— Мам, ты опять забыла про ужин? — Костя стоял в дверях кухни, демонстративно глядя на часы. — Пап скоро приедет, а у нас ничего не готово.
Софья оторвалась от ноутбука, где проверяла квартальный отчёт. Рабочий день в школьной бухгалтерии давно закончился, но цифры всё не сходились.
— Сейчас, сынок, — она потёрла уставшие глаза. — Быстро что-нибудь приготовлю.
— Ну вот, опять «что-нибудь», — Костя скривился точь-в-точь как отец. — Почему у нас не может быть нормальной еды, как у всех?
Как у всех. Эта фраза царапнула что-то внутри. Софья посмотрела на сына — худощавого одиннадцатилетнего мальчишку, так рано научившегося говорить с матерью свысока. Когда это началось? Год назад? Два? Или ещё раньше, когда Егор начал комментировать каждое её действие, каждое решение?
— А что такое нормальная еда? — вдруг спросила она, удивляясь собственному спокойствию.
Костя растерялся: — Ну… как у Ксюшки. У них всегда три блюда и компот.
— То есть, если я сейчас быстро сделаю макароны с котлетами — это будет ненормально?
— Ну… — он замялся. — Пап говорит, ты совсем перестала стараться.
Что-то оборвалось внутри. Софья медленно встала из-за стола. В голове пронеслось: двадцать лет работы бухгалтером, из них пятнадцать — в школе. Трёхкомнатная квартира в кредит. Готовка, уборка, стирка. Егор сутками в рейсах, а когда дома — только критика и недовольство.
— Знаешь, сынок, — она подошла к холодильнику, — сегодня у нас действительно будут макароны с котлетами. А если папе не понравится, он может сам встать к плите.
Костя смотрел на мать с изумлением. Она никогда не говорила так об отце.
Вечером разразился скандал.
— Ты что себе позволяешь? — Егор навис над столом. — Я целыми днями за рулём, чтобы вы жили как люди, а ты даже нормальный ужин приготовить не можешь?
— А что такое нормальный ужин, Егор? — тот же вопрос, но совсем другим тоном.
— Не умничай! Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
— Нет, не понимаю. Объясни.
Он побагровел: — Ты что, издеваешься? Может, тебе ещё и график составить? В пять утра подъём, завтрак, обед, ужин — всё по часам? Ты же домохозяйка, должна сама соображать!
— Я не домохозяйка, — тихо сказала Софья. — Я бухгалтер. И у меня сегодня квартальный отчёт.
— Причём тут твоя бухгалтерия? Подумаешь, цифры перекладываешь! Нашла себе оправдание.
Костя сидел, втянув голову в плечи, боясь пошевелиться. Он впервые видел мать такой — тихой, но какой-то незнакомой, будто закаменевшей.
— Знаешь, Егор, — она посмотрела мужу в глаза, — ты прав. Нам действительно нужен график. Я составлю. На всех.
Он хмыкнул: — На всех? Я дальнобойщик, если ты забыла. У меня свой график.
— Ничего, — она встала из-за стола. — Когда ты дома, тоже будешь участвовать. Раз уж я так плохо справляюсь.
— Да ты… — он задохнулся от возмущения.
— Спасибо за ужин, — она повернулась к сыну. — Костя, помоги, пожалуйста, убрать со стола. Папа устал с дороги, пусть отдыхает.
Это был первый вечер, когда что-то изменилось. Софья не могла заснуть до глубокой ночи, слушая, как Егор ворочается рядом, явно желая продолжить ссору, но не решаясь нарушить её странное спокойствие.
На следующий день она позвонила Рите — своей давней подруге, работавшей в соседней школе учителем математики.
— Представляешь, я вчера впервые ответила Егору, — сказала Софья, встретившись с подругой в маленькой кофейне недалеко от работы.
— Давно пора, — Рита отхлебнула капучино. — Я тебе сколько лет говорю: нельзя быть вечной жертвой.
— Какой жертвой? — Софья удивилась. — Просто у нас разные взгляды на быт…
— Соня, очнись! Он тебя считает прислугой. А ты позволяешь. И сын уже туда же.
— Костя просто берёт пример с отца…
— Вот именно! А ты хочешь, чтобы твой сын вырос таким же?
Софья замолчала. Этот вопрос она себе никогда не задавала.
Дома она достала старый фотоальбом. Вот они с Егором пятнадцать лет назад — молодые, счастливые. Когда всё изменилось? Или было так всегда, просто она не замечала, принимая как должное?
Через неделю Егор снова уехал в рейс. Софья решила поговорить с сыном.
— Костя, — позвала она, когда он делал уроки, — можно тебя на минутку?
— Что? — он оторвался от учебника физики.
— Я хотела извиниться.
Он удивлённо поднял брови: — За что?
— За то, что позволила тебе думать, будто неуважение к матери — это нормально.
Костя покраснел: — Я… я не это имел в виду…
— Знаю. Но это нужно исправлять. Давай договоримся: ты говоришь мне, что тебе не нравится, а я объясняю, почему делаю так, а не иначе. Идёт?
Он кивнул, всё ещё смущённый.
— И ещё, — добавила она, — если хочешь, можешь помогать мне с ужином. Заодно научишься готовить.
— Зачем мне готовить? — он фыркнул. — Это женское дело.
— Правда? — она улыбнулась. — А как же все эти знаменитые повара-мужчины? Они что, не настоящие мужчины?
Костя задумался: — Ну… наверное, нет. То есть, да. То есть… — он запутался. — А что, правда есть знаменитые повара-мужчины?
— Конечно! Давай в интернете посмотрим.
