросила вызов и выключила звук. Потом долго стояла у окна, глядя, как ветер срывает последние листья с клёна во дворе.
Дети были в школе и детском саду. Квартира молчала. И в этой тишине вдруг стало так ясно, насколько хрупко всё, что она построила за этот год. Свой маленький мирок, где никто не кричит, не обманывает, не требует невозможного.
Она не собиралась отдавать ни копейки. Ни бывшему мужу, ни его матери. Но что-то подсказывало, что это только начало.
Вечером, когда Маша делала уроки, а Костя рисовал за столом, раздался звонок в дверь. Света, вытирая руки о кухонное полотенце, пошла открывать, думая, что это соседка с третьего этажа снова просит соли.
На пороге стояла Тамара Ивановна. В старом пальто, с сумкой через плечо и глазами, красными от слёз.
– Можно войти? – спросила она тихо.
Света замерла. Потом отступила в сторону.
– Проходите.
Свекровь прошла в коридор, осторожно снимая обувь. Маша выглянула из комнаты, удивлённо моргая.
– Бабушка Тома? – неуверенно спросила она.
– Здравствуй, солнышко, – Тамара Ивановна попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.
Света жестом показала в сторону кухни.
– Чаю?
– Не откажусь, – свекровь кивнула и прошла вперёд, привычно оглядывая маленькую кухню. – Уютно у тебя. Маленько, конечно… Но чисто.
Света поставила чайник, не отвечая. Она знала этот тон. Сначала похвала, потом – «но».
– Я ненадолго, – Тамара Ивановна села за стол, складывая руки на коленях. – Просто хотела поговорить. По-человечески.
Света молча достала чашки.
– Сергей в больнице, – тихо сказала свекровь.
Чайник щёлкнул, закипая. Света замерла спиной к гостье.
– Что случилось?
– Сердце, – Тамара Ивановна шмыгнула носом. – Приступ. Врач сказал – стресс. Из-за этих долгов. Он один не справляется, Светочка. Совсем один.
Света повернулась, скрестив руки на груди.
– Тамара Ивановна, я сочувствую. Правда. Но я не могу решить его проблемы. Мы не вместе. Уже год.
– Я знаю, – свекровь подняла на неё глаза, полные слёз. – Знаю, что он тебя обидел. И не один раз. Но ведь дети… Они же спрашивают про папу. Маша вчера звонила, плакала – говорит, папа не берёт трубку.
Света почувствовала, как внутри всё сжимается. Маша действительно спрашивала. И действительно плакала. Но Сергей сам перестал звонить детям после того, как она запретила ему приезжать пьяным.
– Он может звонить, – сказала она. – Когда захочет. И приезжать – по графику, который установил суд.
– А если его посадят? – вдруг спросила Тамара Ивановна. – За долги? Что тогда детям скажешь?
Света посмотрела на неё долго и внимательно.
– Скажу правду. Что папа взял деньги, которые не смог отдать. И что это его выбор, а не мой.
Свекровь молчала. Потом достала из сумки папку и положила на стол.
– Вот, – сказала она. – Копии кредитных договоров. Там твоя подпись тоже есть. Сергей сказал, что вы вместе брали.
Света открыла папку. Бегло просмотрела документы. Даты – все после развода. Подписи… Подпись её не было. Была подпись, очень похожая. Но не её.
– Это подделка, – сказала она спокойно.
– Сергей сказал, что ты подписывала, – упрямо повторила Тамара Ивановна.
– Сергей врёт, – Света закрыла папку и вернула её. – И вы это знаете.
Повисла тишина. Чайник давно остыл.
– Я просто хотела помочь сыну, – тихо сказала свекровь. – Понимаешь? Любая мать…
– Понимаю, – кивнула Света. – Поэтому и не звоню в полицию. Пока.
Тамара Ивановна поднялась.
– Я пойду, – сказала она. – Извини, что побеспокоила.
У двери она остановилась.
– Он правда в больнице, – добавила тихо. – Если захочешь – могу номер палаты сказать.
Света не ответила. Дверь закрылась. Она долго стояла в коридоре, глядя на пустое место, где только что стояла женщина, которую когда-то называла мамой.
