— А что вы? – хладнокровно объяснила дочка. – Таня уже подросла – вполне может вам помогать. А там и Евка подтянется! К тому же, мамочка, ты всегда говорила, что рожаешь для себя. И сейчас у тебя будет возможность все это продемонстрировать!
Думается, не все выросли в многодетных семьях. А еще не были в таких семьях первым ребенком, на которого ложится все бремя ответственности за младших братьев и сестер.
К тому же, у многих не было пьющего отца. Тут все эти испытания выпали на долю одного и того же человека, а вовсе не трех, как можно было подумать вначале: на Настю Николаеву.
И все происходило не сейчас, когда семье уделяется большое значение и многодетным предоставляются многочисленные преференции и льготы. И не ранее – при развитом социализме, когда такие матери были тоже уважаемыми людьми и им даже давали медали «Мать героиня».
Все случилось в жуткую пору девяностых, когда и одного-то ребенка прокормить было трудно. А тут сразу трое. А после двухтысячных – еще двое: всего, естественно, пятеро. А первая, Настя, родилась на исходе восемьдесят девятого года.
Когда у нее появилась сестренка, девочке было шесть лет. Вполне сознательный возраст, чтобы поменять лежащей в кроватке малышке пеленки и дать ей бутылочку с подогретой смесью. Так думали мама с папой, спокойно оставляя младшую дочку на старшую.
Если бы дело происходило сегодня, то набежали бы детские омбудсмены, опека и психологи. Папу с мамой лишили бы родительских прав, а с девочками произошло бы то, что называется словом изъять.
Но в то непростое время – а когда оно было простым? – никому не было до этого дела: все пошло прахом, и люди просто пытались выживать. И папа с мамой тоже пытались выживать: папин завод потихоньку загибался, а маме перестали выдавать зарплату.
Они выжили, благодаря бабуле из деревни. У которой было свое хозяйство, и, поэтому, она ни от кого не зависела. И пока дед пытался что-то заработать в разваливающемся совхозе, баба Оля «колотилась» на огороде и откармливала курей и утей, как она их называла.
Крупную животину держать было уже накладно. Поэтому, мясо и молоко покупали у более обеспеченных соседей. Но в доме все было. И периодически «жра.чка» отправлялась с оказией сыну.
Использование почты в любом виде не приветствовалось. Это произошло после того, как потерялась посылка со своей тушенкой и собственноручно сваренной сгущенкой.
Все было упаковано в прочные целлофановые пакеты и наивно оценено бабой Олей в десять рублей. Которые и вручила ей облизывающаяся сотрудница местного почтового отделения в качестве компенсации.
Папа пытался заработать, но работы не было. То есть, работа была: торговать на рынке, работать курьером или поваром – все это давало некоторые деньги, но не приносило должного морального удовлетворения, к которому привыкли граждане, жавши в эпоху развитого социализма.
А перестроиться не удалось. Как к этому ни взывал один известный политический лидер. Так же, как и все углу̀бить.
И папа, который до этого был главным инженером, потерялся на задворках наступающего прямо на горло капитализма с его уймой сортов колбасы, которую купить было просто не на что.
Его перевели с должности главного инженера, уважаемого человека, на простого инженера. И тогда он начал пить. Да, прямо на рабочем месте.
Дело в том, что на заводе выдавался сп.ирт. И, до начала этой собачей жизни, он употреблялся по своему прямому назначению: то ли для протирки каких-то контактов, то ли еще для чего-то.
Но, в связи с началом всеобщей повальной фиг.ни, было решено, что и с не протертыми контактами ничего не сделается: подумаешь, какие китайские церемонии! Протерт контакт или не протерт, какая, разница: все шло к своему логическому завершению.
Поэтому, перед уходом домой, три друга и коллеги «хлопали по рюмашке» сэкономленной, обжигающей горло, дезинфицирующей жидкости. А иногда и больше. И папа приходил домой уже «датым»: все было бесплатно и общедоступно, как принято сейчас говорить.
