– Оля, я дачу на тебя переписываю.
Елена Петровна, свекровь Ольги, произнесла это так буднично, словно предлагала чашку чая. Она сидела на краешке дивана в их с Дмитрием небольшой тульской квартире, прямая, как аршин, в своем вечном сером костюме, и смотрела на Ольгу в упор своими выцветшими, но все еще колючими глазами. Сумочка-ридикюль, похожая на музейный экспонат, лежала у нее на коленях.
Ольга замерла с полотенцем в руках. Она только что закончила протирать пыль с полированной стенки «Вероника», гордости их гостиной, купленной в кредит еще десять лет назад. Воздух пах лимонной полиролью и недоумением.
– Что переписываете? – переспросила она, уверенная, что ослышалась.
– Дачу, – повторила Елена Петровна, не меняя выражения лица. – В Заозерье. На тебя. Дарственную оформлю. Завтра к нотариусу сходим, я договорилась.
Ольга опустилась на пуфик напротив. В голове не укладывалось. Елена Петровна, женщина, которая за двадцать пять лет их с Дмитрием брака ни разу не подарила ей на день рождения ничего, кроме дежурного букетика астр, вдруг решила отдать ей дом? Не сыну, не внучке, а ей, невестке, которую она всегда, как казалось Ольге, тихо недолюбливала. Она видела в Ольге слишком мягкую, слишком непрактичную женщину для своего деятельного, вечно фонтанирующего идеями сына. «Димочке нужна жена-локомотив, а ты, Оленька, вагончик прицепной», – как-то обронила она на семейном празднике. И вот теперь – дача. Целая дача. Старенькая, да, с покосившимся забором и яблонями-дичками, но своя, с участком в шесть соток и дощатым домиком под проржавевшей крышей.
– А… почему на меня? А не на Диму? – пролепетала Ольга, чувствуя, как холодеют пальцы. В подарках Елены Петровны всегда должен был быть подвох. Всегда.
– Потому что так надо, – отрезала свекровь. Ее взгляд на миг смягчился, но тут же снова стал стальным. – Ты женщина основательная. Дима… он человек порыва. Так что завтра в десять у нотариуса на проспекте Ленина. Паспорт свой не забудь.
Она встала, поправила безупречный воротничок блузки и направилась к выходу, оставив Ольгу сидеть посреди комнаты в облаке лимонного аромата и густого, как туман, подозрения.
***
Дмитрий влетел в квартиру вечером, как всегда, шумный, энергичный, пахнущий дорогим парфюмом и успехом, который, впрочем, редко конвертировался в реальные деньги. Он бросил на стул кожаный портфель, чмокнул Ольгу в щеку и тут же устремился к холодильнику.
– Оль, есть что-нибудь перекусить? Голодный как волк! Сегодня такой день, такой день! Мы с партнерами почти договорились! Скоро, родная, заживем! Купим тебе шубу, как у жены нашего гендиректора.
Ольга молча поставила перед ним тарелку с разогретым пловом. Она весь день ходила как во сне. Они действительно были у нотариуса. Сухая пожилая женщина в очках долго шуршала бумагами, а потом Ольга поставила свою подпись под документом, который делал ее, Ольгу Тихонову, школьного библиотекаря с зарплатой в двадцать тысяч рублей, владелицей недвижимости. Елена Петровна сидела рядом, молчаливая и напряженная, и только когда они вышли на улицу, коротко кивнула: «Вот и хорошо. Теперь это твое».
– Дима, – начала Ольга, когда он с аппетитом уплетал плов. – Твоя мама сегодня приходила.
– Да? Что хотела? Опять лекцию про то, что нам пора ремонт делать?
– Она… она переписала на меня дачу.
Вилка в руке Дмитрия замерла. Он поднял на жену глаза, и в них моментально загорелся знакомый Ольге хищный огонек – огонек авантюриста, учуявшего возможность.
– Что?! Дачу? На тебя? Всю?
– Да. Мы сегодня дарственную оформили.
Дмитрий отложил вилку. Его лицо выражало целую гамму чувств: от изумления до азарта. Он вскочил, прошелся по кухне, потер руки.
– Вот это мать дает! Вот это сюрприз! Старушка решила тряхнуть стариной! Олька, ты понимаешь, что это значит?
– Что у нас теперь есть дача? – робко предположила она. Она уже представляла, как летом будет сажать там петунии и бархатцы, как поставит на веранде старое кресло и будет читать, укрывшись пледом. Тишина, покой, запах земли и цветов…
– Да какая дача! – воскликнул Дмитрий. – Это актив! Капитал! Мы ее продадим! Заозерье сейчас в цене, там рядом коттеджный поселок строят. Выручим миллиона полтора, а то и два! Я как раз сейчас новый проект запускаю – поставки эко-продуктов в рестораны. Это золотое дно, Оль! Нам нужен был стартовый капитал, и вот он, сам в руки приплыл!