Ночью она не спала. Лежала и смотрела в потолок, прокручивая в голове разговор. Подделка подписей – это уже не просто просьба. Это преступление. И если Сергей пошёл на такое…
Утром она отвела детей в школу и садик, потом села за компьютер и начала искать юриста. Не просто адвоката по разводам – специалиста по долгам и мошенничеству.
Нашла. Записалась на консультацию на завтра.
А вечером Сергей позвонил сам.
– Свет, – голос был хриплый, уставший, – маман рассказала. Не надо так жёстко. Я всё верну. Просто дай время.
– Время у тебя было, – ответила Света. – Год.
– Я болен, – он кашлянул для убедительности. – В больнице лежу.
– Знаю, – сказала она. – Твоя мама вчера была.
– Ну вот, – он явно обрадовался. – Значит, поговорили. Свет, там всего три миллиона. Я найду, как отдать. Просто сейчас банки давят…
– Сергей, – перебила она, – ты подделал мою подпись. Это статья.
Тишина в трубке была такой плотной, что казалось, её можно потрогать.
– Ты ничего не докажешь, – наконец сказал он. Но голос уже был другой. Неуверенный.
– Докажу, – спокойно ответила Света. – Уже завтра иду к юристу. И в полицию, если понадобится.
– Света, ты что, серьёзно? – в его голосе появилась паника. – Из-за каких-то бумажек семью разрушать?
– Семьи у нас нет, – сказала она. – Уже год. И дети… Дети будут знать, что мама себя защитила. А не позволила шантажировать.
Она сбросила вызов. Телефон тут же зазвонил снова, но она выключила его.
На следующий день она сидела в кабинете юриста – молодой женщины с внимательными глазами и стопкой документов на столе.
– Подделка подписи – это уголовное дело, – сказала юрист, бегло просматривая копии, которые Света сделала заранее. – Но сначала давайте запросим у банков оригиналы. И проведём почерковедческую экспертизу.
– А если он действительно должен? – спросила Света. – И, если банки придут ко мне?
– Не придут, – уверенно ответила женщина. – Вы не поручитель, не со заёмщик. Долги оформлены после развода, на его имя. Даже если подпись подделана – это его проблема, не ваша.
Света выдохнула. Впервые за два дня выдохнула свободно.
– А если он продолжит давить? – спросила она. – Через детей, через бывшую свекровь…
– Запретите общение на эту тему, – пожала плечами юрист. – И фиксируйте все звонки, сообщения. При необходимости – заявление о вымогательстве.
Когда Света вышла из кабинета, на улице шёл мелкий дождь. Она подняла лицо к небу, чувствуя, как капли стекают по щекам. Не слёзы. Просто дождь.
Дома её ждало сообщение от Тамары Ивановны: «Светочка, прости. Сергей признался, что подписи подделал. Я не знала. Правда не знала.»
Света долго смотрела на экран. Потом написала: «Верю. Но больше не звоните. Пожалуйста.»
И поставила номер в чёрный список.
Вечером, когда дети спали, она сидела на кухне с чашкой чая и вдруг поняла – всё. Конец. Больше никто не сможет вот так просто ворваться в её жизнь и потребовать невозможного.
Но где-то в глубине всё ещё теплилась тревога. Сергей не из тех, кто легко сдаётся. И если он пошёл на подделку документов… На что ещё он способен?
На следующий день пришло письмо. Обычное, бумажное, в почтовый ящик. Без обратного адреса.
Внутри – фотография. Старая, с их свадьбы. На обратной стороне надпись красной ручкой: «Помнишь, как обещала – в горе и в радости?»
Света долго смотрела на фотографию. Потом порвала её на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро.
Но тревога осталась. Потому что она знала Сергея. Знала, что это не конец.
Это только начало чего-то нового. И, возможно, гораздо более опасного…
– Светлана Сергеевна, вы уверены, что хотите подать заявление в полицию? – следователь поднял глаза от протокола, и в его взгляде было что-то вроде усталого сочувствия. – Доказать подделку мы, конечно, докажем. Экспертиза уже готова. Но ваш бывший муж… он ведь может пойти на всё. Люди в таком положении иногда теряют голову.
Света сидела прямо, не отводя взгляда. В кабинете пахло старой бумагой и кофе из автомата. За окном моросил всё тот же ноябрьский дождь, будто природа решила подыграть настроению.
– Я уверена, – сказала она. – Он перешёл черту. И если не остановить его сейчас, завтра он придумает что-то похуже.
