Свет в кухне уже тускнел, октябрьская серость медленно заползала в окна, и от этого новый дом казался каким-то чужим, как будто он был не их, а чей-то — временно взятый напрокат. Алина стояла у плиты, помешивая суп, и думала только об одном: зачем она согласилась на все это. На стройку, на ипотеку, на переезд в пригород, на то, чтобы жить в доме, где каждый угол напоминал ей не о счастье, а о долгах.
— Всё равно ведь не купили бы в городе, — говорил тогда Роман, — ты же сама видела цены. И она видела. Но не это ее грызло. Главное, что для строительства этого дома Роман продал квартиру своей матери. Наследственную, доставшуюся после отца. Мать — Галина Сергеевна — тогда долго молчала, потом просто сказала: — Делайте как знаете. Только не думайте, что потом не пожалеете.
Алина тогда приняла это за очередную колкость. У Галины Сергеевны их отношения с самого начала были как на минном поле: вежливые улыбки, натянутые разговоры, постоянное ощущение, что тебя оценивают. С тех пор прошло полгода. Дом достроен. И вроде бы всё должно быть хорошо. Но сегодня, когда она получила сообщение от свекрови — короткое, без приветствия, просто:
«С завтрашнего дня приеду. Нужно пожить у вас неделю, пока решу вопрос с квартирой», — Алина ощутила, как внутри всё сжалось.
Она перечитала сообщение трижды. Неделя. С Галиной Сергеевной неделя могла легко превратиться в месяц, потом в два. Алина знала этот тон: без просьбы, без обсуждения, просто констатация факта. «Приеду». Не «можно ли», не «не будет ли неудобно», а просто — приеду.
Она не успела ответить, когда за спиной послышался голос мужа: — Что-то случилось? Алина повернулась. Роман стоял в дверях, в рубашке навыпуск, усталый после работы, но довольный: успел, как всегда, к ужину.
— Мама пишет. Завтра приезжает. — Отлично! — обрадовался он. — Пусть посмотрит, как мы тут обустроились. Всё-таки её квартира нам помогла. — Ром, — тихо сказала Алина, — она не «посмотреть» приезжает. Она жить собирается. — Как жить? — «Пожить неделю». — Ну, неделю — это не страшно. — Ты хоть понимаешь, что это значит? — Да не нагнетай ты. Мама устала, ей сложно в её возрасте снимать. Посидит немного, отдохнёт.
Алина хотела возразить, но промолчала. Всё равно бесполезно. Роман в вопросах матери был слеп. Он не видел, как Галина Сергеевна скользит по ней оценивающим взглядом, как может в одной фразе похвалить и унизить.
Когда она впервые к ним приезжала, через неделю Алина перестала чувствовать себя хозяйкой: свекровь переставляла посуду в шкафах, меняла полотенца местами, объясняла, что «так удобнее». Теперь всё это повторится, только в их новом доме.
Утром следующего дня Алина встретила её на пороге. Галина Сергеевна, стройная, ухоженная, с чемоданом на колесиках и сумкой в руке, вошла, как будто всегда тут жила. — Ну, наконец-то добралась, — сказала она, осматриваясь. — Просторно. Светло. Только запах краски ещё стоит. Алина сдержала вздох: — Мы недавно отделку закончили. — Знаю. Всё красиво, но… — она провела пальцем по подоконнику, — пыль. Сразу видно — без хозяйской руки.
Роман спустился с лестницы, сияя: — Мама! Ну наконец-то! Он обнял её, и в его голосе было столько искренней радости, что Алине стало не по себе.
— Я на недельку, — сказала Галина Сергеевна, — пока жильё подыщу. У нас хозяйка квартиры с ума сошла: цену подняла, а ремонт обещанный не делает. Вот думаю, может, продать её совсем, а себе что-то купить поменьше. — Правильно, — поддержал Роман. — У нас поживи спокойно. У нас места хватит, правда, Алиночка? — Конечно, — ответила она ровно, хотя внутри всё клокотало.
