— А мне плевать, что ты думаешь! — Андрей грохнул кулаком по столу. — Это моё по закону!
Марина вздрогнула, но взгляда не отвела. Брат изменился за эти годы — располнел, поседел на висках, но замашки остались прежними. Всегда считал, что ему все должны.
— Мама сделала свой выбор, — она говорила тихо, но твёрдо. — И ты прекрасно знаешь почему.
За окном моросил октябрьский дождь. Старая квартира хранила запахи маминых духов и лекарств. Всего неделя прошла после похорон, а брат уже примчался делить наследство.
Как же это больно — видеть жадный блеск в глазах родного человека. Того, кто годами не появлялся в этом доме, не интересовался здоровьем матери, не звонил даже по праздникам.
— Какой выбор? — Андрей нервно ходил по кухне. — Она была не в себе последний год! Ты ей голову заморочила, пока я работал!
— Работал? — Марина горько усмехнулась. — Ты просто сбежал. Как всегда.
Сорок восемь лет, а всё тот же избалованный мальчик, которому всё позволяли.
Тамара Петровна, соседка с первого этажа, всегда говорила: «Андрюшу родители испортили. Всё ему, всё ему, а он возьми да и вырасти эгоистом». Была права старая учительница. Как всегда.
— Я бизнес поднимал! — взорвался Андрей. — Думаешь, легко с нуля начинать? А вы с матерью только денег требовали!
— Мы ничего не требовали, — покачала головой Марина. — Это ты забыл, как она продала свои украшения, чтобы тебе с первым кредитом помочь. И машину тоже для тебя взяла в кредит. А когда у тебя проблемы начались — молчала, переживала…
Перед глазами встала мама — осунувшаяся, постаревшая раньше времени. Как она плакала по ночам, когда думала, что дочь не слышит. Как перечитывала старые письма от Андрея, ещё студенческие, где он клялся в любви и обещал заботиться о ней.
— Я бы всё вернул! — Андрей упал на табуретку. — Вот сейчас дела наладятся…
— Уже пятнадцать лет наладятся, — Марина отвернулась к окну. — Мама ждала, верила. А ты даже на день рождения не приезжал.
За окном серое небо сливалось с серыми крышами. Типичная тверская осень — промозглая, тоскливая. Как тоскливо было маме все эти годы без сына.
— У меня работа! Командировки! Ты же журналист, должна понимать…
— Я всё понимаю, — Марина достала из сумки папку. — Вот, возьми. Это копия завещания. Можешь оспаривать, если хочешь. Только учти — там все законно. Юля проверила.
Юля, её школьная подруга, а теперь известный адвокат, внимательно изучила каждую строчку. «Всё чисто, — сказала она. — Людмила Сергеевна всё правильно оформила. Квартира твоя».
— Значит, правда? — Андрей побледнел. — Всё тебе оставила?
— Не всё. Дачу тебе завещала. Ту, что дед построил.
— Дачу? — он скривился. — Эти шесть соток с развалюхой? Да она и пяти тысяч не стоит!
— Зато квартира в центре, да? — Марина встала. — Её можно продать. Выгодно. Об этом думаешь?
Брат молчал. За стеной тикали старые часы — мамина гордость, антикварные, начала прошлого века. Она берегла их, протирала каждую неделю. «Это память, — говорила. — От бабушки осталась».
— Ты же понимаешь, что у меня проблемы, — Андрей сменил тон на просительный. — Кредиторы наседают. Если не расплачусь — всё потеряю.
— А я тут при чём? — устало спросила Марина. — Это твои проблемы. Ты взрослый человек.
— Ты моя сестра! — он повысил голос. — Родная кровь! Как ты можешь…
— Могу, — оборвала она. — Потому что помню, как мама последние деньги тебе отдавала. Как в больнице лежала с сердцем, а ты даже не позвонил. Как она ждала тебя каждый праздник…
В дверь позвонили. Марина вздрогнула — звонок был резкий, требовательный.