Следователь кивнул, поставил подпись и отодвинул папку.
– Хорошо. Заявление принято. Возбуждать будем по статье 327, часть третья – подделка документов с целью использования. Срок до шести лет. Плюс ещё вымогательство, если докажем давление. Вы понимаете, что он может получить реальный срок?
Света кивнула. Понимала. И всё равно внутри что-то болезненно сжалось. Десять лет жизни. Свадьба. Дети. И вот теперь – уголовное дело против человека, который когда-то клялся любить её до гроба.
– Я просто хочу, чтобы это закончилось, – тихо сказала она.
– Закончится, – следователь встал, провожая её к двери. – Мы найдём его. Он, кстати, из больницы выписался. Домой не возвращался. Мать говорит – уехал к другу в область.
Света вышла на улицу и долго стояла под козырьком, глядя, как капли стекают по зонту. «К другу в область». Она знала этот «друг». Сергей всегда прятался у одного и того же человека, когда всё рушилось. Значит, он уже понял, что запахло жареным.
Дома её ждала тишина. Дети у мамы – она попросила забрать их на пару дней, пока всё не уляжется. Света включила чайник, потом выключила. Есть не хотелось. Спать не хотелось. Хотелось просто исчезнуть.
Телефон завибрировал. Номер незнакомый.
– Алло?
– Свет, – голос Сергея был хриплый, будто он не спал несколько суток. – Ты что творишь? Ты реально в полицию пошла?
Она молчала.
– Ты хоть понимаешь, что мне теперь светит? – его голос сорвался. – Шесть лет, Света! За то, что я просто хотел, чтобы ты помогла!
– Ты подделал мою подпись, – спокойно сказала она. – Это не «помогла». Это преступление.
– Да я бы отдал! – почти крикнул он. – Просто времени не хватило! Я всё рассчитал, через полгода закрыл бы всё!
– Сергей, – она устало вздохнула, – ты уже год как «всё рассчитываешь». Хватит.
– А дети? – вдруг спросил он тихо. – Ты подумала о детях? Как ты им объяснишь, что папу посадили из-за тебя?
Света почувствовала, как внутри всё холодеет.
– Из-за меня? – переспросила она. – Ты сам себя посадил. Когда решил, что можешь распоряжаться моей жизнью после развода.
– Я просто хотел, чтобы у нас всё было как раньше, – голос его дрогнул. – Ты, я, дети… Я же люблю их.
– Любишь – звони, когда трезвый. Приезжай в положенные дни. А не шантажируй меня поддельными бумагами.
Он молчал. Потом вдруг сказал совсем другим тоном – холодным, спокойным:
– Ты пожалеешь, Света. Я тебе обещаю.
И сбросил вызов.
Она стояла с телефоном в руке, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Это был не тот Сергей, который умолял и плакал. Это был тот, которого она боялась больше всего – тот, кто, загнанный в угол, становился опасным.
На следующий день пришло письмо от приставов. Не на её имя – на имя Сергея, но по старому адресу, где они жили вместе. Кредиторы подали в суд, и теперь искали имущество должника. А в графе «место жительства» всё ещё значилась их бывшая совместная квартира, которую Сергей после развода продал, чтобы «решить проблемы». Квартиру, которую она когда-то любила.
Света поехала к юристу.
– Они могут наложить арест на мою нынешнюю квартиру? – спросила она, положив письмо на стол.
– Нет, – юрист покачала головой. – Вы не должник, не поручитель. Но если он снова попробует вписать вас в документы – будет хуже. Для него.
– Он уже попробовал, – Света достала телефон и показала запись звонка. – Угрожал.
Юрист нахмурилась.
– Записывайте всё. Каждый звонок, каждое сообщение. И идём в полицию с заявлением о вымогательстве и угрозах. Это уже другая статья.
В тот же вечер Сергей позвонил с другого номера.
– Свет, – голос был пьяный, злой. – Ты думаешь, я просто так сдамся? Я знаю, где ты живёшь. Знаю, где дети в садике.
Она замерла.
– Ты угрожаешь детям? – спросила тихо.
– Я просто говорю, что могу сделать так, чтобы ты пожалела, – он засмеялся. – Очень пожалела.
Света сбросила вызов, руки дрожали. Потом набрала номер следователя, который вёл её дело.
