— Ты серьёзно думаешь, что я не замечу? — голос Кати прозвучал резко, прямо с порога кухни. — Прямо вот так, на голубом глазу, решил снова сделать вид, будто всё нормально?
Илья обернулся от мойки, где что-то старательно тёр губкой. В лицо ударил пар от горячей воды, но он даже не моргнул — будто ждал этого разговора.
— Я не понимаю, о чём ты, — спокойно сказал он, хотя руки у него дрогнули.
— Конечно, не понимаешь. — Катя сняла шарф, бросила на стул. — Удивлён, да? А я вот, знаешь ли, тоже удивилась, когда открыла дверь и почувствовала здесь запах чужого ароматизатора. Не моего. Не нашего. Того самого, которым всегда пахнет у твоей мамы в коридоре.
Илья прижал губы.
Катя оглядела кухню — секундная тишина звенела сильнее, чем крик. Поверхности сверкали, раковина как новая, холодильник протёрт до блеска. На плите булькала большая кастрюля, крышка чуть подпрыгивала от пара.
— Илья… — она указала подбородком на кастрюлю. — Это ты приготовил, да?
— Ну… да. — Он попытался улыбнуться. — Решил порадовать тебя. Ты же устаёшь. Вот и…
Катя подошла ближе и приподняла крышку. Воздух ударил насыщенным мясным ароматом, характерным набором специй, которые она никогда в жизни не использовала. Она сразу узнала почерк. Только один человек делал куски такого размера, так обжаривал мясо и так всегда экономил соль.
Она резко закрыла крышку.
— Илюш, — сказала она тихо, почти шёпотом, — ты готовишь хуже, чем твой племянник в восемь лет. Ты максимум яичницу жарил пару раз. А тут полноразмерный ужин, да ещё и кухня вылизана. Может, скажешь честно?
— Катя, ты накручиваешь… я просто…
— Где она? — перебила Катя. — Мама твоя где? Уже ушла? Или в комнате сидит?
Он выдохнул так, будто воздух из него вытащили.
— Нет её. Она была ненадолго. Совсем чуть-чуть. Привезла поесть и…
— «Ненадолго» — это сколько? — Катя скрестила руки. — Судя по блеску в ванной и тому, что в прихожей коврик лежит ровнее, чем обычно, она тут тусовалась минимум пару часов.
Илья облокотился на стол и опустил глаза.
— Часа три, — признался он. — Может, четыре. Я работал, не заметил.
Катя коротко рассмеялась — горько, без радости.
— Не заметил… Знаешь, что я не замечаю? — Она подошла к шкафу и открыла дверцу. — Вот того, что мои контейнеры расставлены «по системе». Твоей маминой системе. Что мои специи стоят не там, где я их оставляла. И что полотенце на духовке поменяно. На то самое, которое она нам дарила и которое я специально убрала в дальний ящик.
Илья молчал.
— Скажи мне честно, — она подошла к нему вплотную. — Мы же договаривались. После того огромного скандала летом. Договаривались, что она не приходит сюда, пока меня нет.
— Она просто хотела помочь…
— Помочь? — Катя фыркнула. — Помочь кому? Тебе или себе? Она приходит сюда, как к себе домой. Делает так, будто я не справляюсь. Как будто ты под её присмотром, а я так… случайно здесь живу.
— Ты всё драматизируешь.
Катя резко повернулась к нему.
— Драматизирую?! Ты понимаешь, что это моя квартира? Что я её сама покупала? Что это мой дом, моё пространство? Почему она, мать взрослого мужика, может заходить сюда, когда ей вздумается? Кто ей это позволил?
Илья прикусил губу и отвёл взгляд.
— Я просто… Не хочу ссор. Ты же знаешь, я между вами двумя постоянно как посредник.
— А зачем посредник? — Катя развела руками. — Что за треугольник? Зачем он нам? Почему твоя мать вообще в нём есть?
Он вздохнул, будто хотел что-то сказать, но удержался.
Катя, почти не дыша, продолжила:
— Ладно. Скажи мне другое. Ты говорил ей, что я плохо готовлю?
Илья резко вскинул голову:
— Нет! Конечно нет! Ты что!
— Тогда откуда у неё мнение, что я тебя «не кормлю»? — Катя сделала жест кавычками. — Почему она так уверена, что у меня руки из неправильного места растут?
— Она сама делает выводы…
— Она делает выводы из твоих слов. — Катя ткнула указательным пальцем ему в грудь. — Не притворяйся. Ты сам ей жаловался. Про мой суп, про котлеты, про то, что я поздно прихожу. Всё это — от тебя.
Илья покраснел, как школьник, пойманный на списывании.
— Я просто говорил, что мы оба устали, и еды иногда не хватает…
— А она, конечно, поняла, что это моя вина. — Катя отвернулась, ушла к окну. За стеклом торопливо промелькнул яркий октябрьский вечер — мокрый асфальт, фары машин, тёмные ветки деревьев. — Знаешь, что меня бесит? Даже не то, что она приходит. А то, что ты врёшь. Каждый раз. «Я приготовил», «я убрался», «я погладил». Как будто я слепая.
— Я просто хотел избежать конфликта.
— А получил в десять раз хуже. — Катя сказала это устало. — Я хочу жить с мужем, а не с тенью его мамы.
— Хватит уже об этом…
— Не хватит. — Она обернулась. — У меня ощущение, что всё это — не мой дом. Что я здесь гость. И что настоящая хозяйка — она.
— Это неправда…
— Это ты так думаешь. — Катя подошла к шкафу в прихожей, открыла его, увидела свежеотутюженные рубашки мужа и криво усмехнулась. — Она даже твои рубашки гладит за меня. Ты понимаешь? Она делает всё, что должна делать жена. И ты это принимаешь. Тебя это устраивает.
— Катя, не начинай…
— А как мне? — Она повернулась. — Ты её ставишь на первое место. Даже решения со мной не обсуждаешь. Сначала ей фото дивана отправляешь, её мнение спрашиваешь, а потом уже со мной. Ты понимаешь, как это выглядит?
Он молчал.
Катя вдохнула медленно и медленно выдохнула.
— Ладно. — Она села на край дивана. — Я устала. Я серьёзно больше так не могу. Я не против твоей матери. Я против того, что ты вечно стоишь на её стороне.
— Я на твоей.
— Нет. — Катя покачала головой. — Если бы был — мы бы сейчас не говорили об этом в третий раз за месяц.
Она резко поднялась, прошла в спальню, достала небольшой чемодан.
Илья бросился к ней:
— Ты куда?!
— К Лизке. На пару дней. Мне надо успокоиться. И подумать.
— Катя… ну не делай так… Давай всё обсудим спокойно…
— Мы уже обсуждали. Громко, тихо, спокойно, в крике, на кухне, в прихожей. Результат — один. — Катя складывала вещи механически, будто давно готовилась к этому. — Ты подумай, что для тебя важнее. Жить со мной или жить под её контролем.
— Ты говоришь ерунду…
— Может. — Она захлопнула чемодан. — Но именно так я себя сейчас чувствую.
Она взяла куртку, прошла в коридор.
— Катя, подожди…
— Поздно, Илья.
Она вышла, оставив его с растерянным лицом и кастрюлей на плите, пахнущей не её руками.