Но папа трезвый и папа нетрезвый отличались друг от друга очень сильно. Трезвый шутил, читал сказки и водил на карусели. А пьяный начинал их с мамой гонять. Причем, это происходило независимо от происходящего: даже если дома было чисто, и мама сготовила немудреный обед — ведь всегда можно к чему-нибудь придраться.
Тогда мама, забрав с собой Настю, сбегала из дома, и они прятались у соседей. Так происходило до пятничного вечера включительно: в выходные папа не пил по причине отсутствия на это средств.
Утром в субботу он, обычно, просил у мамы прощения за все свои «вольные и невольные прегрешения»: бывший главный инженер верил в Бога и даже знал наизусть парочку молитв. И твердо был уверен, что раз Бог дал детей, даст и на детей. Поэтому, с работой особо не напрягался.
И жена, конечно же, его прощала: в принципе, мужчина, по ее уразумению, был очень неплохим мужем — дети получались довольно удачными.
А вечерние заскоки по будням можно было легко отнести к заболеванию: ведь все знают, что это является болезнью, как и многое другое. Только, не очень тяжелой: по выходным папа на короткое время выздоравливал.
И потом они вместе, захватив Настю, шли в магазин за продуктами: ведь уже вовсю стали торговать разными капиталистическими прибамбасами и вкусностями. А когда родилась Таня, родители стали оставлять малышку со старшей сестрой – очень смышленой девочкой.
Когда Насте исполнилось десять, появилась на свет Ева.
Таня, к тому времени, уже ходила в детский сад, куда ее должна была отводить и приводить Настя.
И пока сверстницы девочки прыгали во дворе и играли в штандр, она водила туда-сюда Таньку и нарезала круги с коляской, в которой лежала агукающая Ева: одной маме было не справиться.
Взрослеющая девочка стала задавать себе один и тот же вопрос: а зачем, собственно, мама и папа делают себе новых детей вместо того, чтобы обеспечить счастливое детство тому, кто уже родился? И, вообще, эти взрослые оказались довольно странными. Не зря же даже кино сняли с аналогичным названием.
Зачем продолжать жить с человеком, которого ты все время ругаешь? Может, лучше просто уйти?
И зачем было рожать еще Евку? Им с Танькой было неплохо и вдвоем. К тому же, дел у девочки с появлением еще одной сестры значительно прибавилось.
И хотя Настя любила своего непутевого отца и маму и по-своему была к ним привязана, она подсознательно понимала, что все идет куда-то не туда.
Поэтому, глядя на все это счастье, девочка решила, что замуж никогда не выйдет и рожать не будет, а лучше останется одна. И обойдется, как-нибудь, в старости, без стакана воды.
После появления на свет братика, пятнадцатилетняя Настя поняла смысл старого анекдота: после рождения десятого ребенка, дети стали по очереди дежурить в спальне родителей.
И ладно бы, денег некуда было девать, или жили бы в особняке: плодись, сколько хочешь! Так нет же: сидели друг у друга на головах в хрущевской трешке, и папа работал один – мама работу и детей уже не тянула.
Сестры донашивали то, что не сносила быстро растущая старшая девочка: это вызывало естественные насмешки одноклассников — хоть в этом Насте повезло.
В остальном ,в жизни девушки не происходило ничего нового: теперь в сад нужно было отводить уже двоих.
Папа тоже вел себя по-прежнему, хотя работал на новом месте. Но возвращался с работы уже в подпитии: наверное, нашел себе место, где обязательно нужно было протирать контакты.
И пытался по-прежнему гонять маму уже с четырьмя детьми. Но выросшая Настя, оказавшаяся на голову выше отца, объяснила ему, что если он не прекратит свои возлияния, она его сфоткает на телефон и отнесет на работу: пусть полюбуются, что вытворяет их креативный менеджер дома в часы досуга.
И, хотя у девушки просто не могло быть такого телефона, папа поверил. И неожиданно заткнулся, понимая, что такое место повторно он вряд ли найдет: все оказалось до смешного просто.
Когда Настя собиралась на выпускной бал, мама родила пятого. Как там: не бывает руки без пяти пальцев! Но дальше же были и другие цифры: например, семь нот и девять чудес света. А маме еще не было и сорока. И стало ясно, что надо валить.
