Ирина вышла из маршрутки на остановке «Магазин «Океан» и, приглушённо выругавшись, переступила через сугроб. Улица была скользкая, ветер — такой, что промерзали даже внутренние обиды. Хотя нет, они грели. Обиды у Ирины были тёплые, вязкие, накопленные с любовью и по пунктам. Как старые коммунальные квитанции — всё никак не выкинешь, вдруг понадобятся.
— О, припёрлась, — голос с балкона был резкий, как плёнка на молоке. — Мы уже думали, ты там с кем загуляла.
Ирина подняла глаза. Ольга Петровна, её свекровь, стояла на третьем этаже и обмахивалась каким-то полотенцем, словно махала флагом капитуляции. Хотя, если честно, там никогда не бывало белых знамен — только красные, и те, что с черепами.
— Я была у нотариуса, — ответила Ирина громко, но без злости. Голос у неё в последнее время стал ровным, как бетон. Не потому что спокойна, а потому что всё — предел. — Получила документы на квартиру. Теперь она официально моя.
— Ах, вот как? — Ольга Петровна почти захлопнула балкон, но потом передумала. — Вот что значит — выйти замуж удачно! Сначала квартиру, потом, глядишь, и бизнес заведёт, а наш сын пусть носки стирает?
Ирина ничего не сказала. Ей не было восемнадцать, чтобы спорить на эмоциях. Да и, честно говоря, она не спорила уже давно. Всё происходящее в последние месяцы казалось театром абсурда, где она — актриса без текста. И когда ей дали роль, она решила сыграть молча.
В квартире пахло пережаренным луком и недовольством.
— Где ты шлялась полдня? — Алексей, её муж, даже не повернулся от телевизора. — Мы с мамой тебя звали, звонили.
— Была в офисе, потом к нотариусу за документами. Сказала же. Я устала. Можем поговорить вечером?
— Вечером у нас сериал. С мамой.
Ирина кивнула. Они с «мамой» были неразлучны, как баня и веник. Только веником обычно была она — Ирина.
Ольга Петровна прошла мимо, шаркая тапками.
— А может, нам с Лёшей туда переехать, в твою квартирку? Зачем она тебе одной? Всё равно тут живёшь, да и пустует. А так — сдадим эту, лишняя копеечка, я, между прочим, пенсию не вечно получаю. А ты ведь теперь, с бумажкой, хозяйка! Делись.
Ирина смотрела на неё с тем самым выражением, с каким смотришь на банку с прокисшими огурцами: вроде когда-то любила, а сейчас даже нюхать противно.
— Нет, Ольга Петровна. Это моя квартира. Наследство от бабушки. Я не собираюсь в ней устраивать общежитие.
— Ты посмотри! — всплеснула руками свекровь. — Какая хватка! А ведь ещё недавно ходила сопли жевала, мужа держалась. А теперь — хозяйка! Бизнес она хочет. Кондитерскую! Люди ипотеку по двадцать лет платят, а эта — на готовенькое!
— Я за этой бабушкой ухаживала последние два года. Подгузники меняла, каши варила, врачей таскала. А вы приезжали раз в месяц, чтобы посмотреть, жива ли ещё. Не вам мне говорить, что «на готовенькое».
— Слышал, сынок?! — заорала Ольга Петровна. — Вот как твоя жена к нам! Да я её как дочку принимала! Пельмени лепила, носки стирала, а она — «не вам мне»! Сдай её к чертям эту квартиру, пусть деньги в семью идут!
Алексей, не выключая телевизор, бросил:
— Может, действительно, Ириш… Если сдавать — деньги пойдут в общее дело. В семью.
Ирина почувствовала, как у неё под кожей зашевелилось что-то липкое и чёрное. Сначала она подумала, что это злость. Но потом поняла — это страх. Он всегда приходит первым. Он — как контрольная лампочка на щитке: предупреждает, что пора спасаться.
— Знаешь что, Лёша, — медленно сказала она, снимая пальто, — я устала. От тебя. От вашей «семьи». От «мамы». От сериала. И от того, что у меня, оказывается, нет ни мужа, ни поддержки, ни права голоса. Зато есть квартира.
— Вот и уходи туда! — вскрикнула свекровь. — Ишь, хозяйка! Только пожалеешь потом!
— Пожалею? — Ирина повернулась в дверях. — Я уже пожалела. Что с вами связалась.
Она закрыла за собой дверь так тихо, как будто за ней осталась не квартира, а кладбище.
Ключ в замке провернулся с хрустом. Квартира пахла старым деревом, аптечными каплями и свободой. Ирина зашла и встала в центре, не включая свет.
— Ну, бабушка… Прости, что не приходила. Но теперь я дома.
И впервые за долгое время в груди у неё не ныло, а щемило — так, как щемит только на развилке: когда не знаешь, что впереди, но точно знаешь, куда больше не вернёшься.