– Он угрожает детям, – сказала она, едва сдерживая слёзы. – Запись есть.
– Приезжайте прямо сейчас, – голос следователя стал жёстким. – Мы его найдём. Сегодня же.
Через два часа Сергей был задержан. В той самой «области», у друга, где прятался. Пьяный, злой, с телефоном, из которого звонил. Всё совпало.
На допросе он сначала отрицал всё. Потом сломался. Рассказал, как брал кредиты «на бизнес», как проиграл деньги, как решил, что Света «должна» помочь, потому что «когда-то была женой». Как подделал подписи – нашёл в интернете образцы её почерка из старых документов. Как планировал давить, пока она не заплатит.
– Я думал, она испугается, – сказал он, глядя в пол. – И заплатит. Чтобы я отстал.
Следователь смотрел на него долго.
– А когда она не испугалась?
Сергей поднял глаза – красные, опухшие.
– Тогда я разозлился.
На следующий день Свету вызвали на опознание. Она стояла за стеклом и смотрела на человека, который когда-то был её мужем. Он выглядел старше на десять лет. Сутулый, небритый, в мятой куртке.
– Узнаёте? – спросил следователь.
– Да, – сказала она. Голос не дрожал.
Потом её попросили подписать протокол. И в этот момент она вдруг поняла – всё. Кончилось. Он больше никогда не сможет вот так просто позвонить, прийти, потребовать.
Но когда она вышла из здания полиции, ноги подкосились. Она села на скамейку и заплакала. Не от страха. От облегчения.
Вечером она забрала детей у мамы. Маша сразу бросилась обнимать.
– Мам, а папа когда приедет? – спросила она, как всегда.
Света присела на корточки и посмотрела дочери в глаза.
– Папа сейчас… далеко, – сказала она. – Но он вас очень любит. И скоро напишет.
Костя тянул её за рукав.
– А мы можем ему рисунок нарисовать?
– Конечно, – улыбнулась Света. – Нарисуем большой-большой. С солнышком и домиком.
Ночью она долго не могла уснуть. Лежала и думала – а ведь всё могло кончиться совсем иначе. Если бы она испугалась. Если бы заплатила. Если бы промолчала.
Но она не промолчала.
И теперь у неё было главное – спокойствие. И уверенность, что больше никто не посмеет ворваться в её жизнь с угрозами и шантажом.
Правда, где-то в глубине всё ещё теплилась тревога. Потому что Сергей был в СИЗО. А Тамара Ивановна – на свободе. И кто знает, что придёт в голову матери, когда она узнает, что её сын может сесть надолго…
На следующий день раздался звонок в дверь. Света открыла – и замерла.
На пороге стояла Тамара Ивановна. В чёрном платке, с заплаканными глазами и огромным пакетом в руках.
– Светочка, – прошептала она. – Можно войти? Я… я всё знаю. И я пришла сказать только одно…
Она поставила пакет на пол и вдруг опустилась на колени прямо в прихожей.
– Прости меня, доченька. Прости, что не остановила его раньше.
– Тамара Ивановна, вставайте, пожалуйста, – Света наклонилась и осторожно взяла свекровь под локти. – Не надо так. Проходите.
Женщина поднялась, вытирая лицо уголком платка. Глаза были красные, опухшие, но в них уже не было ни злости, ни привычного вызова. Только усталость и что-то похожее на стыд.
– Я ненадолго, – тихо сказала она, проходя на кухню и ставя пакет на стол. – Это вам. Котлеты, пирожки… Дети любят мои котлеты. Маша особенно.
Света молча включила чайник. Руки всё ещё помнили, как дрожали вчера, когда она подписывала протокол. А сегодня – вот она, бывшая свекровь, стоит в её крошечной кухне и говорит о котлетах.
– Садитесь, – Света пододвинула стул. – Чай будете?
– Буду, – Тамара Ивановна села, сложив руки на коленях. – Светочка… я всю ночь не спала. После того, как мне позвонили из полиции. Сказали, что Серёжу оставили под стражей. И что ты… что ты всё рассказала.
Света поставила чашки. Молча. Ждала.
– Я не знала, – свекровь подняла на неё глаза. – Честное слово, не знала, что он подписи подделывал. Он мне говорил, что вы вместе брали, что ты обещала помочь… Я верила. Глупая старая женщина, верила своему сыну.
