Когда Марина рассказывала подругам, что муж изменился после обычного овощного рагу, все смеялись.
— Ты что, с ума сошла? — говорили. — Может, он просто влюбился?
Но Марина знала: что-то было не так. До знакомства с ней, той девчонкой из отдела маркетинга, Артём был обычным — не идеальным, но живым. Любил чай с вареньем, ругался на парковку под окнами, по субботам пили кофе на кухне в пижамах.
А потом была та командировка. И обед в кафе — как он потом обмолвился: «Она приготовила… рататуй, как в фильме». Смеялся. Но с тех пор — будто подменили.
Он стал говорить чужими словами. Гладко, как выучено. «Я достоин большего». «Ты не развиваешься». «Мне нужно пространство».
Он начал просыпаться раньше неё — он, сова — и делать зарядку под французский шансон. Начал мыть руки после каждого прикосновения. Стал пить белое вино, хотя всегда плевался от кислоты.
И когда Марина в очередной раз предложила посмотреть старый сериал, он отвернулся:
— Это уже не моё. Я… изменился.
Она стояла с кружкой в руках, и вдруг поняла: он не просто изменился. Его забрали. Как-то по-тихому. Без скандала. Через еду, через запах, через что-то, что поселилось внутри и выросло.
Однажды она нашла книгу у него в рюкзаке. Без обложки. Старые страницы. На полях — странные пометки на французском. Одну страницу она всё-таки перевела:
«Чтобы привязать, нужно накормить. Через вкус — в душу. Через специи — в кровь. Через вино — в сны.»
Она выронила книгу. Она не верила в магию. Но что-то внутри подсказывало: этот рататуй был не просто тушёными овощами.
Через месяц он собрал вещи. Не скандаля, не споря.
— Прости, Марин. Я просто больше не чувствую… ничего.
Она не плакала. Но поставила на подоконник тарелку — пустую, фарфоровую. И каждый день клала туда кусочек чеснока и лавровый лист. Сама не знала зачем. Просто чувствовала: если его украли через еду, то и вернуть можно… так же.
Прошло почти полгода.
Марина уже не ждала. Только готовила — как в те старые субботы. Простые завтраки, варила компоты, пекла пироги.
И вот однажды — звонок в дверь.
Артём.
Не выбритый, в помятой рубашке. В глазах — страх и что-то, что было раньше. До рататуя.
— Я не знаю, зачем пришёл, — тихо сказал он. — Просто… этот запах. Он будто тянет назад.
Она молча отступила. Он вошёл. Сел на табурет. Посмотрел на её руки.
— Ты ведь… тоже изменилась?
— Я — нет, — ответила она. — Но я больше не жду. Я живу. А если ты хочешь войти — разуйся. Оставь всё, что притащил с собой.
Он снял ботинки. И положил на пол перед собой какую-то салфетку. На ней — засохший кусочек рататуя.
— Это всё, что осталось. Я нёс его. Как будто боялся выкинуть.
Она взяла салфетку. И бросила в огонь.
А потом налила ему чай. Тот самый. С чабрецом и мёдом.
И впервые за долгое время — он снова уснул на её плече. Без снов. Без французских песен. Просто как человек, которого вернули домой.
Иногда, когда она вспоминает это, ей всё ещё кажется бредом. Но на кухне до сих пор стоит та старая тарелка.
На всякий случай.