Первые два дня прошли спокойно. Галина Сергеевна вставала раньше всех, варила кофе, жарила яичницу, включала новости на всю громкость. Вечером смотрела сериалы, сидя в кресле, которое Алина купила для себя. Алина старалась не обращать внимания. Но к третьему дню началось.
— Алин, а зачем вы спальню на первом этаже сделали? Там же сырость будет. — Не будет, там утеплитель хороший. — Всё равно неправильно. Надо наверху. А то ноги тянуть будет.
Или так: — Алин, я вчера стиралку включала — она что-то гремит. Ты фильтр чистила? — Мы сами стираем, спасибо. — Так я же помочь хотела.
Алина сдерживалась. Она даже старалась думать, что это забота. Но вечером, когда Галина Сергеевна сказала Роману, что «Алина, конечно, старается, но хозяйство — это не её стихия», терпение начало трещать.
— Мам, ну не говори так, — мягко заметил Роман. — У Алины и работа, и дом, она старается. — Да я просто сказала. Не обижайся, Алин. Просто вижу, что тебе тяжело. А женщине в доме должно быть легко, понимаешь?
Алина промолчала, хотя внутри всё кипело. «Женщине должно быть легко» — сказала та, кто разрушает её покой с первой минуты.
В пятницу вечером они с Романом сидели на кухне. — Ром, — начала она осторожно, — ты говорил, мама на неделю. — Ну да. — А она сегодня спросила, где можно купить занавески в её комнату. — Может, просто хочет уютнее сделать? — Ром, занавески — это не на неделю. Он посмотрел на неё виновато, потер лоб. — Ну подожди. Может, просто тянет время, пока квартиру не найдёт.
Алина хотела поверить. Хотела. Но уже понимала, что это не «неделя». Это надолго. Потому что за ужином Галина Сергеевна мимоходом сказала: — Ромочка, я тут подумала: а если я комнату себе внизу оставлю, а вы наверху обустроитесь? Так удобнее. — Мама, мы спальню внизу специально делали, чтоб не бегать по лестнице. — Ну вот, а мне как раз тяжело наверх подниматься.
Алина почувствовала, как стул под ней будто дрогнул. — Мама, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, — вы же временно. — Конечно, конечно. — Галина Сергеевна улыбнулась. — Просто думаю наперёд.
На следующий день всё встало на свои места. Алина зашла в спальню и застыла: на их комоде стояли вещи свекрови — кремы, расчёска, коробочка с таблетками. На кровати — её халат. Она села на край постели, чувствуя, как изнутри поднимается холод.
Роман вернулся с магазина, увидел её взгляд. — Что случилось? — Посмотри. Он вошёл, посмотрел на вещи и нахмурился. — Мама, — позвал он. — Что? — Почему ты вещи в нашу комнату поставила? — А что такого? — удивилась она. — У вас наверху уютно, но лестница тяжёлая. Я пока тут поживу, ладно? А вы наверху, у вас там простор.
Роман растерялся. — Мам, но это наша спальня. — Я ж не навсегда! Пока не решу вопрос с квартирой. Я же не чужая, сынок.
Алина не выдержала: — Вы чужая — в смысле, вы гость. А гости не занимают чужие спальни. Тишина. Галина Сергеевна посмотрела на неё, прищурилась: — Какая у тебя манера говорить, Алин. Всё время как будто защищаешься. Неуверенно это.
Роман встал между ними. — Мам, давай не будем. Просто подожди немного, я помогу тебе с квартирой. — Хорошо, — холодно ответила она. — Я подожду.
Но Алина уже знала: этот разговор ничего не изменит. Свекровь останется. Она будет жить здесь столько, сколько захочет. И Роман ничего не сделает — будет уговаривать, просить, оттягивать.
