Марина почувствовала неладное еще в прихожей. В квартире пахло чем-то сладким, приторным — дешевыми духами «Красная Москва», которые так любила свекровь, и сгоревшим сахаром. Но дело было даже не в запахе. В воздухе висело то самое липкое ощущение чужого присутствия, которое возникает, когда в твоих вещах кто-то рылся.
Она сняла пальто, аккуратно повесила его на плечики — привычка к порядку была у нее в крови, в отличие от остальных обитателей этой квартиры, — и прошла в спальню.
Дверь была приоткрыта. На кровати, поверх ее любимого бежевого покрывала, валялся глянцевый журнал, который обычно лежал в туалете. А нижний ящик комода… он был закрыт не до конца. Тонкая щель, словно насмешливая ухмылка.
Сердце Марины пропустило удар. Там, в глубине ящика, под стопкой летних футболок и новым комплектом белья, лежал конверт из плотной крафтовой бумаги. Ее «подушка безопасности». Ее мечта.
Марина подошла к комоду на ватных ногах. Руки предательски дрожали, когда она выдвигала ящик. Футболки были сдвинуты. Белье лежало комком, будто его хватала грубая рука. А конверт…
Он был там. Но он лежал неправильно. Уголком вверх, небрежно засунутый между стенкой и дном.
Марина взяла его. Легкий. Преступно, ужасающе легкий.
Она открыла клапан, надеясь на чудо, на то, что ей просто показалось, что купюры просто слиплись… Но внутри была пустота. Серая, шершавая изнанка бумаги.
Двести тысяч рублей.
Она копила их восемь месяцев. Восемь месяцев она отказывала себе в бизнес-ланчах, нося с собой контейнеры с гречкой. Не купила пальто, о котором мечтала, зашила старые сапоги вместо того, чтобы взять новые. Она брала подработки, засиживалась в офисе до темноты, сводила дебет с кредитом, чтобы отложить лишнюю тысячу. Это были деньги на первый взнос за машину. Не роскошь, а необходимость: их офис переезжал за город, и добираться туда на двух автобусах с пересадкой было адом.
Теперь этих денег не было.
Марина села на кровать, сжимая пустой конверт. В голове пронеслась мысль о ворах. Может, забыла закрыть дверь? Но ноутбук на столе. Золотая цепочка на тумбочке. Вор взял бы всё. А здесь… Здесь знали, где искать.
Из гостиной донесся громкий смех и звук работающего телевизора. Шло какое-то ток-шоу, где люди кричали друг на друга, выясняя, кто кому изменил. Марина узнала этот звук. Это был фон ее жизни последние полгода.
Галина Петровна переехала к ним «временно», пока в ее квартире шел ремонт. Ремонт, который странным образом замер на стадии «ободрали обои» еще три месяца назад. Свекровь прочно обосновалась в их гостиной, превратив ее в свой будуар.
Марина встала. Внутри нее, где-то в солнечном сплетении, начал разгораться холодный, тяжелый шар ярости. Он вытеснил страх, вытеснил растерянность. Осталась только звенящая ясность.
Она вошла в гостиную.
Картина была пасторальной. Галина Петровна возлежала на диване, подложив под спину три подушки (две из спальни Марины). На ней был Маринин махровый халат — «ой, Мариночка, мой в стирке, я одолжу, мы же свои люди». Перед ней на журнальном столике стояла ваза с конфетами, и гора фантиков уже переваливалась через край пепельницы.
— Галина Петровна, — голос Марины прозвучал тихо, но в этой тишине было столько напряжения, что даже телевизор показался приглушенным.
Свекровь не обернулась. Она была поглощена экраном.
— Ой, Мариночка, пришла? — бросила она через плечо, отправляя в рот очередную конфету. — А у нас хлеб кончился. Ты бы сбегала, пока не переоделась. Сережа скоро придет, ужинать будет просить.
Марина подошла к телевизору и, не говоря ни слова, выдернула вилку из розетки. Экран погас. Галина Петровна охнула, конфеты посыпались с колен.
— Ты что творишь, ненормальная?! Там же самое интересное! Тест ДНК сейчас оглашали!
— Галина Петровна, — Марина стояла прямо перед ней, глядя сверху вниз. — Вы заходили в мою спальню?
Взгляд свекрови метнулся в сторону, потом вернулся, но уже с вызовом. Театральным, наигранным вызовом, который она так любила.