Он схватил телефон и уже набирал номер.
– Кому ты звонишь? – испуганно спросила Ольга.
– Сереге, риелтору. Надо срочно оценить, прикинуть, за сколько можно выставить. Мать – гений! На тебя оформила, чтобы при разводе не делить! Ой, да что я несу! – он рассмеялся и обнял Ольгу. – Мы с тобой до гроба вместе! Просто она у меня стратег! Все продумала!
Ольгино сердце сжалось. Про тишину, петунии и кресло на веранде можно было забыть. Колесо очередной Диминой авантюры завертелось, и она, как всегда, оказалась в самом его центре. И холодное предчувствие подсказывало, что подарок свекрови – это не благословение, а мина замедленного действия.
***
Следующие несколько недель превратились в кошмар. Дмитрий был одержим идеей продажи. Он приводил домой каких-то людей: сначала риелтора Сергея, вертлявого парня, который бесцеремонно ходил по их квартире и рассуждал о «ликвидности объекта», потом потенциальных покупателей – хмурую семейную пару, которая осматривала Ольгу с таким видом, будто она тоже прилагалась к даче в качестве бесплатного приложения.
Ольга чувствовала себя преданной. Ее мечта, такая хрупкая и недолговечная, была растоптана еще до того, как успела оформиться. Она пыталась сопротивляться.
– Дима, может, не будем торопиться? – говорила она тихим голосом за ужином. – Давай хоть съездим туда летом, посмотрим… Мне бы хотелось…
– Что тебе хотелось? – перебивал он, не отрываясь от калькулятора в телефоне. – В грядках ковыряться? Оль, ну не смеши. Двадцать первый век на дворе. Какие грядки? Деньги надо делать, деньги! Пока есть возможность.
Ее робкие желания высмеивались, ее мнение игнорировалось. Она снова была «прицепным вагончиком», который должен был безропотно следовать за «локомотивом».
Однажды вечером она набрала номер сестры. Татьяна жила в Москве, работала главным бухгалтером в крупной фирме и обладала трезвым, циничным умом.
– Тань, привет.
– Привет, сестренка. Что с голосом? Опять твой гений новую Америку открывает?
Ольга рассказала ей историю с дачей. Татьяна долго молчала, слушая ее сбивчивый рассказ.
– Так, подожди, – произнесла она наконец. – Елена Петровна. Которая считает каждую копейку и за двадцать пять лет тебе носового платка не подарила. Просто так отдает дачу. И не сыну, а тебе. И твой тут же начинает ее продавать для своего очередного «бизнеса века». Оля, ты дура или как?
– Таня, не надо так…
– Надо, Оля, надо! Включи голову! Твоя свекровь не так проста. Она что-то знает. Она не подарок тебе сделала, она тебе спасательный круг бросила. Она же видит, что ее сыночек – ходячая катастрофа. Она просто пытается уберечь от него хоть какой-то актив. А ты сейчас позволишь ему этот круг проткнуть и утопить вас обоих, как он уже делал не раз.
Ольга вспомнила. Как пять лет назад он затеял разводить шампиньоны в арендованном подвале. Тогда им пришлось продать ее мамины золотые сережки и цепочку, чтобы расплатиться с долгами за аренду и испорченное оборудование. А три года назад была «сверхприбыльная» идея с вендинговыми аппаратами, после которой они год выплачивали кредит за эти железные ящики, так и не принесшие ни копейки. Каждый раз он был полон энтузиазма, каждый раз обещал золотые горы, и каждый раз все заканчивалось долгами и Ольгиным молчаливым отчаянием.
– Что же мне делать? – прошептала она в трубку.
– Для начала, съезди на эту дачу. Одна. Посмотри на нее своими глазами. Почувствуй, твое это или нет. И прекрати быть тряпкой. Это твоя собственность. Твоя. Повтори это сто раз, пока не поверишь.
***
В следующую субботу, сказав Дмитрию, что едет к подруге на другой конец города, Ольга села на старенький автобус, идущий в сторону Заозерья. Она вышла на нужной остановке и пошла по пыльной проселочной дороге. Воздух был чистым, пахло прелой листвой и дымом из печных труб.
Вот и он, ее участок. Покосившийся штакетник, заросшая крапивой калитка. Ольга с трудом провернула в замке ржавый ключ, который ей отдала Елена Петровна. Калитка со скрипом отворилась.
Участок был запущен, но не безнадежен. Старые яблони, покрытые лишайником, раскинули узловатые ветви. Кусты смородины и крыжовника одичали и разрослись. А у самого крыльца буйно цвел огромный куст сирени, источая густой, сладкий аромат.
