Ключ повернулся в замке легко, даже слишком. Нина всегда любила этот звук — короткий щелчок, как напоминание: вот она, её собственная территория, её крепость. Квартира, купленная не на родительские деньги, не на помощь мужа, а на её собственные кредиты, переработки и вечные перерасчёты бюджета. Каждая плитка в ванной, каждый крючок на кухне — её выбор, её право.
Но дверь открылась, и Нина застыла на пороге. На её коврике, новом, сером, который она сама выбирала в «Леруа», стояли чужие ботинки. Мужские, огромные, с грязными подошвами. Из кухни доносился звон посуды и голос — женский, высокий, слегка раздражённый:
— Миш, поставь пакет в холодильник, ну что ты, как маленький!
Нина моргнула. Чужие ботинки. Чужие голоса. В её квартире.
— Вы кто такие? — голос сорвался на тон выше, чем она хотела.
Из кухни вышла женщина лет тридцати пяти, в спортивных легинсах и футболке с пятном от соуса. В руках — баночка с майонезом. Она тоже замерла, уставившись на Нину.
— А вы кто? — женщина прищурилась.
— Я… хозяйка квартиры.
Пауза. Тяжёлая, как свинец. Мужчина, тот самый «Миш», появился из-за спины жены, с пакетом из «Пятёрочки». Они переглянулись.
— Нам сдали, — женщина бросила это с вызовом, будто Нина явилась с улицы и пришла клянчить.
У Нины заледенели руки. Телефон в пальцах казался чужим предметом.
— Кто вам сдал?
— Хозяин. Петя.
Имя мужа ударило по голове, как кувалда.
Петя, её Петя, тот самый, который вечно забывает выносить мусор, но при этом рассуждает о «семейных ценностях» так, словно их дома диссертации защищают. Петя, который уверял, что ключи «у мамы просто на всякий случай». Петя, который три дня назад звонил ей в санаторий и умилённо говорил: «Отдыхай, Нин, не парься, дома всё под контролем».
Дома, оказывается, «всё под контролем» чужих людей с пакетами из «Пятёрочки».
— Вещи собрали и уходите, — Нина даже сама удивилась, каким металлическим стал её голос.
— Подождите, — мужчина поднял ладони, как гаишник на посту. — Мы оплатили месяц вперёд. Нам сказали, хозяйка в курсе.
— Какая хозяйка? — Нина почувствовала, как дрожат губы. — Я хозяйка!
Через сорок минут в квартиру ворвался Петя. На нём была его любимая куртка — та самая, вечно с торчащей ниткой на кармане, которую он «собирался зашить». Лицо виновато-растерянное, но при этом… злое. Да, злое, как будто это Нина сейчас сдала его квартиру чужим людям, а не наоборот.
— Нин, ты чего устроила? — он даже не поздоровался. — Люди нормальные, приличные, я договорился…
— Ты договорился?! — Нина едва не закричала. — Это моя квартира, Петя! Моя!
— Ну, во-первых, наша, — Петя поднял палец, как учитель в школе. — Мы семья, между прочим. Во-вторых, ты же сама уехала, квартира пустовала…
— И поэтому ты решил её сдать без спроса?
— Это нормально! — Петя всплеснул руками. — У мамы так было всегда.
И тут из прихожей донёсся голос, который Нина ненавидела всем нутром, хотя формально он был «уважаемым старшим».
— А что такого-то? — Галина Ивановна, его мать, уже снимала с шеи кашемировый шарф. — Квартира не должна простаивать. Всё правильно сделали. Я сама договорилась, люди приличные, платёжеспособные.
Нина закрыла глаза. Вот оно. Сердце ухнуло вниз. Всё стало ясно.
— То есть это ты, — тихо сказала она, глядя на свекровь.
— А что я? — Галина Ивановна пожала плечами. — Семья должна помогать друг другу. Деньги не лишние. А ты что, жадничаешь? Всё в дом, всё для вас же.
— Для нас? — Нина рассмеялась. Смех вышел каким-то хриплым, злым. — Для нас? Это моя квартира. Купленная на мои деньги.
— Да ладно тебе, — свекровь закатила глаза. — Какие твои? Ты же замужем. Значит, общее.
Петя молчал, прятал глаза. И именно это молчание было хуже любых слов.
— Петь, скажи хоть что-нибудь, — Нина шагнула к нему. — Ты понимаешь, что они вломились в мою жизнь?
— Не вломились, а въехали, — буркнул он. — Всё цивилизованно, договор, предоплата.
— Договор?! — Нина уже кричала. — Без меня?!
Галина Ивановна закурила прямо у окна, хотя Нина тысячу раз запрещала курить в квартире. Сделала первую затяжку и выдала:
— Вот и показала себя. Невесточка. Эгоистка. Думает только о себе. А Петя, между прочим, вырос не в твоей квартире.