— Ну заходила. Пыль протирала. Ты же вечно занята, хозяйка из тебя никакая, грязью зарастем. Я, как мать, забочусь…
— Вы открывали мой комод?
— Какой комод? — свекровь картинно закатила глаза. — Ой, ну что ты пристала? Искала полотенце чистое. У вас вечно ничего не найдешь.
— Где деньги? — Марина произнесла это раздельно, чеканя каждое слово. — Двести тысяч. В крафтовом конверте.
Повисла пауза. Галина Петровна поправила халат, одернула полу, потом фыркнула и отвернулась.
— Подумаешь, трагедия. Взяла я. В долг.
— В долг? — Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног от этой наглости. — Без спроса? У меня из белья? Это называется воровство, Галина Петровна. Уголовная статья.
— Не смей так говорить с матерью мужа! — взвизгнула свекровь, вскакивая с дивана. — Какое воровство?! Мы одна семья! У нас все общее! Ты, Мариночка, зарабатываешь хорошо, начальница, на машине кататься захотела. А у Леночки, золовки твоей, юбилей! Тридцать лет девочке! Ей подарок нужен достойный, чтобы перед людьми не стыдно было. Или ты хотела, чтобы моя дочь без подарка осталась?
— Я хотела купить машину, чтобы ездить на работу, — прошептала Марина. — Это были мои деньги.
— Эгоистка! — припечатала Галина Петровна. — Только о себе и думаешь. А у Сереженьки, сына моего, стресс на работе. Ему расслабляться надо. Он давно ноутбук хотел, игровой. Чтобы в танчики играть, нервы лечить. Я ему купила. И Леночке сертификат в спа-салон и сережки золотые. Ты должна делиться, раз вошла в нашу семью. Бог велел делиться! А ты куркулиха, всё под себя гребешь.
Марина смотрела на эту женщину и понимала: она не шутит. Она искренне верит в то, что говорит. В её мире Марина была не человеком, не личностью, а функцией. Ресурсом. Банкоматом с функцией уборки и готовки.
В этот момент входная дверь с грохотом распахнулась. Вернулся Сергей.
— О, девчонки, чего шумим? — он вошел в комнату, раскрасневшийся, довольный. — В подъезде слышно, как вы отношения выясняете.
Он увидел лицо жены — бледное, с плотно сжатыми губами, и лицо матери — красное, обиженное.
— Сережа! — тут же заголосила Галина Петровна, бросаясь к сыну. — Твоя жена меня воровкой назвала! В тюрьму грозится посадить! Родную мать! Я для вас стараюсь, уюта хочу, праздника, а она…
Сергей нахмурился и повернулся к Марине.
— Марин, ты чего? Ну перегнула палку-то. Какая тюрьма?
— Она украла двести тысяч, Сережа, — тихо сказала Марина. — Деньги на машину. Все, что я откладывала.
Сергей поморщился, как от зубной боли. Он явно знал.
— Ну не украла, а взяла, — протянул он, отводя глаза. — Мамка говорила мне. У Ленки юбилей, надо же как-то… Ну мы же семья, Марин. Потом отдадим. С премии.
— С какой премии? — Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Тонкая нить, которая еще держала ее рядом с этим человеком. — Ты два года не получал премию. Ты половину зарплаты тратишь на обеды и сигареты, а вторую отдаешь маме «на лекарства». Ты живешь в моей квартире, ешь мою еду, спишь на моих простынях. И теперь ты покрываешь воровство?
— Заткнись! — рявкнул Сергей. — Вечно ты деньгами попрекаешь! Меркантильная стерва! Не в деньгах счастье, а в отношениях! Мать хотела как лучше! Праздник устроить!
— Праздник, значит, — повторила Марина.
— Да, праздник! — подхватила Галина Петровна. — В субботу все соберутся. Лена с мужем придут. И ты, Мариночка, будь добра, накрой стол. Чтобы не стыдно было. Гуся запеки. Лена любит гуся. И не смей портить людям настроение своей кислой рожей. Деньги — дело наживное, а семья — это святое.
Марина смотрела на них двоих. Они стояли рядом — мать и сын, одинаково наглые, одинаково уверенные в своем праве распоряжаться ее жизнью. Они были монолитом. Стеной, о которую она билась три года, пытаясь быть «хорошей невесткой» и «понимающей женой».
