Я стояла у панорамного окна своего офиса на семнадцатом этаже. Город лежал внизу, как на ладони, сверкая огнями. За спиной слышался тихий гул швейных машинок из экспериментального цеха — сердце моей компании «Elena Home». Начиналось всё с ночных вязаний на кухне, а теперь у меня была сеть магазинов текстиля и собственное производство одежды.
— Елена Николаевна, документы на подпись, — в кабинет вошла моя помощница.
— Спасибо, Оля. Положи на стол.
Я посмотрела на часы. Скоро должна приехать Аня. Моя гордость. Моя победа. Она выросла именно такой, какой я мечтала её видеть: сильной, независимой, умной. Она заканчивала архитектурный с красным дипломом, стажировалась в лучшем бюро города и уже имела свои небольшие проекты.
Ни разу за эти годы мы не просили помощи. Ни копейки. Алименты прекратились, когда Ане исполнилось восемнадцать, но к тому времени они были нам уже не нужны. Я знала, что Андрей по-прежнему владеет строительной фирмой, но дела у него шли неважно. Слухи в бизнес-среде распространяются быстро. Говорили, что он постарел, потерял хватку, а его сын, тот самый «золотой наследник» Виталик, доставляет кучу проблем.
Дверь распахнулась, и вошла Аня. Высокая, стройная, с копной каштановых волос. Она была похожа на отца чертами лица, но взгляд у неё был мой — цепкий, живой.
— Мам, привет! Ты не поверишь, мне утвердили проект парка! — она сияла. — Того самого, на набережной!
— Я знала, что ты сможешь! — я обняла её. — Отпразднуем? Закажем столик?
В этот момент зазвонил мой личный мобильный. Номер был незнаком. Обычно я не беру трубку с неизвестных номеров, но тут что-то кольнуло в груди. Какое-то предчувствие.
— Слушаю, — сухо сказала я.
— Лена? Елена? — голос на том конце провода был старческим, надтреснутым, но до боли знакомым. — Это Тамара Игоревна… Не вешай трубку, умоляю!
В кабинете стало тихо. Аня, увидев, как изменилось моё лицо, перестала улыбаться и вопросительно подняла бровь.
— Зачем вы звоните, Тамара Игоревна? — мой голос стал ледяным. — Вы ошиблись номером. Здесь нет никого, кто хотел бы вас слышать.
— Лена, беда у нас… Страшная беда, — запричитала она, и я услышала, что она плачет. — Андрея парализовало. Инсульт. Лежит пластом, не говорит, только мычит.
— Сочувствую, — ответила я без капли жалости. — Но у него есть семья. Жена Лариса, сын Виталий. Звоните им.
— Нет семьи! Нету! — закричала она в трубку, срываясь на визг. — Бросили они его! Как только узнали, что он овощем останется, так и сбежали. Лариса все счета обчистила, доверенности подделала, пока он еще в сознании был, но плохо соображал. А Виталик… Виталик машину разбил, в долги влез, и теперь скрывается где-то за границей. Мы одни, Лена! В пустой квартире! Пенсии не хватает даже на лекарства!
— Это называется бумеранг, Тамара Игоревна, — медленно произнесла я. — Вы получили ровно то, что воспитали. «Наследник», кажется? «Продолжатель рода»?
— Лена, не будь жестокой! — взмолилась свекровь. — Врачи говорят, есть шанс… Но нужно дорогое лечение и… донор. Там осложнения по крови пошли. Редкая патология. Нужен родственник. Я старая, не гожусь. Виталика нет. Вся надежда на Анечку. Она же его дочь! Кровь родная!
Я засмеялась. Это был нервный, злой смех.
— Кровь? Вы вспомнили о крови через двадцать лет? Когда вам понадобилась «запчасть»? А когда мы голодали, где была ваша кровь? Когда он оттолкнул трехлетнюю девочку в парке, где была кровь?
— Я хочу видеть внучку. Прошу тебя. Придите. Посмотрите на него. Может, сердце дрогнет.
— Моё сердце давно камень для вас. Но решать будет Аня. Она взрослая.
Я нажала отбой и посмотрела на дочь. Она стояла у окна, скрестив руки на груди. Она слышала почти всё.
— Это они? — спросила она спокойно.
— Да. Твой отец при смерти. Его «наследник» сбежал, обокрав семью. Им нужна помощь. И, возможно, ты как донор.
Аня молчала минуту. Она смотрела на город, на огни, которые мы завоевали своим трудом.
— Знаешь, мам, — наконец сказала она. — Я не чувствую ни злорадства, ни жалости. Просто любопытство. Я хочу на них посмотреть. Я хочу увидеть конец этой драмы.