Поэтому, Настя решила поступать в колледж вместо ВУЗа – там могли дать общежитие: а причина для этого у девушки была веская – с четырьмя детьми не позанимаешься!
Родители просто выпали в осадок:
— Какое общежитие? А как же мы?
— А что вы? – хладнокровно объяснила дочка. – Таня уже подросла – вполне может вам помогать. А там и Евка подтянется! К тому же, мамочка, ты всегда говорила, что рожаешь для себя. И сейчас у тебя будет возможность все это продемонстрировать!
И ушла, впервые ощутив себя свободной: впереди маячила новая жизнь.
А потом Настя встретила ЕГО. Она уже к тому времени работала в кафе кондитером.
И молодой человек, которому очень понравилось пирожное, захотел лично выразить благодарность приготовившему его повару. И выразил, приятно удивленный красотой девушки.
Она, не избалованная вниманием противоположного пола, тоже испытала симпатию к воспитанному молодому человеку. И они стали встречаться. А потом Николай сделал Насте предложение. И она, предварительно познакомившись с его родителями, согласилась.
И отвела его к своим. Которые к тому времени уже жили в большой, хотя и трехкомнатной квартире, купленной после см.ерти бабы Оли и деда, оставивших им немного деньжат. К ним были присовокуплены средства от продажи их хрущевки в неплохом районе – этого хватило на покупку жилья: хоть позориться перед женихом не пришлось.
Свадьба получилась просто шикарной: любящий Коля ничего не жалел для своей Асеньки. После свадьбы молодые жить стали вместе с его родителями – умными и адекватными людьми, благо, жилплощадь позволяла.
И оказалось, что семейная жизнь может быть совершенно другой, а не такой, какую ей все время демонстрировали ее собственные мама и папа: с пьяными криками и взаимными оскорблениями.
А наоборот: с тихими, задушевными разговорами за ужином, взаимным уважением и без унижения достоинства другого человека: ничего тебе не сделается – будешь забирать сестру с продленки! Успеешь! Ишь, фи.фа какая – гулять ей, видите ли, хочется!
Когда с момента бракосочетания прошел год, молодая жена поняла, что забеременела. И, естественно, сообщила об этому мужу, намереваясь сделать аборт: слишком еще живы были в ней все детские воспоминания.
Но Николай очень хотел детей, особенно, девочку. И поэтому к уговорам подключилась «тяжелая артиллерия» в лице умной свекрови.
И мама с сыном уговорили Настю оставить ребенка: тем более, что у нее был отрицательный резус-фактор. А это, в случае прерывания первой беременности, грозило очень серьезными неприятностями. И она согласилась: терять любимого мужа и новую семью ей не хотелось.
Когда Насте первый раз показали девочку, она испытала только облегчение, что все это закончилось — никаких материнских чувств у молодой мамы не возникло. И когда кормила в роддоме, тоже ничего не происходило.
Но так случается очень часто – для этого нужно время. К тому же, условный рефлекс, выработанный на кричащих младенцев, никто не отменял. Хотя дочка оказалась очень спокойной и две ночи в роддоме, вопреки ожиданиям, спала.
На выписку семья пришла в полном составе: любящий муж и свекор со свекровью – родители Насти оказались, как всегда, заняты. Не исключено, что работали над очередным зачатием: сейчас можно было рожать хоть до семидесяти.
Муж Коля был просто на седьмом небе: его желание исполнилось.
Все происходило, как «в лучших домах Филадельфии и Лондо̀на»: цветы, летающие воздушные шары и много фотографий, где счастливый папа держал ребенка на руках.
— Ну-ка, посмотрим, какие мы! – с этими словами новоиспеченная бабушка отвернула кружевной край розового конвертика.
И когда Настя снова увидела желтушное личико пока еще безымянного существа, которое, повинуясь безусловному сосательному рефлексу, уже открывало чмокающий ротик и искало мамину грудь, ее затопило непривычное тепло: какое же это было счастье!
— Ну разве она не очаровательна? – спросила у молодой мамы умная свекровь.
А девочка вдруг сморщилась и смешно чихнула, что означало: конечно, очаровательна! Или обязательно ей стану. А вы разве сомневались?