Слова ударили, как пощёчина. Всё, что Нина строила, всё, что считала своей крепостью, рухнуло в один миг. Она смотрела на мужа, на его мать, на этих чужих арендаторов с их пакетами и майонезом. И понимала: это не просто бытовой спор. Это война.
— Либо они уходят сегодня, — голос сорвался, но она сжала зубы. — Либо ухожу я.
Тишина была такая, что слышно было, как тикают часы на кухне. Галина Ивановна ухмыльнулась и стряхнула пепел в банку из-под йогурта.
— Ну вот, Петя, сама сказала.
Нина вылетела из подъезда так, что дверь хлопнула, будто за ней погналась вся родня Пети во главе с Галиной Ивановной. На улице пахло жареным луком — кто-то готовил ужин. Её тошнило от этой обыденности: у людей жизнь идёт своим чередом, а у неё рухнула.
Телефон в руке вибрировал: «Петя». Она сбросила. Ещё раз — «Петя». Снова сброс. На третий раз пришло сообщение: «Ну ты чего психуешь? Разберёмся».
«Разберёмся». Слово, которое он любит, когда не хочет брать на себя ответственность.
У мамы, у Елены Павловны, было тепло, пахло мятным чаем и корицей. Мама открыла дверь и только нахмурилась:
— Нинка, что случилось? Ты как из окопа.
Нина швырнула сумку на пол.
— Мама, представляешь: я прихожу домой, а там — чужие люди. В МОЕЙ квартире.
— В какой квартире? — мать поправила очки, хотя прекрасно знала ответ.
— В моей, которую я купила! Петя с мамашей её сдали. Без моего ведома.
Елена Павловна побледнела. — С ума сошли? Это же твоё единоличное имущество! Ты покупала до брака!
— Да! — Нина почти кричала. — А они заявили, что «в семье всё общее».
Мама вздохнула так, будто на её плечи навалили бетонную плиту.
— Дочь, это предательство.
Петя явился к ним вечером. Дверь открыл отец, буркнув «проходи», и ушёл к телевизору. У него к свекрови давняя неприязнь, он на такие сцены принципиально не лезет.
Петя вошёл в кухню, где Нина сидела с кружкой чая. Лицо виноватое, но глаза бегают — значит, оправдываться будет.
— Нин, ну хватит драму разводить. — Он уселся на стул, закинул ногу на ногу, как будто он тут хозяин положения. — Ситуация житейская. Никто тебя обидеть не хотел.
— Никто? — Нина поставила кружку так резко, что чай пролился на скатерть. — Это моя квартира! Ты с мамой туда заселил каких-то людей, а я теперь кто? Гостья у собственных дверей?
— Ты не понимаешь, — Петя поднял ладони, будто отмахиваясь. — Мама просто хотела помочь. Деньги лишними не бывают.
— А ты? Ты почему даже не спросил меня?
Петя посмотрел куда-то мимо, в окно.
— Я… не хотел ссориться.
— Со мной или с мамой?
Пауза. Длинная, липкая.
— С мамой, — выдохнул он наконец.
Нина рассмеялась — сухо, зло. — Значит, со мной можно.
На следующий день Нина вернулась в квартиру. С чемоданом на колёсиках. Решила: если они считают, что здесь теперь их порядок, пусть попробуют вынести её вещи.
Арендаторы сидели на кухне, ели суп из кастрюли, которую она сама покупала в «Метро». Женщина смущённо подняла глаза:
— Простите, мы не знали, что такие разборки… Мы можем съехать, но деньги…
— Деньги вам Петя вернёт, — отрезала Нина. — Я здесь хозяйка.
В этот момент в прихожей снова возникла Галина Ивановна. Как будто у неё там телепорт.
— Ты что устроила, артистка? — она закатила глаза. — Люди нормальные, приличные, а ты истерики закатываешь.
— Это не истерика, — Нина подняла чемодан и бухнула его прямо посреди коридора. — Это мои вещи. Я здесь живу.
— С моим сыном! — свекровь наступила ближе, её лицо покраснело. — А значит, я тоже имею право решать!
— Нет, не имеете! — Нина шагнула навстречу. — Документы на квартиру на чьё имя оформлены?
Галина Ивановна на секунду запнулась, но быстро оправилась:
— Ты неблагодарная. Мой сын тебя приютил, а ты…
Нина не выдержала.
— Приютил?! — голос сорвался на крик. — Я ПРИЮТИЛА его! В своей квартире! И тебя, между прочим, тоже — каждый раз, когда ты являешься без звонка и лезешь во всё подряд!
Галина Ивановна схватила её за руку. Сильнее, чем стоило женщине в её возрасте.