— Это ко мне, — Андрей заметно напрягся. — Выйду, покурю.
Он всегда так — убегал от проблем. С детства. Когда что-то случалось — прятался, врал, выкручивался. А потом появлялся с виноватой улыбкой, и все его прощали. Мама особенно.
В прихожей послышались голоса. Мужские, незнакомые. Что-то про долги, про проценты. Андрей говорил тихо, заискивающе.
Марина прошла в большую комнату. Здесь всё осталось как при маме — старое пианино, на котором она давала уроки, фотографии на стенах, книги в шкафу. Каждая вещь хранила память, каждая была дорога.
Вот фотография — они с Андреем маленькие, на даче. Он держит её за руку, улыбается. Защищает младшую сестрёнку. Куда всё ушло? Когда он стал таким?
За окном хлопнула дверца машины. Марина выглянула — у подъезда стоял чёрный джип. Андрей что-то объяснял двум крепким мужчинам в кожаных куртках.
Вот оно что. Коллекторы. Или что похуже. Докатился братец.
Телефон завибрировал — Юля.
— Привет! Как дела? Андрей объявился?
— Да, — Марина говорила тихо. — Сейчас внизу с какими-то людьми разговаривает. Похоже, у него серьёзные проблемы.
— Я выяснила кое-что, — голос подруги стал деловым. — Он в крупных долгах. Три банка подали в суд, плюс частные кредиторы. Дела совсем плохи.
— И он хочет решить их за счёт маминой квартиры.
— Естественно. Только учти — если даже продашь ему или подаришь, всё равно заберут за долги. Там суммы… — Юля помолчала. — В общем, квартирой он не отделается.
В дверь снова позвонили. На этот раз тихо, деликатно.
— Погоди, — Марина пошла открывать.
На пороге стояла Тамара Петровна — седая, в старомодном плаще, с неизменной тростью.
— Здравствуй, деточка, — она поцеловала Марину в щёку. — Смотрю, брат приехал? И не один.
— Проходите, — Марина пропустила соседку. — Чай будете?
— Буду, — Тамара Петровна прошла на кухню. — С тобой поговорить надо. О важном.
Она достала из сумки конверт.
— Людмила просила передать. Если Андрей появится.
Сердце ёкнуло. Мама всегда была предусмотрительной. Всё продумывала наперёд.
— Прости, Юль, я перезвоню, — Марина положила трубку.
Тамара Петровна протянула конверт:
— Тут письмо. И кое-что ещё. Людмила перед смертью отдала.
Марина дрожащими руками открыла конверт. Внутри лежал сложенный лист бумаги и…
— Это же… — она не поверила глазам.
— Да, — кивнула Тамара Петровна. — Сберкнижка. На предъявителя. Там немного, но Андрею хватит закрыть самые горячие долги. Людмила продала свои акции. Те, что ещё от завода остались.
— Почему она не сказала? — Марина чувствовала, как к горлу подступают слёзы.
— Говорила, сын должен сам справиться. Или хотя бы попытаться. Но если совсем плохо будет — вот, держи. Только с условием…
Марина развернула письмо.
«Дорогие мои дети,
Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет. И значит, Андрей всё-таки приехал — хоть на похороны, хоть за наследством.
Я не держу на тебя зла, сынок. Ты всегда был упрямым, самостоятельным. Хотел всего добиться сам. Но гордость не должна быть сильнее любви. Я ждала тебя. Каждый день ждала. Хотя бы звонка.
Прости, что не оставила тебе квартиру. Ты бы её продал, и всё равно не хватило бы расплатиться с долгами. А Марине нужен дом. Настоящий дом, с историей, с памятью. Она здесь выросла, она заботилась обо мне все эти годы. Не потому, что я так решила — она сама выбрала этот путь.
Деньги на сберкнижке — тебе, сынок. Но с условием: ты должен помириться с сестрой. По-настоящему. Не для галочки. Вы же родные люди. Единственные друг у друга остались.