Дом был маленький, вросший в землю. Одна комната и крохотная кухонька-веранда. Ольга вошла внутрь. Пахло деревом, сухими травами и забвением. Пыльные солнечные лучи пробивались сквозь мутные стекла, выхватывая из полумрака простую обстановку: железная кровать с панцирной сеткой, грубый деревянный стол, пара стульев, старый буфет.
Ольга провела рукой по пыльной поверхности стола. И вдруг почувствовала нечто неожиданное. Не брезгливость, не разочарование. Она почувствовала покой. Благословенную, оглушительную тишину, нарушаемую только пением птиц за окном и жужжанием пчелы, бьющейся в стекло. Здесь не было Диминого напора, его вечных планов и звенящей в воздухе тревоги. Здесь было только это – тишина и покой.
Она открыла дверцу буфета. Внутри на полке стояла стопка старых журналов «Работница» и лежал толстый фотоальбом в бархатной обложке. Ольга сдула с него пыль и открыла.
С пожелтевших фотографий на нее смотрели незнакомые и знакомые лица. Вот совсем молодой отец Дмитрия, еще без усов. А вот… молодая Елена Петровна. Не строгая «железная леди», а красивая смеющаяся девушка с толстой косой, в простом ситцевом платье. Она сидела на этом самом крыльце, обнимая маленького Диму. На другой фотографии она полола грядки, на третьей – красила рамы.
Ольга листала страницу за страницей, и перед ней разворачивалась история этой дачи. Это было не просто «имущество» или «актив». Это было место, полное воспоминаний. Место, которое Елена Петровна создавала своими руками, вкладывала в него свою молодость, свою любовь. И она отдала его не сыну, который видел в нем только деньги. Она отдала его Ольге. Почему?
Слова сестры эхом прозвучали в голове: «Она тебе спасательный круг бросила».
Ольга села на скрипучую кровать. И впервые за много лет она задала себе вопрос: а чего хочу я? Не чего хочет Дима, не как будет правильно или выгодно, а чего хочу я, Ольга Тихонова? И ответ пришел сам собой. Она хотела вот этого. Тишины. Сирени под окном. Возможности посадить свои собственные петунии. Своего угла, где никто не будет кричать ей в ухо про «золотое дно» и «стартовый капитал».
***
Вернувшись домой, она была другой. Что-то в ней надломилось или, наоборот, окрепло. Она была спокойна и на удивление тверда.
– Я была на даче, – сказала она Дмитрию тем же вечером.
– Ну и как? – оживился он. – Развалюха, небось? Серега говорит, главное – земля, а строение можно под снос. Он нашел покупателя, Оль! Семейная пара, готовы дать миллион семьсот! Завтра едем показывать.
– Мы никуда не едем, – спокойно сказала Ольга, наливая себе чай.
Дмитрий замер. – В смысле?
– В прямом. Я не буду продавать дачу.
Он уставился на нее, словно видел впервые. Его лицо медленно наливалось краской.
– Ты… ты в своем уме? Миллион семьсот! Оля, это наш шанс! Единственный!
– Это мой шанс, Дима, – так же тихо поправила она. – Мой шанс на спокойную жизнь.
Тогда-то и начался настоящий ад. Дмитрий перешел от уговоров к давлению, от давления – к откровенным манипуляциям и оскорблениям. Он кричал, что она эгоистка, что она рушит его жизнь, его мечту, их общее будущее. Он звонил своей матери, жаловался на Ольгу, но Елена Петровна, к его изумлению, ответила сухо: «Это ее собственность, Дмитрий. Пусть решает сама».
Он привел «тяжелую артиллерию» – своего друга и «партнера» Николая, крупного мужчину с тяжелым взглядом и золотой цепью на бычьей шее. Они вдвоем сидели на кухне, убеждая Ольгу, что она совершает роковую ошибку. Николай снисходительно объяснял ей про «инвестиционный климат» и «упущенную выгоду». Ольга молча пила чай и смотрела в окно. Внутри у нее все сжалось от страха, но она держалась. Когда они ушли, Дмитрий хлопнул дверью так, что со стены посыпалась штукатурка.
Точкой невозврата стал его следующий шаг. Через несколько дней он пришел домой сияющий, с папкой бумаг.
– Все, Оля, я все решил! Продавать не будем! Так даже лучше! Я договорился в банке, нам дают кредит под залог дачи. Три миллиона! Понимаешь? Три! Нам хватит и на запуск бизнеса, и на ремонт в квартире, и на машину! Вот, нужно только твое согласие подписать, как собственника.