— Не смей так со мной разговаривать!
— А вы не смейте лезть в мою жизнь! — Нина рванула руку, чемодан покатился, грохнувшись о стену.
Петя влетел как раз на этом моменте.
— Да вы что, с ума сошли?! — Он кинулся к матери, схватил её за плечи. — Мама, успокойся!
— Ты видишь, что она делает? — свекровь показала на Нину, как прокурор на подсудимого. — Она нас выгоняет!
— Вас? — Нина задохнулась от возмущения. — Из моей квартиры?
И вдруг ей стало ясно: это тупик. С Петей не договориться. Он всегда будет «между двух огней» и вечно будет выбирать сторону матери.
Ночью она собрала вещи. Настоящие, не символические. Документы, одежду, ноутбук. Чемодан щёлкнул замком, и этот звук оказался громче любых слов.
Она оставила ключи на столе и написала короткую записку:
«Я не готова жить в семье, где у свекрови больше прав, чем у жены. Нина».
Вызвала такси и поехала к маме.
На следующий день Елена Павловна посадила её за стол, разложила документы и сказала спокойно, по-деловому:
— Дочь, хватит рыдать. Будем действовать. Это твоя собственность. И ты имеешь все права их выставить. Хочешь — подам иск сама, у меня знакомый юрист.
— Мама… — Нина уткнулась в ладони. — Я думала, у меня семья.
— У тебя и есть семья, — Елена Павловна положила руку на её плечо. — Я и папа. А Петя… Петя сделал свой выбор.
Вечером Петя снова звонил. Сначала — три звонка подряд. Потом сообщение: «Нин, давай поговорим. Ты всё усложняешь». Потом ещё одно: «Ну не делай глупостей, всё можно решить без суда».
Нина смотрела на экран и чувствовала странное спокойствие. Как будто кто-то внутри щёлкнул рубильник: хватит.
Она набрала ответ: «Решать будем через суд. И с тобой, и с твоей мамой».
Нажала «отправить». И впервые за долгое время выдохнула свободно.
Судебный зал оказался не таким торжественным, как в кино. Старые деревянные лавки, прокуренный коридор, где толпились такие же несчастные семьи, делящие квартиры и гаражи. На стене портрет президента, под потолком лампы, мигающие как в поликлинике.
Нина сидела ровно, руки на коленях, лицо спокойное. Внутри, конечно, всё бурлило, но она решила: сегодня никаких слёз, никаких криков. Сегодня только факты.
Слева от неё юрист — сухой мужчина в очках, знакомый мамы. Справа — Петя, бледный, с мятыми документами в руках. А за его спиной, как тень, Галина Ивановна.
— Уважаемый суд, — начал юрист Нины. — Квартира приобретена истицей до брака, что подтверждается выпиской из Росреестра. Следовательно, любые действия ответчика по сдаче квартиры без согласия истицы являются незаконными.
Петя затравленно кивнул, но слова его матери прозвучали громче.
— А что такого? — Галина Ивановна встала и заломила руки. — Она жена моего сына, значит, всё общее! Какие ещё справки? Семья должна держаться вместе!
Судья поднял глаза из бумаг и посмотрел на неё так, будто перед ним разыгрывают плохую школьную сценку.
— Уважаемая, законы Российской Федерации не знают термина «всё общее». Есть режим совместной собственности, но он не распространяется на имущество, приобретённое до брака.
Галина Ивановна вспыхнула, как печка. — Но это же несправедливо!
— Справедливо или нет — не мне решать. Закон — вот что решает, — отрезал судья.
Петя попытался заговорить: — Может, можно как-то… по-человечески…
— По-человечески? — Нина повернулась к нему. — Ты вселил в мою квартиру чужих людей, а теперь хочешь «по-человечески»?
Он опустил глаза. В этот момент Нина окончательно поняла: назад дороги нет.
Решение суда прозвучало коротко и чётко: — Иск удовлетворить. Ответчики обязаны освободить квартиру истицы и выплатить компенсацию в размере трёхсот тысяч рублей.
У Нины дрогнули пальцы, но лицо осталось каменным. Она ждала этого момента.
Галина Ивановна ахнула, схватилась за сердце, но в глазах было не страдание, а ярость. — Ты нас разорила! — крикнула она. — Ты разбила семью!
Нина встала. — Семью? Семья — это когда уважают границы. А вы живёте по средневековым правилам. Я так не умею.
Она взяла сумку, посмотрела прямо в глаза Пете и добавила: — Мы закончили.
У дверей суда её встретила мама. Обняла крепко, по-настоящему. На улице светило яркое солнце, и впервые за много месяцев Нина почувствовала лёгкость.
Прошлое осталось позади. И это было её главное решение.