Прошла неделя, как Галина Сергеевна обосновалась в их доме, и Алина начала ловить себя на том, что считает дни. Каждое утро — одно и то же: запах жареных яиц, телевизор на всю громкость, бесконечные комментарии про «порядок» и «женские обязанности». Дом, построенный ради покоя, превратился в арену невидимой войны.
Но в ту субботу все стало еще сложнее. Роман сообщил за завтраком, будто между делом: — Лена с Вадимом заедут на пару дней. — Какая Лена? — спросила Алина, хотя ответ уже знала. — Моя сестра. Она же недавно работу сменила, им пока негде жить, ремонт в квартире затянулся. Мама сама предложила им пока у нас остановиться.
Алина поставила чашку. — Мама предложила? — Ну да. Сказала, что мы же семья, место есть. — Ром, у нас мама живет в нашей спальне, ты вообще понимаешь, что ты говоришь? — Всего на пару дней, Алин. Не кипятись.
Она не ответила. Просто встала из-за стола и вышла из кухни. Сил не было спорить — в этом доме теперь каждый разговор заканчивался одинаково: «не кипятись», «мама же старается», «всё временно». Но временно почему-то всегда превращалось в навсегда.
Лена приехала в тот же день ближе к вечеру. Младшая сестра Романа — блондинка с ярким маникюром, громким смехом и вечной уверенностью, что ей все должны. С ней был Вадим — мужчина лет тридцати пяти, крепкий, бородатый, с телефоном в руке и отсутствующим взглядом. Вошли как к себе домой.
— Ну ничего себе! — воскликнула Лена, оглядываясь. — Это что, вы сами строили? — Сами, — коротко ответила Алина. — Круто. А где наша комната? Алина посмотрела на Романа. Тот замялся: — Я думал, вы у мамы наверху разместитесь, у неё как раз вторая кровать. — У мамы? — Лена усмехнулась. — Да ты что, Ром. Мы с Вадимом молодая семья, нам надо отдельную комнату.
Галина Сергеевна вмешалась мгновенно: — Пусть в гостевой. Я туда перееду потом, ничего страшного. — Мам, да зачем тебе опять переезжать? — начал Роман. — Не спорь, — резко ответила она. — Лена — твоя сестра, должна чувствовать себя как дома.
Алина не выдержала: — А мне интересно, кто из нас вообще хозяйка этого дома? — Что ты имеешь в виду? — прищурилась свекровь. — То, что все решения здесь почему-то принимаются без меня.
Повисла тишина. Лена сделала вид, что не поняла, и пошла разуваться. — Ладно, не будем ругаться, — сказала она примирительно. — Мы с Вадимом тихие, не помешаем. И добавила, проходя мимо Алины: — Алин, у тебя очень уютно. Только шторы, честно говоря, тяжеловатые. Надо бы посветлее.
К вечеру в доме стало тесно. Лена болтала без умолку, Вадим сидел за ноутбуком, Галина Сергеевна ворчала, что «столовая зона неудачно расположена», а Роман бегал между всеми, стараясь сгладить углы. Алина чувствовала себя лишней в собственном доме.
Ночью она долго не могла уснуть. Из-за стены слышала, как Лена с Вадимом тихо переговариваются, потом смех, потом — шорох. А утром Лена уже вовсю хозяйничала на кухне. — Алин, я тут сахар пересыпала, а то у тебя банка неудобная. — Это моя банка. — Ну я же просто… чтоб аккуратнее.
Роман в это время пил кофе и делал вид, что ничего не замечает.
На третий день Лена спросила: — Алин, слушай, я тут подумала… Мама рассказывала, что дом вы на деньги от её квартиры строили? — Частично, — осторожно ответила Алина. — Ага. Значит, получается, и наша доля тут есть. Алина подняла взгляд. — Какая доля? — Ну как какая? — Лена рассмеялась. — Мамины деньги — это общее наследство. Если она продала квартиру, которая могла бы нам с Ромкой достаться, значит, часть этого дома — как бы и моя.
