— Да как же ты надоела! — в сердцах воскликнула Неля.​

​Мать замолкла на полуслове.​

​— Нелечка? Нелечка, я ела! Утром кашу, потом супчик в обед ела, куриную ножку из супчика, хлеба кусочек, ты же знаешь, я привыкла есть с хлебом, — Галина Степановна перечисляла и загибала пальцы правой руки, как маленькая. В левой она держала телефон. — Ты не переживай, доченька.​

​Неля слушала надоедливый скрипучий голос матери в динамике телефона и мысленно приказывала себе: «Молчи! Молчи!». Ей было досадно, что она не сдержалась и высказала то, что прямо так и вертелось на языке. Хотя… Мать всё равно не расслышала и поняла по-своему. Ну и к лучшему.​

​Пожилая мать очень часто звонила Неле, по несколько раз на дню. Неля злилась, потому что не хотела всякий раз выслушивать нудные неинтересные подробности об её жизни. Потому что вообще не хотела её слушать.​

​— Дел полно! Обед сам себя не сготовит, — ворчала Неля. — Ей-то делать нечего! Вот и трезвонит. Я что, врач? Что она мне всё про свои симптомы рассказывает? А эти бредни про то, что сказали соседки-бабки на лавке? На что они мне, чужие бабки? У меня свои есть у подъезда. А ещё есть двое детей-подростков, за которыми глаз да глаз. А ещё муж. А ещё я работаю, между прочим, как все! До шести! Когда мне что делать?​

​— Мам… Мам, с кем ты там ругаешься? — спросил младший сын Рома, несмело входя в кухню. Он уже понял, что мать злая и потому боялся попасть под горячую руку. Но очень хотелось есть, и он собирался сделать себе бутерброд.​

​— Сама с собой! — ответила Неля, остервенело выжимая тряпку после того, как помыла пол на кухне.​

​Рома отступил обратно в коридор и подумал о том, что бутерброд может и подождать, а если он наделает на мокром полу следов, то ему точно попадет от матери.​

​— Мам! Мам! Твой телефон звонит, — послышался из комнаты голос старшего сына Нели Олега.​

​— Кто там? — Неля откинула от лица прядь волос, которая прилипла к мокрому от пота лбу.​

​— Бабушка!​

​— Да Боже ты мой! Сколько ж можно?! — проговорила сквозь зубы Неля.​

​Музыка продолжала играть, но к телефону женщина не торопилась. Мелодия на звонке была весёлая, заводная, она нравилась Неле. Но с некоторых пор эти звуки стали безумно раздражать её. До зубовного скрежета.​

​— Да что ей неймётся! — Неля с досады плюнула и всё-таки взяла в руку телефон. Но он замолчал. — Вот и прекрасненько! Пойду хоть чаю выпью, присяду на минутку, а то, как заводная…​

​***​

​— А я, Нелечка, всю ночь вчера уснуть не могла, разволновалась… — рассказывала Галина Степановна дочери, когда та приехала к ней, чтобы убрать в квартире. — Сначала ты долго не отвечала на звонок. Потом, пока мы поговорили, смотрю поздно уже, легла я спать. А спина что-то взялась болеть, поясница. Я крутилась с боку на бок, не могу найти положение удобное. Кое-как нашла, так ноги начало крутить. Я их и так и сяк. Злюсь, нервы у меня уже не выдерживают. Спать хочу, а не могу. Пошла на кухню, капель себе накапала. Всё равно не сплю. А в груди всё так и трясётся от нервов. Рассвет уже! А я всё лежу. Кое-как прикорнула, так тут трактор приехал какой-то под окном, трещал-трещал, потом дерево бензопилой пилить надумали. Так и встала я с чумной головой. Хожу сегодня как китайский болванчик…​

​— Таблетку выпей, мам, — буркнула Неля.​

​— Какую? — Галина Степановна с надеждой посмотрела на дочь выцветшими голубыми глазами. — От нервов? Или от ног? Или может лучше от бессонницы?​

​— Мам! А я почём знаю, какую тебе таблетку? Я что, врач?​

​— А ещё, знаешь… — задумавшись, произнесла пожилая женщина. — Я тут когда не спала, всё думала лежала… Вы, когда случится со мной-то… Ну это… В общем положите меня к родителям на Борисоглебское кладбище. На Аминьевское не надо, к Надьке. Хоть и сестра она мне, но мегера, змеюка ещё та была, прости Господи, каких свет не видывал! Не хочу с ней. И памятник энтот тяжёлый гранитный не надо мне ставить, дорогой он, без штанов останетесь. Зачем тратиться? Полехше какой-нибудь поставьте. И плитку не кладите, пусть травка растёт. Вот, всё, сказала. Дай думаю, скажу тебе, а то вдруг забуду…​

​— Мам! Ну что ты несёшь? — раздраженно сказала Неля, вынимая из пылесоса фильтр, чтобы промыть его после уборки. — Зачем о таком думаешь? Нервы себе мотаешь. А потом таблетки будешь пить. Кладбище какое-то…Кто тебя к Надьке положит?! А вообще какая тебе разница-то потом будет?!​

​— Ой, дочка… Разница большая, да… Ты смотри, выполни мою последнюю волю… А я это… В общем… Забыла, что хотела сказать…​

​Галина Степановна растерянно моргала глазами и молчала. Потом начала плакать. Крупные слёзы покатились у неё из глаз. Она достала из кармана халата, в котором ходила дома, большой тканевый платок и принялась вытирать глаза.​

​Неля быстро скинула фартук, поспешила в прихожую и стала спешно одеваться. Она терпеть не могла, когда мать плакала. С некоторых пор она то и дело плакала. Без причины. Надоела!​

​— Всё, мам, я побежала, пока, — проговорила она, открывая дверь.​

​— Нелечка! Неля, погоди! Я спросить хотела… — начала было Галина Степановна, но услышала, как закрылась входная дверь. Всё. Она снова одна. На неделю. ​

​Тихо стало, как в склепе. Пожилая женщина поёжилась. Она посмотрела на портреты в рамочках, которые висели на стене напротив дивана, на котором она сидела. Заходящее солнце освещало их косыми лучами. Вот Неля — красавица дочь. Отличница, вуз с красным дипломом окончила, умница, работу хорошую, денежную нашла, замуж вышла. Вот внуки: Рома и Олег. Тоже молодцы мальчишки, толковые растут. Вот зять. Хороший парень, работящий, уважительный. Всё хорошо, только… Только бы почаще с ними видеться.​

​Жили они недалеко друг от друга, на автобусе сорок минут. Дочь приезжала раз в неделю убрать квартиру, сходить в магазин, принести тяжёлые продукты, кое-что сготовить. Галина Степановна ждала этих визитов, словно праздник. Ей так хотелось пообщаться, много всего рассказать. А ещё побыть в обществе, а не одной. Одной было так тоскливо, что хоть волком вой…​

​Но дочь всегда была неразговорчива и угрюма. И ей всегда было некогда. Она молча пылесосила, чистила ванну, раковину, прибиралась на кухне и готовила.​

​Но не хотела есть Галина Степановна. Аппетита не было. Заставляла себя, конечно, потому что Неля ругалась. А ещё потому, что нужно было съесть наготовленное, чтобы дочь приехала снова, а иначе зачем ей тогда приезжать? Галина Степановна знала, что дочь устаёт на работе, и у неё нет лишнего времени…​

​Однажды Неля взяла на работе двухнедельный отпуск и решила забрать мать к себе погостить.​

​— Поживёшь немножко у нас, чтобы мне не мотаться, — сказала Неля.​

​Галина Степановна была очень рада, но ничего хорошего из этого не вышло. В первый же день на ламинате в комнате пожилая женщина поскользнулась и упала. Пару дней она совсем не вставала, лежала. Пришлось её лечить и забот прибавилось. Уколы, растирания, таблетки… Неля ворчала.​

​— Ну, дочка, у меня-то дома линолеум везде, не скользкий, ты же помнишь он у меня шершавый и дорожки кругом постелены… А у вас, чисто каток! Вот и поехала у меня нога. А схватиться не за что, вот и грохнулась, — оправдывалась Галина Степановна.​

​Пока гостила у дочери, Галина Степановна жила в единственной свободной проходной комнате. Она сидела на диване и за всеми наблюдала. Ничего не могло укрыться от её пытливого взгляда. Во всем ей хотелось поучаствовать, всем она давала советы или задавала вопросы. А если мимо неё долго никто не проходил, то она отправлялась к дочери на кухню и сидела там. Или ходила за ней хвостиком, опираясь на палочку. ​

​Рома и Олег не сидели дома. Они были в школе, потом гуляли с друзьями, потом закрывались в комнате, делали уроки или занимались каждый своими делами. Неля же закрыться не могла.​

​— Аааа! Я так больше не могу! — жаловалась Неля мужу Ярославу. — Я хочу побыть одна, посидеть, отдохнуть, почитать, а она за мной ходит. Развлекай её, беседуй, отвечай на дурацкие вопросы…​

​Ярослав молчал. Он не видел в этом особой проблемы, потому что с утра до ночи находился на работе, да и тёща у него ничего не спрашивала.​

​— Крошки со стола рукой не сметай, примета плохая, надо тряпочкой, — приговаривала Галина Степановна. — Сёдня праздник большой церковный, присядь, отдохни, хватит носиться, завтра уберёшься.​

​— Мам, завтра у меня другие дела будут, — отвечала Неля.​

​— Ты чего в такой маленькой кастрюльке борщ варишь? Надо в большой! На неделю чтоб хватило, а то что это… Зачем вам эта посудомойка? Деньги на неё тратить, капсулы какие-то покупать… Руками же можно посуду мыть. И кофемашина тоже не нужна. Кофе вообще вредно пить. Папоротник в доме держать нельзя, плохо это, надо выкинуть его, вынести из дома. А что ж Ярослава так долго нет с работы? Он звонил тебе? С кем он? Гляди, не к добру это… Ромка и Олежка уроки сделали?​

​— Мам! Что ты у меня-то спрашиваешь? Поди у них спроси, — отвечала Неля, держась за виски. У неё голова шла кругом.​

​— Мне надо давление измерить, что-то голову сдавило. Иль бури эти магнитные опять? Посмотри, что там в прогнозах пишут? — снова спрашивала Галина Степановна.​

​— Мам. Ты бы хоть пошла погуляла, на лавочке посидела у подъезда. Какая тебе разница, есть буря или нет? Пей таблетку да и всё, раз голову сдавило.​

​— А печень, дочь? Печень ведь не железная… Я их знаешь сколько пью, таблеток этих!​

​— Ты тогда выбирай, или печень или голова! — раздражалась Неля.​

​— Лучше спину мне разотри меновазинчиком, а то разболелась что-то… У вас окна везде открыты, ветер свищет, небось продуло меня.​

​К концу второй недели Неля так устала от матери, что была рада выйти на работу и чувствовала себя ещё более вымотанной, чем до отпуска.​

​Галина Степановна снова поехала домой. Снова она сидела на своём диване и целыми днями листала старый фотоальбом, в котором беспорядочно и там и сям, были подоткнуты рядом со старыми чёрно-белыми, новые цветные фотографии. Они часто вываливались и падали на пол. Галина Степановна натруженными непослушными руками их бережно подбирала, разглядывала и пристраивала обратно…​

​***​

​— Нет! Я не возьму трубку! Меня нет и не будет никогда! — заявила Неля, когда сын ей принёс сигналящий телефон. Снова звонила Галина Степановна. Пять вызовов подряд. Потом телефон затих.​

​Неля, лёжа ночью в кровати, не могла уснуть, всё думала про мать. «Как же она мне надоела! Как клещ вцепилась в меня и пьёт кровь. Всё ей от меня что-то надо! Восемьдесят пять лет, а совсем как дитё! Всю душу вымотала, обуза» — думала Неля, уставившись в потолок. Она была очень зла и оттого ей не спалось.​

​***​

​Рано утром, по обыкновению, соседка Ольга Васильевна пришла спросить Галину Степановну, не купить ли ей хлеба и стала звонить в дверь. За дверью стояла тишина. Тогда Ольга Васильевна стала звонить соседке по телефону. Снова тишина. Когда она решила постучать по двери, чтобы соседка, наконец, услышала, то обнаружила, что дверь не заперта. Она толкнула створку, но она во что-то упёрлась. Ольга Васильевна заглянула в щель: открыть дверь полностью мешала Галина Степановна, лежащая в неестественной позе на полу в коридоре…​

​…Упала. Ударилась головой. Лежала всю ночь. Нашли только утром… Эти слова, словно речитатив, повторялись в голове Нели, которая сидела на кухне в квартире матери и смотрела в одну точку.​

​«Вот и всё…» — подумала она. Когда Неля приехала, мать уже увезли. Соседка вызвала скорую. Хотя скорая там уже была не нужна. ​

​На диване в комнате сиротливо лежал халат матери с ярким рисунком. Красные маки. Она так его любила… Очевидно мать собиралась пойти посидеть на лавочке у подъезда и потому сняла халат и переоделась в уличную одежду. Потом открыла входную дверь, хотела выйти и упала. Может у неё закружилась голова? Она в последнее время часто на это жаловалась…​

​На кухне, отсчитывая минуты, тикали старые настенные часы с маятником. Шумные, некрасивые. Стрелки у них были вырезаны из какой-то жестяной банки. Это ещё муж Галины Степановны их когда-то так починил. А куда делись настоящие стрелки, Неля не помнила, давно это было. Чтобы часы шли, нужно было постоянно подтягивать гири, висящие на цепях. Это было очень громко. А ещё они громко били каждый час. Нелю раздражали эти часы, но мать их любила и не давала выбросить. Неля подошла к ним и тихонько остановила маятник.​

​На столе стояла мамина кружка с недопитым чаем. И ещё много всего стояло: стакан, другая кружка, пустое блюдце, тарелка, банка с вареньем, старая пластмассовая сахарница (которую Неля, будучи десятилетним ребенком, подарила матери на Восьмое марта. Мать бережно хранила подарок и использовала по назначению). Неля всегда ругала мать, призывая убирать со стола всё лишнее, бардак её раздражал.​

​— Есть же шкафчик, ящики! Ну положи туда всё и будет порядок! Что у тебя тут наставлено? Весь стол забит.​

​— А мне так, доча, удобнее, чтоб не доставать лишний раз, — отвечала, бывало, мать, улыбаясь. — И в кого ты такая аккуратистка у меня выросла?​

​***​

​…Никто больше не звонил Неле. Телефон молчал.​

​«Мама» — прочитала Неля название контакта в своём телефоне. Потом зашла в настройки и стёрла его, ведь мамы больше не было.​

​Было очень больно. И стыдно. И тоскливо. И как-то гадостно на душе от самой себя.​

​Неля со злостью стала складывать вещи из шкафов в большой мешок. Она кидала их, не глядя. Хотелось забыться, хотелось как-то унять душевную боль, которая не давала ей покоя. Неля приехала, спустя два месяца, чтобы убраться. Нужно было начинать приводить квартиру матери в порядок. В прошлый раз она не смогла этого сделать. Просто не смогла себя заставить прикасаться к вещам, видеть привычную обстановку. Словно мать наблюдала за ней, присутствовала в комнате. Неля даже оглядывалась, как будто чувствовала её взгляд. Ей было не по себе.​

​Слёз не было. Она и на прощании с матерью не проронила и слезинки, хотя пыталась: было стыдно перед людьми. Ведь приехало много родственников, знакомых. Они знали мать ещё ту, полную сил, жизнерадостную и весёлую. И Неля должна была плакать, ведь она понесла тяжёлую утрату…​

​Ночью Неле приснилась мать. Она была в своём любимом платочке с розами и в новом халате, который Неля подарила ей, но она так и не надела его, всё берегла.​

​— А у меня всё хорошо, доченька, — улыбаясь, проговорила она. — Ты помнишь, что я говорила про памятник? Дорогой не ставьте, не надо. Подешевле чего-нибудь. Вам деньги нужнее, я же знаю. А ещё посмотри у меня в комоде очечник лежит, ты проверь его… Пойду я, мне пора. А ты оставайся. Береги себя, доча, и мужа береги, и детей.​

​Образ матери стал удалять и пропал. Неля проснулась и поехала в квартиру матери. Из квартиры пахнуло духотой и пылью. Неля открыла окно и подошла к комоду. Она не добралась до него в прошлый раз, и он стоял, набитый вещами. Очечник лежал среди шарфов и платков, пахнущих духами, которые так любила мать. Неля открыла его и увидела несколько заботливо свёрнутых пятитысячных купюр и свою черно-белую фотографию из детского сада, на которой она сидела, обняв обеими руками неваляшку…​

​Неля села на диван и заплакала. В первый раз за эти два месяца.​

​— Прости, мама, прости, — всё повторяла она, вытирая слёзы.​

​После того, как она поплакала, на душе стало легче, словно дождик прошёл, и выглянуло солнце. В окно действительно заглянуло заходящее солнце. Оно осветило фотографии, висевшие на стене. Среди них было фото мамы, на котором она улыбалась, это был её юбилей.​

​Глаза у Нели снова защипало от слёз и ей отчаянно захотелось обнять мать…​

​Жанна Шинелева​

Источник