Берегите друг друга. Берегите память. Берегите любовь.
Мама».
Марина плакала, размазывая слёзы по щекам. Тамара Петровна молча гладила её по руке.
— Она всё знала, — прошептала Марина. — Всё предвидела.
— Мать она, — просто ответила соседка. — Сердцем чувствовала.
Внизу хлопнула дверь подъезда. Послышались тяжёлые шаги по лестнице.
— Значит, так, — быстро заговорила Тамара Петровна. — Ты сама решай, как быть. Но помни — мать хотела, чтобы вы помирились. Не ради денег — ради памяти.
Шаги приближались. Марина спрятала конверт в карман.
Что делать? Отдать сразу? Поставить условия? А может, порвать эту чёртову сберкнижку и выбросить в окно?
Дверь открылась. На пороге стоял Андрей — бледный, осунувшийся.
— Здравствуй, Андрюша, — Тамара Петровна поднялась. — Давно не виделись.
— Здравствуйте, — он кивнул. Перевёл взгляд на сестру: — Нам надо поговорить.
— Надо, — согласилась Марина. — Присядь.
Он совсем не похож на того наглого бизнесмена, что час назад требовал своё. Сломленный, растерянный. Таким она его ещё не видела.
— Я… — Андрей тяжело опустился на табуретку. — Я во всём виноват. Перед мамой. Перед тобой.
— Продолжай, — тихо сказала Марина.
— Думал, всё сам. Всего добьюсь, всем докажу. А вышло… — он махнул рукой. — Эти люди внизу… Они дали срок до завтра. Иначе…
— Иначе что?
— Не важно, — он встал. — Прости за всё. Я пойду.
«Берегите друг друга». Мамины слова стучали в висках.
— Подожди, — Марина достала конверт. — Мама оставила это. Для тебя.
Андрей недоверчиво взял письмо. Развернул, начал читать. Руки дрожали.
Как давно она не видела брата таким — настоящим, без маски успешного бизнесмена. Просто уставшим человеком, который запутался в своей жизни.
— Я не достоин, — прошептал он, дочитав. Смял письмо, но тут же бережно расправил. — Она до последнего верила…
— Здесь ещё кое-что есть, — Марина протянула сберкнижку. — Мама продала свои акции.
Тамара Петровна незаметно вышла — она умела чувствовать такие моменты. Когда нужно оставить родных наедине.
— Сколько… сколько там? — Андрей боялся взять книжку.
— Понятия не мею. Но она сказала, что хватит на самые срочные долги.
— А условие? — он грустно усмехнулся. — Ты же не просто так отдаёшь?
— Условие поставила мама, — Марина кивнула на письмо. — Ты его прочитал.
Андрей сел, обхватил голову руками:
— Я всё испортил. Всю жизнь испортил. Думал, что умнее всех, что деньги — главное… А теперь — ни денег, ни семьи. Даже на похороны еле успел.
— Почему не приезжал? — тихо спросила Марина. — Правда — почему?
— Стыдно было, — он говорил глухо, не поднимая головы. — Обещал им с отцом, что всего добьюсь. Что помогать буду. А сам… Всё в дело вкладывал, думал — вот-вот прорвёт. Потом кризис, кредиты… Позвонить боялся — вдруг просить начнут? А что я мог дать?
Марина вспомнила, как мама говорила: «Не осуждай брата. Может, ему тяжелее всех. Может, он сам себя загнал в угол своей гордостью».
— Ты мог просто приехать, — она села рядом. — Просто побыть рядом. Маме это было важнее денег.
— Знаю, — он поднял покрасневшие глаза. — Теперь знаю. Поздно.
За окном смеркалось. В старой квартире сгущались тени, но свет включать не хотелось. В полумраке легче говорить о главном.
— Что будешь делать? — спросила Марина.
— Не знаю, — он пожал плечами. — Деньги помогут продержаться. Может, успею что-то придумать. Главное — время выиграть.