— Ты не обязана, Аня.
— Я знаю. Но мне нужно закрыть гештальт. Иначе я всю жизнь буду думать: а что, если?
На следующий день мы поехали. Старый элитный дом в центре, который когда-то казался мне недосягаемым дворцом, теперь выглядел уставшим. Штукатурка осыпалась, в подъезде пахло затхлостью.
Дверь открыла Тамара Игоревна. Боже, что время делает с людьми, когда их пожирает злоба! От статной дамы осталась сгорбленная старуха с трясущимися руками, одетая в засаленный халат.
— Проходите… Проходите, — засуетилась она, не смея поднять на меня глаза. — Вот, бахилы наденьте.
Мы прошли в ту самую квартиру, откуда меня выставили с черными мешками. Паркет был исцарапан, на стенах — следы от снятых картин (видимо, Лариса вывезла всё, что имела ценность). В воздухе висел тяжелый запах лекарств и немытого тела.
В спальне на широкой кровати лежал он. Андрей.
Я ожидала увидеть монстра, но увидела развалину. Исхудавший, с перекошенным лицом, он лежал неподвижно. Услышав шаги, он открыл один глаз — второй не открывался. Этот глаз начал бегать, пытаясь сфокусироваться на нас.
— Андрюша, смотри, кто пришел, — заискивающе прошептала Тамара Игоревна. — Лена… И Анечка. Дочка твоя.
При слове «дочка» из горла Андрея вырвался хриплый стон. Его здоровая рука дернулась, пытаясь подняться, но бессильно упала на одеяло.
Аня подошла ближе. Она выглядела в этой убогой комнате как инопланетянка — в стильном пальто, с безупречной укладкой, красивая, полная жизни. Она смотрела на отца сверху вниз, и в этом взгляде было столько достоинства, что мне захотелось аплодировать.
— Здравствуй, папа, — произнесла она ровным голосом.
Андрей замычал, из уголка рта потекла слюна. Тамара Игоревна бросилась вытирать её полотенцем.
— Он рад, он очень рад! — затараторила старуха. — Анечка, внученька, врачи говорят, если сделать переливание, если терапию начать… Ты же сдашь анализы? Ты же поможешь? Мы квартиру на тебя перепишем! Всё, что осталось!
Аня перевела взгляд на бабушку. В её глазах был холод.
— Квартиру? Ту самую, из которой вы выгнали мою мать с младенцем на руках? Вы думаете, мне нужны ваши стены?
— Но ты же добрая девочка! — воскликнула свекровь. — Ты же не такая, как Виталик!
— Да, я не такая, — кивнула Аня. — Я — «позор семьи», помните? Вы сами это сказали. А позор не может быть спасителем.
В комнате повисла звенящая тишина. Казалось, даже старые часы на стене перестали тикать, испугавшись слов моей дочери.
Тамара Игоревна схватилась за сердце и опустилась на стул.
— Что ты такое говоришь? Ты убьешь его! Это грех!
— Грех — это бросать своих детей, — тихо, но твердо ответила Аня. — Грех — это менять живого человека на призрачные амбиции. Я сдала анализы сегодня утром, бабушка. Я хотела знать, есть ли у меня предрасположенность к его болезням. Я здорова. Но становиться донором костного мозга или крови для человека, который всю жизнь считал меня ошибкой, я не буду. Это не месть. Это самоуважение.
Андрей вдруг захрипел громче. Его глаз наполнился слезами. Он смотрел на Аню не с ненавистью, а с ужасом и… восхищением. Он, наконец, понял. Перед ним стояла его кровь, его порода — сильная, жесткая, волевая. Тот самый «наследник» по духу, которого он искал, но предал ради «наследника» по половому признаку.
— Мы пойдем, — сказала я, беря Аню под руку. — Мы оплатим сиделку на месяц, Тамара Игоревна. Это всё, что мы можем сделать. Прощайте.
Мы вышли из подъезда, и Аня вдруг глубоко вздохнула, словно сбросила с плеч мешок с камнями.
— Мам, я думала, мне будет больно. Или стыдно. А мне… никак. Пусто. Он мне чужой человек.
— Ты поступила правильно, — я сжала её руку.
Андрей умер через три недели. Второй инсульт, обширный. Как сказали врачи, он просто перестал бороться.
Мы не пошли на похороны. Это было бы лицемерием. Но через сорок дней в моем офисе появился нотариус — солидный мужчина с кожаным портфелем.
— Елена Николаевна, Анна Андреевна, — он поклонился. — Я душеприказчик Андрея Викторовича Воронова. У меня для вас завещание.