***
Через три дня после переезда в бабушкину квартиру Ирина впервые почувствовала, что дышит. Не глубоко, но хотя бы без чьего-то одобрения. Без «А ты где была?», без маминых косых взглядов на упаковку презервативов в тумбочке, без звона кастрюль и упрёков в стиле «а мой-то и не поел сегодня, всё с работы пришёл, а ужина — ноль!»
Теперь ужин был, и работа, и даже сон — редкий гость, но без перерывов на семейные скандалы.
Она шла к своей цели — открытию кондитерской. Пока — только онлайн-заказы: торт без сахара для диабетика, пряники для детского дня рождения, коробка капкейков для офиса. Всё сама — тесто, оформление, доставка. Она даже научилась парковаться задом у бизнес-центров, где охранники всегда смотрели как на мошенницу: «Это вы сами пекли?»
— Да, — отвечала Ирина. — Сама. И квартиру получила сама. И ушла от мужа — сама.
В такие моменты она чувствовала себя героиней: не в фильме, а в жизни. Где хэппи-энд никто не гарантировал, но зато и режиссёра сверху нет. Хочешь — плачь, хочешь — матерись. Хочешь — живи.
Но мир не отпускал так просто.
В пятницу вечером ей позвонил Алексей.
— Привет. Ты где?
— На планете Земля. А ты?
— Я… У подъезда. Можешь открыть?
Ирина замерла. Она не звала его, не писала, не отвечала. А он вот — сам. Как поварёнок в кулинарном шоу: «А сейчас мы добавим немного предательства!»
— Ты зачем пришёл?
— Мне надо с тобой поговорить. Не по телефону.
Она всё же открыла. Потому что когда любила — прощала, а когда перестала — просто хотелось посмотреть в глаза. Убедиться, что сердце больше не ёкает. Не дрожит. Не предаёт.
Алексей стоял в тёмной куртке, немного ссутулившись. Под глазами — синяки, на лице — растерянность. Как будто его только что выгнали… например, мама?
— Могу войти?
— Ты не в тамбуре. Да, входи.
Он снял куртку, прошёл на кухню. Сел, как всегда — с полубоком, как бы показывая, что «он тут не надолго».
— Мамка психует, — сказал он, закуривая. — Кричит, что ты испортила мне жизнь. Что я должен квартиру отвоевать. Что ты нам всё должна.
— Знаешь, в чём беда? — Ирина села напротив и развернула коробку с пряниками. — Ваша мама всё путает. Я не банк. Я не благотворительный фонд. Я — человек. И вам я ничего не должна. Я себе должна. Вот и расплачиваюсь.
— А ты не перегибаешь? — Алексей нахмурился. — Мы ведь семья. Мы вместе столько лет. Я тебе помогал, когда ты бизнес начинала. Помнишь?
— А ты помнишь, как ты молчал, когда она кричала на меня? Как ты вставал на её сторону, когда я говорила, что устала, что не могу больше? Или когда она предлагала «объединить финансы», а ты поддакивал? Помнишь?
Он отвёл взгляд.
— Я не хотел конфликтов.
— А я не хотела войны. Но если меня загоняют в угол — я кусаюсь.
Он затушил сигарету.
— Я пришёл сказать, что, может, мы всё-таки… Ну, подумаем. Начнём заново. Ты тут одна, я там как в дурдоме. Мама достала. Может, это… знак?
Ирина усмехнулась.
— Серьёзно? Ты пришёл мириться, потому что тебя выгнали? Не потому, что любишь. А потому что тебя выгнали.
— Не говори так.
— А как? Ты же не пришёл, когда я забирала вещи. Не пришёл, когда я полмесяца спала на раскладушке. Не пришёл, когда я разбивалась на заказы, а у меня тряслись руки от усталости. Ты пришёл, когда тебе стало неудобно.
Он встал.
— Значит, ты так решила? Всё? Вот так просто?
— Не просто. Я очень долго к этому шла. Через боль, страх, одиночество. Через отчаяние. Через «может, он всё-таки хороший». Через «я сама виновата». Через всё это. И вышла — к себе.
— Ладно. Я сказал. Ты услышала. Если передумаешь…
— Не передумаю.
Он ушёл. Без куртки. Через минуту вернулся и молча забрал.
На следующий день позвонили из ТСЖ — Ольга Петровна написала жалобу. Что Ирина якобы захватила квартиру «обманным путём», что бабушка была «не в себе», что Ирина хочет «выселить пожилых родственников». Мол, бедный сын остался на улице, и у него нет жилья.
— Ага, — сказала Ирина председателю. — Пусть тогда съедет с четырёхкомнатной квартиры матери.
— Так она в её собственности, — сухо заметила женщина с голосом из бухгалтерии.
— А эта — в моей. Документы есть. До свидания.
Но Ирина понимала — война началась.
И не в судах. Не в ТСЖ. В головах. Они не могли принять, что она — не вещь, не придаток к сыну, не временное недоразумение в чужой семье. А человек. С волей. С голосом. С правом не слушать.
И чем дальше она шла, тем сильнее ощущала, что за спиной — не груз. А крылья.