Алина почувствовала, как по спине пробежал холод. — Лена, дом оформлен на нас с Ромой. — Да я понимаю, что юридически, — протянула Лена. — Но по-человечески-то — другое дело. Мама ведь не чужая.
В этот момент на кухню вошла Галина Сергеевна, услышав последние слова: — А что вы тут обсуждаете? — Да вот, — весело ответила Лена, — я говорю Алине, что дом-то наш общий, раз с маминой квартиры деньги пошли. Галина Сергеевна кивнула, как будто это само собой разумеется. — Ну да. Я ведь не просто подарила, я вложила. Сын должен понимать, что это семейное имущество.
Алина оторопела. — Подождите. Мы продавали квартиру с вашего согласия, вы сами подписали документы. — Подписала, конечно. Но согласие — не значит, что я отказываюсь от своей доли. Просто тогда надо было помочь вам. — То есть… — Алина с трудом сдерживала дрожь, — вы считаете, что этот дом частично ваш? — А как же иначе? — спокойно ответила свекровь. — Это ведь наш общий труд.
Роман вошел, услышав последние фразы: — Мам, ну хватит. Дом наш с Алиной, мы всё оформили. — Ромочка, не говори так, — обиделась она. — Я не претендую, просто напоминаю.
Алина знала — когда Галина Сергеевна говорила «просто напоминаю», это означало одно: она уже решила, что будет считать этот дом своим.
Вечером Роман попытался поговорить. — Алин, не злись. Мама просто говорит. У неё характер. — Ром, она не просто говорит. Она говорит так, будто действительно собирается что-то требовать. — Никто ничего не требует. — Пока. Но теперь она с Леной — одна команда. Ты же видел, как они переглядываются? — Переглядываются… Господи, Алин, ты всё воспринимаешь как угрозу.
Она встала, подошла к окну. На улице темнело, лужи блестели под фонарями, мокрые сосны чернели вдоль забора. — Я просто чувствую, что теряю дом. — тихо сказала она. — Каждый день всё больше.
Роман ничего не ответил. Только стоял позади, молчал.
Через несколько дней ситуация дошла до абсурда. Лена принесла какую-то старую шкатулку — «мамину, с драгоценностями». — Надо куда-то убрать, — сказала она. — Тут украшения бабушки, серьги с бриллиантами, кольца. Мама боится потерять. — Убирай, — ответила Алина, не глядя. — Только, — добавила Лена, — лучше в сейф. У вас же есть сейф? — Нет. — А зря. Такие вещи без сейфа нельзя держать.
Позже, когда Алина вернулась домой после работы, шкатулки нигде не было. Она спросила Лену — та пожала плечами: — Мамка убрала куда-то. Спрятала, чтобы никто не нашёл. — А где именно? — Не знаю, спроси её.
Галина Сергеевна, услышав вопрос, нахмурилась: — Я положила в надёжное место. Не твоё дело где. — Как это — не моё? Это мой дом! — Вот именно, — холодно ответила она. — Твой дом, а мои вещи.
В ту ночь Алина почти не спала. Всё в ней кипело — от бессилия, злости, страха. Она понимала: если сейчас не поставит границы, потом будет поздно. Но как? Роман всё ещё верил, что «всё утрясётся само собой». А ничего не утрясалось — наоборот, становилось хуже.
На следующий день, когда она вернулась с работы, в прихожей стояли новые сумки. — Ещё кто-то приехал? — спросила она у Лены. — Это Вадим вещи привёз. Они у нас в машине лежали, решили всё занести, а то дождь. — А зачем заносить, если вы завтра уезжаете? Лена приподняла брови. — А кто сказал, что завтра? Мы же не договаривались.
Алина сжала руки. — Лена, ты говорила — на пару дней. — Так я и говорила. Но теперь вот мама говорит, что пока с квартирой непонятно, лучше всем вместе. — Всем вместе? — Да чего ты сразу вздыбилась? — Лена сделала шаг ближе. — Слушай, Алин, давай честно. Мама продала квартиру, чтобы вам помочь. А теперь ей снимать дорого. Мы — её дети, и если она хочет жить здесь, ты не имеешь права против.