Мы с Аней переглянулись.
— Завещание? — удивилась дочь. — Бабушка говорила, что Лариса всё украла.
— Лариса украла то, до чего смогла дотянуться, — усмехнулся нотариус. — Но Андрей Викторович был опытным бизнесменом. Основные активы — контрольный пакет акций строительного холдинга и оффшорные счета — были надежно спрятаны. Он изменил завещание за два дня до смерти. Он вызвал меня и двух свидетелей. Он не мог говорить, но был в ясном уме и использовал специальную доску для коммуникации.
Нотариус надел очки и начал читать:
— «Я, Андрей Воронов, находясь в здравом уме, завещаю всё свое движимое и недвижимое имущество, а также все корпоративные права своей дочери, Анне Андреевне Вороновой. Сыну Виталию я не оставляю ничего, так как свою долю наследства он получил и промотал при моей жизни. Матери, Тамаре Игоревне, назначаю пожизненное содержание без права распоряжения активами».
В конце была приписка, которую нотариус прочитал с особой интонацией:
— «Дочери. Ты оказалась единственным мужчиной в этой семье. Прости, что я понял это слишком поздно. Ты победила».
Аня сидела, глядя в одну точку. По её щеке скатилась одинокая слеза.
— Он всё-таки понял, — прошептала она. — Мам, он понял.
— Понял, дочка. Ценой жизни, но понял.
Наследство оказалось огромным, но проблемным. Холдинг был на грани банкротства из-за воровства Ларисы и бездарного управления. Но Аня вцепилась в это дело мертвой хваткой. Она подключила моих юристов, своих друзей-архитекторов, работала по двадцать часов в сутки.
Она вытащила фирму. Через два года компания «Воронов Строй» (она не стала менять название, сказав, что это теперь её бренд) снова стала лидером рынка.
Тамару Игоревну мы не бросили. Аня купила ей небольшую, но уютную квартиру в тихом районе с парком, наняла помощницу. Старуха смирилась. Она часто звонила, плакала в трубку, благодарила. Спесь с неё слетела, остался только страх одиночества и позднее раскаяние.
А Виталик объявился только раз. Он приехал в офис к Ане — помятый, с запахом перегара, в грязной куртке.
— Слышь, сеструха, — начал он нагло. — Делиться надо. Папаша был не в себе. Я суд подам!
Аня нажала кнопку селектора.
— Охрана, выведите постороннего. И передайте юристам, чтобы отправили господину Воронову-младшему документы по иску о хищении средств компании за 2020-2023 годы. У нас всё задокументировано. Еще одно появление — и я даю ход уголовному делу.
Виталик побледнел и исчез так быстро, словно растворился. Больше мы о нем не слышали. Говорят, он уехал в какую-то деревню, где окончательно спился.
Прошло пять лет.
Осень снова раскрасила город золотом. Я стояла у того самого роддома, где двадцать пять лет назад началась эта история. Только теперь не было дождя. Светило мягкое солнце.
Из дверей вышел высокий красивый мужчина — муж Ани, мой зять. Он сиял от счастья, держа в руках огромный букет белых роз. Следом вышла Аня. В красивом бежевом пальто, с драгоценным конвертом на руках.
Я подошла к ним, едва сдерживая слезы счастья.
— Ну, показывайте! — мой голос дрожал.
Аня откинула кружевной уголок. Малыш спал, смешно причмокивая губами.
— Мальчик? — спросила я, хотя знала ответ.
— Мальчик, — улыбнулась Аня. — 3800, 54 сантиметра. Богатырь.
— Как назовете?
Аня переглянулась с мужем и посмотрела на меня серьезными, мудрыми глазами.
— Андреем.
Я замерла.
— Аня… Ты уверена? После всего…
— Мам, — она поправила одеяло сыну. — Я давно простила. Ненависть — это слишком тяжелый груз, чтобы нести его в будущее. Мой отец был слабым человеком, который совершил страшную ошибку. Но он дал мне жизнь, дал характер и, в конце концов, дал возможность построить это будущее. Пусть имя Андрей очистится. Мой сын будет знать, что он любим не потому, что он наследник, а просто потому, что он есть.
Мы шли к машине по аллее, усыпанной желтыми листьями. Я смотрела на свою дочь, на внука, и понимала: мы победили. Не потому, что получили деньги или заводы. А потому, что сохранили в себе людей. Жизнь расставила всё по местам. Тот, кто требовал наследника ради гордыни, потерял всё. А та, которую назвали ненужной, стала главой рода.
Круг замкнулся. И в этом круге теперь была только любовь.