Он протянул ей документы и ручку. Ольга посмотрела на его горящие глаза, на самодовольную улыбку и поняла, что это конец. Он даже не спросил ее. Он все решил за нее. Он уже мысленно потратил эти деньги, заложив ее единственное убежище.
– Нет, – сказала она. Голос прозвучал глухо, но твердо.
– Что «нет»? Оля, не дури!
– Я сказала, нет, Дима. Я не буду ничего подписывать. И закладывать дачу я не позволю.
И тут его прорвало. Такого Дмитрия она не видела никогда. Куда делся обаятельный мечтатель? Перед ней стоял злой, загнанный в угол человек с искаженным от ярости лицом.
– Ах ты… – зашипел он. – Я на тебя лучшие годы потратил! Я для семьи стараюсь, из кожи вон лезу, а ты… ты мне палки в колеса вставляешь! Думаешь, я не знаю, зачем маман это сделала? Чтобы нас поссорить! Чтобы меня унизить! И ты повелась, да? Решила, что теперь королева? Да кому ты нужна без меня со своей развалюхой! Библиотекарша!
Он говорил много, зло, обидно, вываливая все, что копилось в нем, возможно, годами. А Ольга слушала и чувствовала, как страх внутри нее уступает место странному, холодному спокойствию. Будто откололся последний кусок льда, и теперь все стало предельно ясно.
Она дождалась, когда он выдохнется, и тихо сказала:
– С этим кредитом ты сам как-нибудь разбирайся.
***
Ночью она не спала. Лежала рядом с чужим, враждебно сопящим человеком и смотрела в потолок. А утром, когда он ушел на работу, даже не попрощавшись, она позвонила свекрови.
– Елена Петровна, здравствуйте.
– Здравствуй, Оля, – голос в трубке был уставшим.
– Я хотела спросить… Зачем? Зачем вы это сделали?
На том конце провода помолчали. Потом Елена Петровна вздохнула так тяжело, будто несла на плечах весь мир.
– Потому что я знала, Оля. Я уже не первый день живу. Я видела, как он с этим своим Николаем шепчется, какие-то схемы рисует. Я слышала, как он по телефону про «крупные долги» говорил, которые «надо срочно закрыть». Я поняла, что он опять в какую-то яму лезет. И вас за собой тянет. Если бы дача была на него оформлена, вы бы уже завтра на улице оказались, без дачи и с новыми кредитами. Я хотела… я хотела, чтобы у тебя хоть что-то осталось. Свой угол. Где тебя никто не тронет. Прости, что раньше не сказала. Не хотела выносить сор из избы… признавать, что сын у меня… такой.
Ольга молчала, слезы текли по щекам. Это были не слезы обиды или горя. Это были слезы горького прозрения и… благодарности. Подозрительное предложение свекрови, которое казалось ловушкой, оказалось правдой. Самой настоящей, отчаянной правдой.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, Елена Петровна.
Положив трубку, она приняла решение. Она не стала собирать чемоданы и устраивать сцен. Она просто достала две большие дорожные сумки. Сложила в них свои вещи: одежду, любимые книги, шкатулку с нехитрыми украшениями, тот самый бархатный фотоальбом, который она забрала с дачи, и свою незаконченную вышивку с пионами. Вызвала такси и поехала в Заозерье.
***
Прошло полгода. Ольга подала на развод. Дмитрий сначала не верил, потом угрожал, потом пытался давить на жалость. Но она была непреклонна. В итоге он отсудил у нее половину их общей тульской квартиры, которую тут же продал, чтобы расплатиться, как выяснилось, с огромными карточными долгами, о которых Ольга даже не подозревала. Его «бизнес-проект» оказался аферой, и его «партнер» Николай долго искал его, чтобы вернуть свои деньги.
А Ольга жила на своей даче. Первое время было трудно. Она нашла работу в поселковой библиотеке, получала еще меньше, но была спокойна. На первую скромную зарплату купила семена цветов.
Сейчас стоял май. Она сидела на отремонтированном крыльце, на старом, но крепком стуле, и смотрела на свой участок. Вдоль нового заборчика, который ей помог поставить сосед, уже пробивались ростки петуний и бархатцев. Куст сирени снова был в цвету, наполняя воздух густым, пьянящим ароматом.
Иногда по выходным к ней приезжала Елена Петровна. Они не говорили о Дмитрии. Они пили чай с чабрецом, молча сидели на крыльце, смотрели на грядки. И в этом молчании было больше понимания и тепла, чем за все предыдущие двадцать пять лет.
Ольга вдохнула полной грудью. Она не стала богатой. У нее не было новой машины и норковой шубы. Но у нее было то, что не купишь ни за какие деньги. Тишина. Покой. И маленький домик под старой крышей, который оказался не ловушкой, а настоящим спасением. Ее собственным, выстраданным, но таким настоящим домом.