«Он говорил, что учителей интересуют только оценки» — с решимостью произнесла Эмили на заседании суда

На следующее утро новость была везде — «Местный отчим арестован по делу об издевательствах — доказательства найдены в подвале». Лидия прочитала заголовок три раза, прежде чем вздохнуть. Она сидела за кухонным столом, почти готовая к работе, пока по телевизору фоном бормотали новости. Голос репортёров звучал ровно, уравновешенно: Остановлюсь здесь «Полиция обнаружила в доме Мартина Блейка, 42‑летнего механика из юго‑восточного Портленда, несколько тревожных предметов. Жертвой стала несовершеннолетняя девочка, которая помещена под опеку.» Она убавила громкость телевизора. «Под опеку». Слова должны были значить безопасность, но она работала с слишком многими детьми, чтобы не знать, что будет дальше — допросы, медицинские обследования, социальные работники. И травмы, которые никогда совсем не исчезнут. В школе коридоры гудели от сплетен. Ученики шептали имя Эмили, словно заклинание. Лидия хотела сказать «стоп», напомнить им, что Эмили — человек, а не история. Вместо этого она направилась прямо в кабинет директора Харпера, где ждал детектив Далтон. Школьные новости Детектив был под сорок, профессионален, с острым взглядом, смягчённым усталостью. «Госпожа Картер», — поприветствовал он её, — «мы очень благодарны, что вы сообщили. Если бы вы не позвонили, возможно, девочка сегодня бы не жила». Лидия ощутила одновременно облегчение и страх. «Что именно вы нашли?» Далтон задумался. «В подвале была заперта кладовая. Внутри — наблюдательная аппаратура. И дневники. Он документировал вещи… то, что делал. Обработка всего этого займёт время». Лидия зажмурилась и пыталась заглушить образ дома — облупившаяся голубая краска, ржавая почтовая коробка. «Где сейчас Эмили?» Домашний ремонт «У приёмной семьи. Ей сейчас в безопасности. Но она мало говорит». Той ночью Лидия не могла выбросить это из головы. Она проезжала мимо дома Блейка, перед домом которого теперь висела жёлтая лента. Место выглядело обыденно — веранда освещалась, те же цветы на ступенях. Обыденность была самым жутким. Через две недели Лидия получила звонок от социальной работницы по имени Тара Нгуен. «Эмили спрашивала, не могла бы ты её навестить, — сказала Тара. — Сейчас ей мало кто доверяет». Когда Лидия пришла в приёмную семью — скромный белый бунгало в Бивертоне — Эмили сидела, согнувшись, на диване и прижимала к себе плюшевого медвежонка. Её лицо было бледным, но глаза встретились с взглядом Лидии — хрупкие и решительные. «Ты им всё рассказала», — тихо сказала Эмили. «Да», — ответила Лидия и села рядом. «Потому что я пообещала, что ты будешь в безопасности». Эмили кивнула, слёзы стекали по её щекам. «Они нашли… вещи. Я не помнила всего, пока мне не показали ту комнату. Я думала, что это — моя вина». «Это не была твоя вина», — твёрдо сказала Лидия. «Ни одно из этого — не твоя вина». Впервые Эмили дала себе волю заплакать — не тихими испуганными слезами, а облегчением, которое наступило, когда кто‑то наконец услышал её. За окном начался зимний дождь и тихо барабанил по стеклу. В небольшой гостиной сидели двое — учительница и её ученица — обе пытались поверить, что чудовищ можно победить, даже тех, кто прикидывается семьёй. Судебный процесс против Мартина Блейка начался через шесть месяцев в суде округа Малтнома. К тому времени история уже сошла с заголовков, заменённая более свежими трагедиями. Но для Эмили и Лидии это никогда не закончилось. Лидия давала показания на следующий день. Зал суда оказался холоднее, чем она ожидала — всё дубовые панели и флуоресцентные лампы. Мартин сидел у стола защиты в сером костюме, худее, чем раньше, но с тем же расчётливым выражением. Когда их взгляды пересеклись, Лидия ощутила то же оцепенение, что и в тот день в классе. Прокурор Дана Руиз вела её допрашивать. «Когда ученица впервые рассказала вам о своём страхе?» Голос Лидии оставался спокойным. «14 октября. После уроков. Она сказала, что боится идти домой, потому что её отчим «это делал постоянно»». «Уточнила ли она, что значит „это“?» Остановлюсь здесь «Нет. Но по её эмоциональному состоянию я распознала это как возможный случай насилия». Адвокат пытался её дискредитировать — намекал, что она неправильно поняла, что «подтолкнула» девочку к драматическому заявлению. Лидия не поколебалась. Она видела слишком много разрушенных детей, чтобы принять страх за вымысел. Когда Эмили поднялась на скамью свидетелей, воцарилась тишина. На ней было светло‑голубое платье, волосы аккуратно заплетены, руки слегка дрожали. Тара, социальная работница, сидела прямо за ней в поддержке. Голос сначала дрожал, потом крепчал по мере того, как она говорила. «Он говорил, что мне никто не поверит, — сказала Эмили, глядя прямо перед собой. — Он говорил, что учителей интересуют только оценки. Но госпожа Картер мне поверила». Адвокат Мартина дважды заявил протест. Судья отклонил оба. Когда Эмили закончила, Лидия увидела усталость на её лице, но также искру чего‑то другого. Упрямство. Воля к выживанию. Через две недели был вынесен вердикт: виновен по всем пунктам. Мартин Блейк был приговорён к 45 годам тюрьмы без права на условно‑досрочное освобождение. В зале суда загудели шёпоты, но Лидия едва их слышала. Всё, что она видела, — это Эмили, крепко держащую Тару за руку, слёзы струились по её щекам, и она шептала: «Это конец». Месяцы шли. Лидия навещала Эмили время от времени — в дни рождения, в дни выставления оценок, на тихие обеды в парке. Потихоньку тёмные круги под глазами девушки исчезали. Она снова стала рисовать, писать мягкие, светлые вещи: поля, животных, солнечный свет. Вещи, которые она думала, что никогда не увидит. Однажды днём Эмили подала Лидии маленькое полотно. На нём была фигура у двери, из которой лился свет. «Это ты», — сказала Эмили. «Ты открыла дверь». Лидия улыбнулась сквозь слёзы. «Ты прошла через неё, Эмили. Это и есть самое тяжёлое». Спустя несколько лет, когда Лидия вспоминала, она уже не помнила ни зала суда, ни заголовков — только дрожащие шёпоты в классе и ту храбрость, которая потребовалась одной испуганной девочке, чтобы заговорить. И в конце концов этот шёпот изменил всё.