Алина отступила на шаг. — Ты это серьёзно? — Абсолютно. Дом — общий. И если мама решит здесь остаться, никто её не выгонит.
В этот момент на лестнице появился Роман. — Что происходит? — Да ничего, — Лена улыбнулась. — Просто разговариваем. И добавила, глядя прямо на Алину: — Мы же семья.
Позже, ночью, Алина нашла в ящике комода ту самую шкатулку. Она была открыта. Украшения — на месте. Но на внутренней крышке она заметила крошечный конверт. Внутри — бумажка, свёрнутая пополам. Копия завещания.
Алина читала, не веря глазам:
«Завещаю принадлежащие мне денежные средства, вырученные от продажи квартиры, моим детям — Роману и Елене — в равных долях».
Она села на кровать. Вот оно. Вот откуда уверенность, с которой свекровь и Лена говорили о «доле». Они знали, что юридически деньги не были просто подарком — это наследство, которое фактически осталось незакрытым. И теперь они оба — мать и дочь — собирались доказать, что имеют право на часть этого дома.
Алина положила бумагу обратно. Но внутри уже всё перевернулось. Она понимала: это не просто конфликт характеров. Это — война за собственность. И если Роман не встанет на её сторону, она останется одна против троих.
Она выключила свет и долго сидела в темноте, слушая, как за стеной тихо разговаривают свекровь и Лена. Слышала слова: «по закону можем потребовать», «надо только документы найти», «пусть потом не жалуется».
В груди сжалось. Алина впервые почувствовала настоящий страх — не за себя, а за то, что они способны отобрать у неё всё, вплоть до самого дома.
Когда Роман вернулся поздно вечером, она показала ему копию завещания. — Это что? — нахмурился он. — Ты сам скажи. Он прочитал, помолчал. — Да это ерунда. Завещание старое, ещё до продажи. — Но мама считает, что деньги, вырученные с квартиры, всё ещё принадлежат вам обоим. — Ну… может, она просто не до конца понимает. — Ром, не будь наивным. Они обе всё прекрасно понимают.
Роман сел, потер виски. — Я разберусь. — Разберись. Потому что если ты не поставишь точку, они её поставят сами. И не в нашу пользу.
Он кивнул, но Алина видела — он боится. Боится матери. Боится конфликта. Боится сделать выбор.
Прошла неделя. Алина перестала считать дни. Каждое утро начиналось одинаково: чужие голоса на кухне, запах кофе и дешёвых духов, шум телевизора, который включали ещё до рассвета. Дом жил своей жизнью, и в этой жизни не было места для неё.
Галина Сергеевна с Лёной словно сговорились. Они обсуждали всё — от меню на ужин до того, куда поставить новую микроволновку, которую «надо взять, потому что старая уже не тянет». Роман всё больше замыкался, подолгу задерживался на работе. Алина чувствовала — что-то назревает. Но не знала, что именно.
В тот понедельник она вернулась домой раньше обычного. В прихожей стояли две коробки. — Это что? — спросила у Лены. — Мы с мамой вещи собираем. — Какие вещи? — Мамины документы, фотографии. И кое-что ценное. — Почему без меня? — А тебе-то зачем? Это же не твоё.
Алина молча прошла мимо, но сердце билось так, будто она бежала. В спальне свекрови шкатулки уже не было. На её месте — пустое пятно от пыли.
Позже, за ужином, Роман сказал: — Мама хочет съездить в город, нотариуса навестить. Алина подняла глаза. — Зачем? — Да просто… какие-то бумаги уточнить. — Это про дом? — Ну, может быть, частично.
Она посмотрела на него — долго, молча. — Ром, если ты позволишь им это провернуть, ты потеряешь всё. — Алин, хватит. — Он поднялся. — Я не могу жить в постоянной ссоре. Они мои родные. — А я кто? Он не ответил. Только пожал плечами и вышел.