Но впереди было ещё то, к чему она не была готова.
Ольга Петровна решила нанести ответный удар.
***
Через неделю после визита Алексея начался настоящий цирк.
Сначала ей позвонили из поликлиники. Местный терапевт сообщил, что по запросу «родственников» прислали медицинскую комиссию на адрес квартиры — проверить, не нуждается ли молодая женщина в «социальной опеке». Было бы смешно, если бы не было так мерзко.
— Что это за идиотизм?! — возмутилась Ирина. — Вы с ума сошли?
— Мы обязаны отреагировать на заявление, — скучным голосом объяснила врач. — Нам сообщили, что вы замкнутая, социально изолированная, возможна депрессия и склонность к деструктивному поведению. И что вы одна в квартире, без присмотра.
— И это говорит женщина, которая 15 лет прожила со свекровью и её безумным контролем. Спасибо, не надо присмотра!
Когда проверка ушла, Ирина полдня тряслась от злости. Вторую половину дня — смеялась. Что дальше? Соцопека? Пожарные с проверкой датчиков?
Наутро пришёл Алексей.
На этот раз не один. С ним была… женщина. Молодая, с ярко-красной помадой, в короткой куртке и с таким выражением лица, будто она пришла оценить жильё под сдачу.
— Это что за маскарад? — спросила Ирина, даже не делая шагу в сторону.
— Ира, познакомься. Это Лилия. Мы… вместе теперь. — Алексей отвёл глаза.
— Очаровательно. Только я не поняла: ко мне зачем?
— Мы хотим… — начала Лилия, и её голос оказался неожиданно резким, даже с ноткой хамства. — Поговорить о жилье. Алексей сказал, ты тут живёшь одна, а место большое. Нам бы пригодилось…
— Стоп. — Ирина прищурилась. — Повтори. Что «пригодилось»?
— Ну… квартира. Всё равно ведь бабушкина. То есть семейная. Было бы разумно, если бы вы с Алексеем решили как-то… ну, мирно. Он ведь тоже имеет право?
— Нет, — спокойно ответила Ирина. — Не имеет. Я — наследник. Законный. Наследство оформлено. Ты можешь попробовать суд — и получить вот что, — она показала кукиш. — Но пока ты тут стоишь, в чужой квартире, с чужим мужем, пытаешься мне продиктовать условия — у тебя получается только одно. Разозлить меня.
— Ира… — Алексей поднял ладони, как перед дракой. — Не кипятись.
— Я не кипячусь. Я просто прозрела. Ты пришёл сюда со своей новой подружкой, чтобы… ЧТО? Убедить меня пустить вас пожить? В бабушкину квартиру, где я ремонт руками делала? Где я ночами крутила венчики и плакала? Вы в своём уме?
— Мы просто хотели обсудить. По-человечески, — выдохнула Лилия.
— Так вот и по-человечески: вали. И дверь не забудь закрыть. Изнутри не открывается.
Она ушла в кухню. Слышала, как в коридоре бормочут. Потом хлопнула дверь. Потом снова — открылась.
— Я верну тебе деньги за холодильник, — крикнул Алексей. — Только не ври, что ты сама всего добилась!
Ирина долго стояла в тишине. Потом залилась таким хохотом, что испугала соседа сверху. Он даже постучал метлой.
На следующий день Ирина пошла в нотариальную контору. Продажа квартиры. Да, она не собиралась сначала — слишком многое связывало. Но теперь? Теперь — только вперёд.
Покупатель нашёлся быстро. Молодая пара. Приезжие. Вежливые. Смотрели на всё глазами, в которых ещё не было страха перед ТСЖ и соседями. Влюблённые и счастливые.
— Здесь хорошо, — сказала девушка. — Уютно. Чувствуется, что тут жила хорошая женщина.
Ирина кивнула. Её бабушка действительно была хорошей. А вот жить в доме, где теперь витал дух манипуляций и подлости — невозможно.
Через месяц она открыла свою кондитерскую.
На первом этаже жилого дома. Небольшое помещение, но с витриной. Белые стены. Кофе в автомате, но вкусный. И витрина — полная тортов. Без мам. Без мужей. Без криков.
Соседи приносили цветы. Кто-то заказал торт к юбилею. Кто-то — детям в садик. Она начала снова слышать себя. В зеркале отражалась не забитая женщина в халате, а человек с именем. С жизнью. С будущим.
Ольга Петровна больше не появлялась. Алексей прислал пару смс — длинных, на тему «ты не дала шанса» и «я теперь всё понял». Но она не ответила. И не потому, что злилась. Просто — не хотелось.
Когда однажды она случайно увидела их в «Ленте» — Алексей с Лилией, спорили у полки с соусами, — она просто прошла мимо. Даже не обернулась.
Это была свобода. Без слов. Без пощёчин. Без мести.
Просто — жизнь.
Ирина больше не мстила. Она пекла.
И в каждом торте было ровно столько сахара, сколько нужно. Ни граммом больше.
Финал.