— А потом?
— Начну сначала. Всё равно терять нечего.
— А как же дача?
— Да что там… — он поморщился. — Развалюха.
— Между прочим, — Марина встала, включила свет, — там участок почти у воды. Место хорошее. Если привести в порядок…
Андрей задумался:
— Погоди… Ты про тот проект? Который у залива хотели строить?
— Да нет, — она покачала головой. — Просто место красивое. Спокойное. Дед не зря именно там строил.
Повисла пауза. Каждый думал о своём — о прошлом, о будущем, о том, как всё могло бы быть иначе.
— Знаешь, — неожиданно сказал Андрей, — а ведь ты права. Дед говорил — главное, чтобы место душу грело. Я тогда не понимал.
— А сейчас?
— Сейчас… — он встал, подошёл к окну. — Сейчас много чего понимать начал. Поздно, правда.
— Не поздно, — Марина тоже подошла к окну. — Мама верила, что не поздно.
Снова повисла тишина. Но уже другая — не тяжёлая, не враждебная. Просто тишина понимания.
— Ты это… — Андрей откашлялся. — В гости пустишь? Ну, когда разберусь с делами?
— Пущу, — она улыбнулась. — Только не через год.
— Нет, — он покачал головой. — Не через год. Я теперь всё иначе буду. Правда.
Хочется верить. Очень хочется. Мама бы поверила — она всегда в него верила.
— Кстати, — Марина вспомнила, — там на дачном участке яблони остались. Дедовские. Антоновка.
— Помню, — он невесело усмехнулся. — Я их поливал каждое лето. Пока не уехал.
— Они до сих пор плодоносят.
— Правда? — в его глазах мелькнуло что-то детское, давно забытое. — Надо бы съездить, посмотреть…
— Съездим, — она коснулась его руки. — Вместе съездим. Весной.
За окном перестал моросить дождь. В разрывах туч показалась луна — круглая, яркая. Такая же, как тридцать лет назад, когда они с братом сидели на крыше дачи и мечтали о будущем.
Всё возвращается. Всё повторяется. Просто нужно верить и ждать. Как ждала мама.
— Знаешь, что я подумал? — Андрей повернулся к сестре. — Может, и правда… начать сначала? Но по-другому. Не с денег, а с чего-то настоящего.
— Например?
— Например, с дачи. Там же правда хорошо. Тихо. Можно… не знаю… пасеку завести. Или теплицы.
Марина рассмеялась:
— Ты? Пасечник?
— А что? — он тоже улыбнулся. — Дед говорил — пчёлы врут не умеют. С ними честным надо быть.
Вот оно. То, чего ждала мама. Искра настоящего, живого, простого — пробилась сквозь шелуху амбиций и престижа.
— Ладно, — Марина достала телефон, — давай решать проблемы по порядку. Сейчас Юле позвоню, она поможет с документами. А потом…
— А потом будет весна, — закончил Андрей. — И яблони.
В старой квартире пахло маминым домашним печеньем. Может, только казалось. А может, так и должно было быть — память живёт в запахах, звуках, прикосновениях.
Они сидели на кухне до поздней ночи. Говорили — обо всём и ни о чём. Вспоминали детство, родителей, дачные истории. Строили планы — робко, неуверенно, но уже вместе.
Мама была права. Как всегда права. Жизнь не заканчивается — она делает круг и возвращается к главному. Нужно только помочь ей. И верить.
А под утро Андрей вдруг сказал:
— Знаешь, о чём я подумал? Мы ведь с тобой молодцы.
— Почему?
— Потому что не предали главного. Я — через гордость и глупость, ты — через обиду и усталость… А всё равно — вот они мы. Живые. Настоящие.
Марина смотрела на брата и впервые за много лет видела в нём того мальчишку с фотографии — который держал её за руку и улыбался. Просто и честно.
«Берегите друг друга», — написала мама.
Теперь они знали — как.