Ночью она услышала шаги. Кто-то спускался по лестнице. Тихо, но уверенно. Она вышла из комнаты и застыла в темноте. Внизу — Лена с фонариком телефона. Что-то искала в шкафу у входа.
— Что ты делаешь? — спросила Алина. Лена вздрогнула. — Господи, ты меня напугала. Да я просто… паспорт не могу найти. — В шкафу у входа? — Ну да. Мама, может, сюда положила.
Алина подошла ближе. — Паспорт — в сумке у мамы. Я сегодня его видела. Лена усмехнулась: — Ты, я смотрю, за всем следишь.
На следующий день всё взорвалось. Когда Алина вернулась с работы, у калитки стояла полиция. У ворот — Галина Сергеевна, в платке, бледная, но сдержанная. Рядом — Роман и Лена.
— Что случилось? — спросила Алина, подойдя. — Украшения пропали, — холодно ответила свекровь. — Мои. Из шкатулки. Алина не поверила своим ушам. — Какие украшения? Вы же сами их убрали! — Да, убрала. А теперь их нет. — И вы думаете, что я… — Я ничего не думаю, — отрезала та. — Пусть полиция разбирается.
Один из полицейских подошёл: — Мы по заявлению Галиной Сергеевны. Надо осмотреть помещение.
Алина окаменела. Она не могла говорить. Только смотрела на мужа. — Ром… — Просто формальность, — пробормотал он, отводя взгляд. — Пусть проверят.
Обыск длился почти час. Ничего не нашли. Полицейские вежливо попрощались и уехали, оставив после себя тишину и запах мокрой обуви.
Алина стояла посреди гостиной. — Ты позволил им это сделать, — сказала она. — Ты позволил им унизить меня в моём доме. — Алин, я не мог иначе. — Мог. Просто не захотел.
Она пошла наверх, схватила куртку и вышла. На улице моросил дождь. Воздух был густой, пахнул гнилыми листьями. Она шла вдоль дороги и думала только об одном: надо уехать. Просто собрать вещи и уехать.
Но куда? Дом — единственное, что у неё было. И теперь даже он — не её.
Вернувшись поздно вечером, она увидела в гостиной свет. Лена и Вадим сидели за столом. Перед ними лежали какие-то бумаги. Алина вошла тихо. — Что это? Лена подняла глаза. — Документы по дому. Мама просила разобраться. — Почему они у тебя? — Потому что ты всё равно против.
Алина подошла ближе, взяла один лист — копия договора купли-продажи квартиры Галины Сергеевны. На полях — заметки ручкой: «проверить сумму», «уточнить долю», «нотариус 22 октября».
— Значит, вы всё-таки идёте к нотариусу? — Да, — спокойно ответила Лена. — Мама хочет оформить свою долю официально. — Какую долю?! Дом на нас с Ромой! — Это мы ещё посмотрим.
Алина сжала бумагу, потом резко бросила её на стол. — Вы с ума сошли. — Нет, — ответила Лена. — Мы просто устали быть гостями в доме, который частично наш.
На следующий день Роман вернулся с работы раньше. Он выглядел измученным. — Я говорил с мамой, — сказал он. — Она не отступит. — А ты? Он молчал. — Ром, ты со мной или с ними? Он опустил глаза. — Я не могу выбирать. — Можешь. Просто не хочешь.
Он сел на диван, потер лицо руками. — Ты не понимаешь, она одна, ей тяжело. — А мне, значит, легко? После всего, что она сделала? — Она не враг. — Она — враг. Только ты этого не видишь.
Алина повернулась к нему спиной. В груди всё кипело. Она вдруг поняла: любви больше нет. Осталась только усталость. И страх.
Через три дня Лена с матерью действительно поехали к нотариусу. Алина знала — это будет решающий день. Она взяла выходной и осталась дома. Около полудня пришла соседка, Тамара, старушка из соседнего участка. — Алин, — сказала она, — я тут видела, к вам вчера мужчина приезжал. — Какой мужчина? — Ну, вроде как из агентства, табличка на машине «Оценка недвижимости». Алина побледнела. — Когда? — Вечером, когда вас не было. Лена с ним разговаривала, потом что-то показывала.
Всё стало ясно. Они готовили почву. Хотели доказать, что часть дома принадлежит Галине Сергеевне, чтобы потом оформить — а значит, продать, разделить.
Алина подошла к письменному столу, достала документы, аккуратно сложила в папку. Оригиналы — только у неё. Без них нотариус ничего не сможет сделать.
Когда вечером они вернулись, Лена была злая. — Где бумаги? — сразу спросила. — Какие? — Не притворяйся. — Всё, что касается дома, хранится у меня. — Отдай. — Нет.
Лена шагнула вперёд. — Это не по твоему решению. Алина выдержала паузу и тихо ответила: — Это мой дом. И пока я здесь, без меня никто ничего не получит.
Лена смотрела долго, потом резко развернулась и ушла наверх.
Ночью Алина снова не спала. В два часа услышала — дверь на чердак открылась. Тихий скрип, потом шаги. Она встала, пошла следом.
Наверху — Роман. Стоял у старого комода, в руках держал тот самый конверт. — Что ты делаешь? Он вздрогнул. — Алин… Я… — Ты тоже теперь против меня? — Я просто хотел разобраться. Мама сказала, что… — Хватит. — Она подошла ближе. — Хватит слушать всех, кроме меня.
Он опустил голову. — Я устал от всего этого. От вас всех.
Алина смотрела на него — и понимала: всё кончено. Он уже сделал свой выбор. Не словами, а бездействием.
Через неделю Лена и Вадим уехали. Свекровь осталась. Сказала, что «надо подумать, как дальше быть».
Алина не возражала. Она уже ничего не чувствовала.
Роман молчал, ходил как тень. Однажды он собрал сумку. — Куда ты? — спросила она. — К маме в город. — Её дом продан. — Снимем. Пока. Надо отдохнуть.
И ушёл.
Дом опустел. Тишина, наконец-то. Но не стало легче. Алина ходила по комнатам, где ещё недавно звучали чужие голоса, и чувствовала, будто стены стали холоднее. Всё, что она строила, превратилось в поле битвы.
Через месяц пришло письмо. Из суда. Иск о признании части дома собственностью Галины Сергеевны.
Алина села за стол и долго смотрела на бумаги. Было холодно. На улице падал мокрый снег. Она открыла ноутбук, нашла номер адвоката, которого рекомендовала подруга.
— Да, — сказала она в трубку. — Мне нужна помощь. Очень серьёзная. И впервые за всё это время почувствовала не страх, а решимость.
Суд длился почти полгода. Галина Сергеевна и Лена уверяли, что деньги, вложенные в строительство, — часть наследства, а значит, дом нужно делить. Алина доказывала обратное: что это был дар, добровольный, без условий. Судья слушал, взвешивал, откладывал заседания. Роман ни разу не пришёл.
Весной вышло решение: в иске отказать.
Дом остался за Алиной. Полностью.
Когда она вернулась домой после суда, было тихо. На веранде висели старые шторы, которые когда-то Лена хотела заменить. На стене — трещина, появившаяся зимой. Она провела по ней пальцем и почему-то улыбнулась.
Потом сняла шкатулку, открыла. Украшения лежали на месте. Они нашлись ещё тогда — у Лены в чемодане. Но Алина никому об этом не сказала. Просто спрятала. Пусть каждый получит своё.
Она заварила чай, села у окна. Во дворе таял снег, из земли пробивались первые ростки. Дом снова стал её. Пустой, но настоящий. Без чужих голосов, без страха, без обмана.
Она смотрела на серое небо и думала: «Ничего, я всё начну заново. Только теперь — одна».
.