Голос её дрогнул. Она достала платок, прижала к губам.
– А когда вчера следователь приехал, показал мне экспертизу… Я чуть не умерла на месте. Мой сын. Мой единственный. И такое…
Света молчала. Слушала. Впервые за много лет слушала эту женщину без внутреннего напряжения.
– Я всю жизнь его защищала, – продолжала Тамара Ивановна, глядя в чашку. – От всего. От отца, который пил. От улицы. От армии – я же справки носила, чтобы комиссовали. Я думала, если буду защищать, он будет хорошим. А получается… я сама его испортила. Научила, что можно всё, если мама прикроет.
Она подняла глаза – полные слёз, но ясные.
– Прости меня, Света. За всё. За то, что когда ты уходила от него, я тебя виноватой делала. За то, что детей настраивала. За то, что вчера на колени встала – не для того, чтобы разжалобить, а потому что правда стыдно. До дрожи стыдно.
Света долго смотрела на неё. Потом тихо сказала:
– Я не держу зла. Правда. Устала держать.
Тамара Ивановна кивнула, вытирая слёзы.
– Я дом продаю, – вдруг сказала она. – Тот, в котором мы с Серёжей жили. Деньги пойдут на адвоката и на погашение долгов. Что останется – отдам тебе. На детей. Чтобы знали: бабушка виновата, бабушка исправляет.
– Не надо, – Света покачала головой. – Детям от вас нужны не деньги. Нужна бабушка, которая приедет в воскресенье, испечёт пирог и просто обнимет. Без условий.
Свекровь посмотрела на неё удивлённо. Потом медленно кивнула.
– Я смогу?
– Сможете, – Света впервые за всё время улыбнулась. – Если захотите.
Тамара Ивановна встала, подошла к ней и вдруг обняла. Крепко, по-матерински. Света не отстранилась.
– Спасибо, доченька, – прошептала свекровь ей в плечо. – Спасибо, что не дала ему окончательно пропасть. И мне… тоже.
Когда она ушла, Света долго стояла у окна, глядя, как пожилая женщина медленно идёт по двору, прижимая к груди пустой пакет. И вдруг поняла: всё действительно закончилось. Не громким хлопком двери, не криками и обвинениями. Тихо. По-человечески.
Через месяц Сергея осудили. Два года условно – с учётом признания, возврата части денег и того, что он впервые привлекался. Он написал Свете письмо из СИЗО – длинное, неумелое, полное раскаяния. Она прочитала. Не ответила. Но сохранила – для детей. Когда-нибудь, когда они подрастут, они сами решат, хотят ли читать.
Тамара Ивановна переехала в маленькую квартиру неподалёку. Каждое воскресенье приезжала с пирогами. Сначала робко стучала, потом уже входила своим ключом – Света сама дала запасной. Маша начала называть её «бабушка Тома» без напряжения. Костя тянул показать свои рисунки.
Однажды в марте, когда снег уже почти сошёл, они все вместе гуляли в парке. Дети бежали впереди, Тамара Ивановна держала Свету под руку – осторожно, словно боялась, что та отстранится. Но Света не отстранялась.
– Знаешь, – тихо сказала свекровь, – я раньше думала, что семья – это когда все вместе, под одной крышей, и всё общее. А оказывается… семья – это когда каждый на своём месте, но рядом. И никто никому не должен, кроме любви.
Света посмотрела на неё и улыбнулась.
– Поздно поняли. Но лучше поздно, чем никогда.
Тамара Ивановна кивнула. Сжала её руку чуть крепче.
Вечером того же дня Света сидела на кухне, пила чай и смотрела на детей, которые рисовали открытку «бабушке Томе» к 8 Марта. И вдруг почувствовала – внутри тепло. Не жарко, не бурно. Просто спокойно и тепло.
Она больше не оглядывалась назад с тревогой. Не вздрагивала от звонков с незнакомых номеров. Не боялась, что кто-то снова потребует от неё невозможного.
Она защитила себя. И, неожиданно для всех, защитила их всех – даже тех, кто когда-то был по другую сторону баррикад.
И в этой новой, тихой жизни, где никто не кричал и не требовал, она наконец-то почувствовала себя дома. По-настоящему дома.
Рекомендуем: