Звонок от свекрови всегда приходил в одно и то же время — как налоговое уведомление.
Без смс, но с истерикой. — Ксюшенька… — голос Нины Петровны дрожал так, будто она звонила из окопа. — Ты занята, да? Ну ты на минутку… Мне… мне плохо… Ксения отлипла от монитора. Глаза щипало от цифр, но проект надо было сдать сегодня, начальник прямым текстом обещал премию. — Что случилось, Нина Петровна? — Давление… сердце… врачи совсем с ума сошли… Таблетки выписали, а они — золотые! Я ж не потяну… Ты же у нас умница, зарабатываешь хорошо… Может, поможешь старухе? Эта фраза давно стала стандартной.
«Ты же у нас умница, зарабатываешь хорошо» — как пароль к её банковскому приложению. Ксения нажала на громкую связь, не отрывая рук от клавиатуры. — Сколько надо? Свекровь не смутилась ни на секунду: — Ну… хотя бы пять… Нет, подожди… В аптеке же ещё анализы… Десять. Десять тысяч, доченька, если есть. Я потом отдам. Ну, когда пенсия придёт. Ксения перевела взгляд на телефон.
На экране — чат с бухгалтером: «Если успеем сегодня, премия будет до НГ. Держишься?» Держалась. Открыла банк, нашла получателя «Нина Петровна», привычная строка.
Нажала «Перевести».
10 000₽. — Ушли деньги. — Ох, Ксюшенька… — свекровь сразу повеселела. — Спасительница ты наша. Я Вадиму скажу, какой ему клад достался. Не жена, а золото! Вадим, муж, сидел в соседней комнате, играл в танки.
Её «клад» уже полгода платил за ипотеку, коммуналку, интернет, его кредитку и свекровины «лекарства». Он иногда выходил на кухню, лениво чмокал её в голову и говорил: — Спасибо, что понимаешь. Мама одна, на пенсии, государство её кинуло, только мы и остались. Ты у меня молодец. Ксения не спорила.
В начале брака ей даже нравилось, что он так «любит маму».
Потом любовь перешла в постоянную строчку расхода. Ксения работала аналитиком в крупной компании.
Таблицы, отчёты, графики.
Если где-то не сходилась одна цифра, она чувствовала это почти физически — как камушек в ботинке. И вот в какой-то момент этот камушек появился в её личной жизни. Месяц выдался тяжёлый.
Проект задержали, премию сдвинули, один клиент ушёл.
Ксения села вечером свести баланс — свой, домашний. Доходы:
— зарплата Ксении,
— редкие, жалкие подработки Вадима,
— всё. Расходы:
— ипотека,
— коммуналка,
— еда,
— бензин,
— кредиты Вадима,
— «мамины лекарства». График расходов на свекровь выглядел так, будто Ксения обеспечивала целое отделение стационара.
Каждую неделю — 5, 7, 10 тысяч.
Иногда две суммы подряд. Вадим при этом говорил одно и то же: — Мама не просит, когда не прижмёт. Она гордая. Если позвонила — значит, совсем край. Вот только «край» у Нины Петровны наступал подозрительно регулярно — строго по пятницам и перед праздниками. Один вечер всё перевернул. Ксения заехала к свекрови сама — не привыкла просто переводить деньги «в никуда».
Решила отвезти лекарства лично. Купила большой пакет: таблетки от давления, витамины, что-то от сердца.
По чеку набежало на три тысячи. Открыла дверь своим ключом — её туда прописали по настоянию Вадима, «чтобы всё было по-семейному». Квартира встретила привычным запахом валерьянки и дешёвого освежителя воздуха.
На тумбочке — кружка с недопитым чаем, рядом — тарелка с недоеденным пирожком. — Нина Петровна, здравствуйте! — Ох, доченька! — из комнаты вышла свекровь, бодрая, накрашенная, с аккуратной укладкой. — Я уж думала, ты не придёшь. А я как раз собралась… Она была не похожа на умирающего человека.
Щёки румяные, губы — помада, на ногтях свежий маникюр с блёстками. Ксения вежливо улыбнулась: — Вот лекарства, как вы просили. Врач какой у вас, кстати? — Ой… этот… как его… Да неважно. Главное — таблетки дорогие, я ж тебе говорила. Ксения прошла в комнату, поставила пакет на стол.
И тут её взгляд зацепился за толстую школьную тетрадь в клеточку, лежащую рядом с телевизором. Ничего особенного.
Только вот сверху, на обложке, было написано аккуратным почерком: «Деньги». — У вас тут бухгалтерия? — улыбнулась Ксения, просто чтобы поддержать разговор. — Да так, записываю… — отмахнулась свекровь. — Пенсию кто старухе посчитает, пока она в уме. Но Ксения уже открыла. Без умысла, машинально — как открывают книгу, которая сама падает в руки. На первой странице: «Доход: пенсия — 17 800. Поступления от Ксении — 10 000, 8 000, 5 000…»
Вся строка до конца. Ниже — столбик «Расходы»:
• маникюр — 2 500
• косметолог — 4 800
• «подарок Ларисе» — 3 000
• «кофе с девочками» — 1 200
• «лотерейные билеты» — 600
• «скидка на шубу, внесла задаток» — 15 000 Ксения почувствовала, как у неё холодеют пальцы. Листнула дальше. Второй месяц.
Третий. Одинаковая схема: «Поступления от Ксении» — приличные суммы.
«Расходы» — всё, что угодно, только не лекарства. Только один раз фигурировало слово «аптека» — рядом 1 300 рублей, и рядом же приписка: «жалею, деньги на ветер». Ксения закрыла тетрадь. Медленно. Очень аккуратно, ровно по сгибу. — Ты чего там нашла? — оживилась Нина Петровна, заглядывая через плечо. — Ой, ну я так, для себя… Чтобы не путаться… — Поняла, — ровно сказала Ксения. — Очень… полезные записи. Свекровь быстро отодвинула тетрадь, как будто та вдруг стала опасной. — Ты не обижайся, доча, — затараторила она. — Я же не знала, что ты придёшь. Ты же обычно просто переводишь, я стараюсь тебе лишний раз не тревожить. Старухе же тоже жить хочется, а пенсии… сама понимаешь… — Понимаю, — кивнула Ксения. — Именно поэтому, Нина Петровна, давайте теперь жить… по-честному. Свекровь напряглась. — Это как? Ксения взяла тетрадь, открыла на последней странице и спокойно положила её между собой и свекровью. — Вы позвоните при Андрее. И при нём же расскажете, какие у вас расходы. На всё. На маникюр, шубу, кофе. И скажете честно, что «лекарства» — это другое слово для «мне просто хочется красиво жить за счёт сына и его жены». Нина Петровна побледнела, будто кто-то выключил свет в её голове. — Ты с ума сошла… — прошептала она. — Как ты можешь так говорить? Я мать его! — А я жена, — спокойно ответила Ксения. — И у меня тоже есть право не быть вечным банкоматом. Она поднялась. — Вечером будем у вас с Андреем. Приготовьте, пожалуйста, тетрадь. Разговор будет коротким. Свекровь схватила тетрадь, прижала к груди, как ребёнка. — Не смей рассказывать ему! Он переживать будет! Ему нельзя нервничать, у него сердце! Ксения посмотрела ей прямо в глаза. — Зато моим нервам, Нина Петровна, никто таблетки не выписывает. Так что давайте хотя бы перестанем друг друга обманывать. Она развернулась и ушла, оставив на столе пакет с настоящими лекарствами — единственный честный расход за три месяца. «Андрей, у твоей мамы нет болезни. У неё — хобби за мой счёт» Вечером Ксения не стала заранее готовить мужа.
Не было смысла.
Когда предупреждаешь — человек успевает придумать оправдания, перевести стрелки, сыграть обиду.
А правда любит внезапность. Андрей сидел на диване, листал телефон, ноги — на столике.
Типичная поза человека, который уверен, что мир вокруг него — обслуживающий персонал. — Поехали к маме? — спросила Ксения.
— Чего так вдруг? Ты же устала.
— Надо. Разговор семейный. Он пожал плечами. — Ну поехали. Только давай без дрязг. Мама и так переживает, давление у неё скачет. Давление.
Ксения сжала руль так, будто хотела сломать пластик. Нина Петровна встретила их с театральной грацией: платочек, скорбное лицо, томный вздох. — Олечка… Андрюша… проходите… Я слабая сегодня… давление… сердце… Ксения сразу заметила:
— свежий маникюр,
— туфли с новым каблуком,
— на столе — коробка с круассанами из дорогой пекарни. Странная слабость, подумала она. Они сели.
Ксения положила тетрадь на стол.
Свекровь дёрнулась, будто это была граната. — Мам, — начал Андрей, — Ксюха говорит, разговор важный. Ты чего опять таблетки не пьёшь? — Я… — свекровь всплеснула руками, — я старая, Андрюшенька, мне тяжело… Если б не Ксюша, я бы уже умерла, наверное… Ксения усмехнулась уголком рта. — Вот как. А по записям у вас всё отлично. И с ногтями, и с кафе, и с лотереей. Андрей нахмурился: — Каким записям? Ксения раскрыла тетрадь.
Развернула на странице «Поступления от Ксении».
Суммы сияли жирным маркером, как новогодняя гирлянда. — Мама ведёт бюджет, — сказала Ксения спокойно.
— Твой? — удивился Андрей.
— Наш. И её. За мой счёт. Он взял тетрадь.
Полистал.
Замер. — МАМА?! — голос сорвался. — Ты… серьёзно? Пятнадцать тысяч — на шубу? За месяц?! Ксения думает, ты лекарства покупаешь! — Андрюшечка… — свекровь всплеснула руками, — ну ты пойми… Я же женщина! Мне хочется быть красивой! А Ксюша молодая, ей не жалко… — Не жалко?! — Андрей повернулся к жене.
Впервые за долгое время — глаза в глаза.
— Ты… всё это… оплачивала? — Да, — сказала Ксения. — И не жалела. Пока не увидела, что этим пользуются. Нина Петровна вцепилась в подлокотники. — Так! Я требую уважения! Я мать! Вы мне должны! Ты, Андрюша, и она — тоже! Жена должна помогать родителям мужа! Это закон семьи! Ксения наклонилась вперёд. — У меня другое понимание семьи, Нина Петровна. Семья — это честно.
А то, что вы делали — это паразитирование. Тихое, аккуратное, милое… но всё же паразитирование. Свекровь замахала руками: — Я сейчас упаду! Меня увезут! Вот тогда будете знать! — Упадёте — поднимем, — спокойно сказала Ксения. — Но давайте сначала поставим точки над «и». Она повернулась к Андрею: — С сегодняшнего дня я больше не перевожу вашей маме ни рубля.
— Ксю… — начал он.
— И ты — тоже не проси. Хочет маникюр — пусть делает. Хочет лотерею — пусть покупает. Но не за мои деньги. Нина Петровна вспыхнула, как лампочка: — Да как ты смеешь?! Это из-за тебя я болею! Это из-за тебя у меня давление! Ксения холодно посмотрела ей прямо в глаза. — Лекарства стоят 13000 тысяч!!, — сказала она тихо. — Я купила их сегодня. Настоящие, не придуманные. И поставила на ваш стол.
А всё остальное — ваши желания. Дорогостоящие желания.
И я больше не обязана их финансировать. Андрей сидел молча.
Смотрел на суммы в тетради и, кажется, впервые видел не цифры — а ситуацию. Свекровь плакала театрально, словами без слёз: — Андрюша… Скажи ей! Я же мать! Я одна! Я слабая женщина… — Мама, — наконец сказал он. — Ты… переборщила. Эти два слова ударили её сильнее, чем всё, что сказала Ксения. — Что?!
— Ты просила слишком много. Ты врала. Комната замерла. Ксения встала. — Андрей, тетрадь забери. Я не собираюсь её хранить. Но и делать вид, что ничего не было — тоже не буду. Она посмотрела на свекровь: — Нина Петровна, я больше не ваш кошелёк. Если вы хотите общаться — пожалуйста. Если хотите войны — не получится. Я не воюю. Я просто закрываю кредитную линию. И пошла к выходу. Перед тем как закрыть дверь, добавила: — Лекарства на столе. Они вам действительно нужны. Остальное — решайте уже сами. «Андрей впервые увидел, что мы живём втроём — но платит только один» Дома было тихо.
Слишком тихо, если учитывать, что Андрей привык громко захлопывать двери, кидать рюкзак, включать телевизор, открывать холодильник «на вдохновение». В этот раз он сел на стул. Просто сел.
Без слов. Без претензий. Без привычного фырканья. Тетрадь свекрови лежала перед ним.
Открытая.
На той самой странице: «Шуба — 15 000». Он смотрел на цифры так, будто видел их впервые.
И, по сути, так и было: видеть — не значит читать. — Ксю… — начал он тихо.
Она не отвечала. Мыла посуду, будто рядом никого нет. — Ты давно знала? — Два дня. — И… ничего не сказала? Она выключила воду. — Не вижу смысла говорить человеку о том, что он не готов услышать. Андрей долго молчал.
Такая пауза между ними случалась только однажды — когда умерла его бабушка, единственный человек, которого он действительно любил. — Я не знал, — наконец выдавил он. — Я думал… ну… что мама берет только на крайний случай. — Крайний случай у вашей мамы наступает каждые три дня. По расписанию, как пенсионные выплаты. Андрей взъерошил волосы: — Но почему она мне не сказала, куда деньги идут?.. Ксения посмотрела на него внимательно — впервые за долгое время. — Потому что ты бы не дал.
Ты умеешь быть жёстким — но только с теми, кто тебе не родная кровь. Он вздрогнул.
Попалово.
Глухое, честное, болезненное. Ксения продолжила: — Ты предпочитал считать, что я «хорошо зарабатываю», а мама — «бедная, несчастная». Ты никогда не спрашивал, что у меня остаётся после всех «маминых лекарств».
Вам было удобно, Андрей. Очень удобно. — Я… — он замолчал, сглотнул. — Я правда думал, что ты помогаешь добровольно. Ксения разозлилась — наконец-то по-настоящему. — Добровольно?!
Андрей, ты не заметил, что мы стоим на месте уже два года, потому что все мои деньги уходят на спасение вашей семьи?
А они даже спасибо не говорят.
Ты не видел, что я последние два месяца хожу в одних и тех же кроссовках, потому что стеснялась покупать новые, когда мама просила «ещё пять тысяч, доченька»? Он открыл рот, но слов не было.
И это было новым — Андрей всегда находил аргументы, пусть и глупые. Ксения села напротив. Спокойно. Ровно. Как будто объявляла условия договора. — Я не буду больше финансировать вашу семью.
Не потому, что жадная — а потому что уважение невозможно купить.
С сегодняшнего дня — каждый живёт по своим возможностям. Андрей провёл ладонью по лицу. — А если мама снова станет просить?.. — Отвечай по совести. Или не отвечай. Это ваша история. Я в ней больше не кошелёк. Он ушёл спать.
Без шума. Без скандала. А Ксения сидела на кухне, смотрела на чашку чая, который остыл ещё полчаса назад, и чувствовала странное спокойствие. Первый раз за долгое время она не боялась конфликта.
Первый раз не обслуживала больше взрослеющих детей в теле родственников. Утром было продолжение. На телефоне — 14 пропущенных от свекрови. Она звонила, рыдала, обвиняла, умоляла, потом снова обвиняла.
По всем кругам эмоциональной зависимости. Ксения не взяла ни один. Вместо этого отправила короткое сообщение: «Все вопросы — Андрею. Его взрослая жизнь — его ответственность». Через пять минут позвонил муж. — Ты могла бы хотя бы один раз взять трубку! Мама в слезах! — Она взрослая женщина. Пусть говорит с тобой. — Но она не просит много! Ты же всегда помогала! — Я помогала, потому что думала, что это — помощь.
Теперь знаю, что это — стиль жизни.
Я больше не участвую. А вечером Андрей пришёл очень тихо.
Не бросил ботинки.
Не включил телевизор. — Ксю… ты была права, — сказал он, снимая куртку. — Мама… не больна. Она просто… привыкла. Сказала, что ей стыдно идти в дешёвую парикмахерскую. Что «женщина должна выглядеть хорошо, если у сына богатая жена». Ксения устало закрыла глаза. — И что ты сказал? Он опустил голову. — Сказал… что больше не могу её содержать. Что… мне тоже стыдно. Ксения впервые за долгое время почувствовала, что говорит не чужому человеку. — Андрей… я не запрещаю тебе помогать.
Я запрещаю тебе использовать меня, чтобы закрывать свои комплексы. Он кивнул, тяжело, как будто поперёк горла стояло признание. — Что теперь? — спросил он почти шёпотом. Ксения взяла тетрадь, закрыла, положила ему в руки. — Теперь ты взрослый. И разберёшься со своей семьёй так, как должен был сделать давно. «Не злоба. Не месть. Просто точка». Неделю после разговора у свекрови Андрей ходил тихим — слишком тихим.
Вроде бы делал всё правильно: не просил денег, готовил ужин, даже вынес мусор без напоминаний. Но мёртвый глаз не оживляют цветами.
И Ксения видела то, что другие женщины тоже видят слишком поздно:
он не понял. Он просто испугался. Это большая разница. Понять — значит изменить модель поведения.
Испугаться — значит спрятать её поглубже. Звонки свекрови прекратились.
Но это не молчание уважения.
Это молчание обиды. Андрей пару раз пытался начать «тёплый разговор»: — Ксю… может, ты была права…
— Да, маме надо привыкнуть…
— Мы всё исправим… Но между его «мы» и её «я» зияла пропасть. Каждый вечер, когда он говорил «мы», он тем же тоном мог сказать и «мама думает…». Он всё ещё был разделён на две половины:
одна — мужчина;
другая — мальчик, который спрашивает разрешение у матери жить своей жизнью. А потом был эпизод, который окончательно всё расставил. Свекровь сама позвала Андрея «поговорить без жены».
Ксения слышала через стены — не специально, стены были тонкие. — Андрюшенька… она не должна вмешиваться в наши отношения. Мы семья. А она… временная.
— Мама, не начинай…
— Ты же сам говорил, что тебе тяжело с ней! Она давит! Она контролирует! А теперь — деньги не даёт! Женщина должна помогать мужу, а не ставить условия.
— Мама…
— Я сказала правду. Ты без меня пропадёшь. Ей ты не нужен. Как только деньги закончатся, уйдёт.
— Ксения не такая…
— Все они такие! Сначала вкладывают, потом забирают. Поверь старой женщине. Женщина без детей, без родни — всегда уйдёт. А я — останусь. Я — твоя мать. Тишина. Длинная-длинная. И Андрей сказал очень тихо: — Мама… не говори так… Она же слышит… Значит, думал о том, как Ксения воспримет слова, а не насколько эти слова ложны.
Приоритеты ясны. Этого было достаточно. Вечером Ксения собрала одну сумку.
Ни истерик. Ни криков.
Просто вещи: ноутбук, зарядку, документы, три любимые толстовки. Андрей стоял в дверях, ошарашенный. — Ты… куда? — Домой. — В смысле домой? Это же и есть дом! Ксения подняла глаза.
В салоне её взгляда не было ни агрессии, ни боли — только спокойная усталость. — Дом — там, где меня не используют. Он побледнел. — Подожди… Ксю… Ты же сказала, что мы попробуем… — Я сказала, что ты можешь попробовать. Я наблюдала. Ты старался — ровно три дня. Потом всё вернулось.
Мама снова давит.
Ты снова молчишь.
И никто из вас не услышал главного: я не обязана спасать взрослых людей. — Но подожди… Я могу… Я изменюсь… — Нет, Андрей. Ты можешь только пообещать измениться. Это разные вещи. Она закрыла молнию на сумке. — Скажи честно: ты бы ушёл от своей мамы, если бы она поставила между вами выбор? Он промолчал.
Молчание и было ответом. Ксения накинула пальто, задержалась на секунду в прихожей: — Я так уже не могу жить с тобой.
Ты — просто человек, выросший рядом с женщиной, которая никогда не позволяла тебе взрослеть.
Но я уже взрослая. И жить за двоих — я уже не буду. Он шагнул вперёд, протянул руку: — Ксю… подожди….не уходи… Давай поговорим … Она покачала головой: — извини… но я ухожу И вышла. Дверь закрылась мягко.
Так мягко, будто ничего страшного не произошло. Через месяц у неё была съемная квартира.
Небольшая, светлая, с белыми стенами, без чужих голосов и требований. Через два — новая должность.
Повышение, о котором она мечтала, но на которое никак не могла решиться, пока тащила чужую семью на своём горбу. Через три — новое ощущение жизни.
Без вечных «помоги», «ты обязана», «а маме надо». Иногда она вспоминала Андрея — не с гневом, а с жалостью.
Он так и остался тем мальчиком, который боится разочаровать маму и одновременно не хочет потерять жену. Но женщине нужен мужчина.
Не ребёнок. И однажды утром, наливая себе кофе, Ксения поняла: она больше никогда не позволит себя разменять на чьи-то маникюры, шубы, истерики и пустые обещания. Не месть.
Не наказание. Просто свобода.
Которую она, наконец, взяла сама.