Этот разговор стал началом перемен. Костя начал помогать на кухне — сначала неохотно, потом с интересом. Оказалось, что готовить — это почти как химические опыты, только результат можно съесть.
Егор, вернувшись из очередного рейса, застал сына за приготовлением блинов.
— Ты что, заставляешь ребёнка готовить? — набросился он на жену. — Совсем с ума сошла?
— Не заставляю, а учу, — спокойно ответила Софья. — Это полезный навык.
— Какой навык? Ты из него девчонку растишь!
— Пап, но это интересно! — вмешался Костя. — Смотри, я уже умею блины переворачивать одной рукой!
Егор осёкся, не найдя, что ответить.
Весна принесла новые перемены. Костя подружился с одноклассницей Ксюшей, той самой, у которой «три блюда и компот». Оказалось, что её отец, Евгений Петрович, работает ветеринаром и живёт один — они с женой развелись три года назад.
— Представляешь, мам, у дяди Жени своя клиника! — восторженно рассказывал Костя. — Он вчера щенка спас, у него была сломана лапа. А ещё он умеет готовить пиццу!
Софья слушала сына и думала о том, как изменились их отношения за последние месяцы. Костя словно оттаял, стал больше разговаривать, делиться впечатлениями.
Егор же, напротив, всё больше замыкался. Его раздражало любое изменение в привычном укладе.
— Что за дружба с этим разведённым? — шипел он вечером. — Плохой пример для сына!
— Почему плохой? — спокойно спросила Софья. — Человек сам воспитывает дочь, работает, занимается любимым делом.
— Вот именно! Нормальный мужик не бросит семью!
— А нормальный мужик может унижать жену и сына? — вырвалось у неё.
Егор побледнел: — Что ты сказала?
— То, что давно хотела сказать. Ты нас не уважаешь, Егор. Считаешь, что деньги — это всё, что нужно семье. А мы для тебя — что-то вроде мебели. Красивой, удобной, но неживой.
— Ты с ума сошла, — процедил он. — Это всё влияние твоей Ритки? Или этого ветеринара?
— Нет, — она покачала головой. — Это моё решение. Я подаю на развод.
Он расхохотался: — Да кому ты нужна? Думаешь, этот разведённый на тебя посмотрит? Брось, Соня. Иди спать, утром образумишься.
Но она не образумилась. Через неделю Егор получил документы из суда.
— Ты серьёзно? — он влетел в квартиру, размахивая бумагами. — Решила жизнь себе поломать?
— Нет, — она спокойно складывала белье. — Решила её починить.
— А сын? О нём ты подумала?
— Подумала. Не хочу, чтобы он вырос таким, как ты.
Костя стоял в дверях своей комнаты, слушая этот разговор. Потом тихо подошёл к матери: — Мам… я с тобой останусь?
Она обняла сына: — Конечно. Если хочешь.
— Хочу, — он прижался к ней. — Знаешь… папа ведь не только тебя не уважает. Он и меня считает маленьким дураком. А дядя Женя… он другой. Он меня слушает. По-настоящему.
Развод прошёл на удивление быстро. Егор, убедившись, что жена не шутит, просто махнул рукой: — Делай что хочешь. Только потом не прибегай обратно.
Он даже не стал претендовать на квартиру — она всё равно была в ипотеке, которую платила в основном Софья.
Прошло полгода. Костя всё чаще проводил время у Ксюши — они вместе делали уроки, а иногда оставались на ужин. Евгений оказался не только хорошим ветеринаром, но и интересным собеседником.
— Знаешь, Соня, — сказал он как-то, когда они вместе ждали детей из музыкальной школы, — я ведь тоже не сразу решился на развод. Всё думал: как же дочь, как же устоявшаяся жизнь… А потом понял: лучше быть честным с собой и детьми, чем продолжать игру в счастливую семью.
Она кивнула: — Да, я тоже долго не могла признаться себе, что наши отношения с Егором — это не семья, а какой-то театр абсурда.
— Главное — что ты нашла в себе силы всё изменить.
— Знаешь, — она помолчала, глядя на падающие листья, — иногда я думаю: может, стоило попробовать ещё раз? Ради Кости…
— А ты спроси себя: стал бы твой сын таким открытым, если бы всё осталось по-старому?
Софья вспомнила вчерашний вечер: они с Костей готовили пиццу по рецепту Евгения, много смеялись, когда тесто никак не хотело раскатываться ровным кругом. Сын рассказывал о школе, о своих планах записаться в секцию плавания, о том, как здорово было бы завести собаку…
— Нет, — она улыбнулась. — Не стал бы.
Из музыкальной школы выбежали Костя с Ксюшей, наперебой рассказывая что-то весёлое. Софья смотрела на сына и думала о том, как он повзрослел за этот год. Теперь он не стеснялся обнимать её при друзьях, делился секретами, спрашивал совета.
Вечером, укладываясь спать, Костя вдруг сказал: — Мам, я сегодня папу встретил. Он спрашивал, как мы живём.
— И что ты ответил?
— Сказал правду: что у нас всё хорошо. Знаешь, он как-то странно на это отреагировал. Сказал: «Ну да, конечно, у вас теперь новая жизнь». А я подумал: это не новая жизнь, мам. Это просто настоящая жизнь. Та, какой она и должна быть.
Софья поцеловала сына в макушку. За окном шумел ноябрьский ветер, в соседней квартире кто-то тихо играл на пианино, а она чувствовала удивительное спокойствие. Ей не нужно было никуда спешить, никому ничего доказывать. Впереди было столько всего интересного: работа, которую она по-настоящему любила, новые увлечения Кости, дружба с Ритой и семьёй Евгения…