— Хорошо, — вдруг сказала Марина. Голос ее стал ровным, безжизненным. — Будет вам праздник. И гусь будет.
— Вот и умница, — просияла Галина Петровна, мгновенно сменив гнев на милость. — Иди, готовь ужин. Сережа голодный. И телек включи, там сейчас развязка.
Марина молча вышла из комнаты. В коридоре она прислонилась лбом к прохладным обоям. Двести тысяч. Цена прозрения. Дорого, конечно. Но, может быть, это самая важная покупка в ее жизни.
Она зашла в спальню, закрыла дверь на замок (впервые за все время) и достала телефон. Среда. До субботы три дня. Три дня, чтобы подготовить этот «праздник» так, чтобы они запомнили его навсегда.
Она не плакала. Время слез прошло. Пришло время калькулятора и холодного расчета. Марина открыла заметки в телефоне и создала новый список. Первый пункт гласил: «Найти чек от ноутбука». Второй: «Звонок юристу». Третий: «Купить самого жирного гуся».
Следующие три дня Марина жила в режиме спецоперации. Ей требовалась вся ее выдержка, чтобы не сорваться, не высказать им всё в лицо раньше времени. Она превратилась в тень — тихую, покорную, исполнительную.
В четверг она вернулась домой с огромными пакетами еды. Галина Петровна, инспектируя сумки, одобрительно цокала языком.
— Икра красная? Хорошо. Только банку маленькую взяла, надо было две. Лена любит щедро мазать. Огурчики соленые? Смотри, чтобы хрустели. А это что? Коньяк? — свекровь придирчиво повертела бутылку. — Ну, пойдет. Виталик, зять мой, любит подороже, но да ладно, сэкономила так сэкономила.
Марина молча раскладывала продукты. Каждая банка, каждая упаковка были куплены на кредитку, которую она опустошила почти до дна. «Гулять так гулять», — решила она. Это были инвестиции в финальное шоу.
Вечером, когда Сергей играл в свои «танчики» на старом компьютере (новый, подаренный мамой, был предусмотрительно спрятан до праздника), Марина подошла к нему с ласковой улыбкой.
— Сереж, мне тут на работе для отдела кадров нужно данные обновить. Дай паспорт на секунду, я серию и номер перепишу. И СНИЛС, если есть.
— А? Чего? — он не отрывал взгляда от экрана. — В куртке возьми. Только не потеряй, а то знаю я тебя, вечно все куда-то деваешь.
Марина взяла документы. Ушла на кухню, якобы переписывать. На самом деле она сделала четкие фотографии всех страниц. Затем зашла в приложение банка. У них был общий счет — «на черный день». Там лежало немного, тысяч сорок, но это были деньги, которые она переводила туда с каждой зарплаты. Сергей доступа к счету не имел, только карту, которая лежала в общем ящике.
Марина перевела все деньги на свой личный, тайный счет. Затем заблокировала общую карту. «Технический сбой», — скажет она, если спросят. Но они не спросят. Им не до того.
В пятницу она позвонила в магазин электроники. Представилась покупательницей, назвала данные чека (который нашла в мусорном ведре Галины Петровны — та была слишком ленива, чтобы рвать улики).
— Скажите, если упаковка не вскрыта, я могу оформить возврат? — вежливо спросила Марина. — Да, муж купил, а цвет не тот… Ах, вскрыта? А если брак? Нет? Хорошо, я поняла. А если я принесу справку из полиции, что товар был куплен на украденные средства? О, вижу, вы заинтересовались. Да, я подожду менеджера.
В субботу Марина встала в шесть утра. На кухне закипела работа. Она мариновала гуся в меде и горчице, резала салаты, пекла пироги. Квартира наполнялась ароматами праздника. Галина Петровна выползла к десяти, в бигуди и старом халате, и сразу начала руководить.
— Лук мельче режь, Лена крупный не любит. Салфетки где? Ну кто так складывает? Дай сюда, я сама. Хотя нет, у меня маникюр. Сама делай.
Марина кивала и улыбалась. Эта улыбка была приклеена к ее лицу суперклеем. Внутри нее звенела пустота, готовая взорваться.
К трем часам дня гости начали собираться. Первой вплыла Лена, золовка. Пышная, шумная, в платье с люрексом, которое трещало по швам. За ней плелся ее муж Виталик, с видом человека, которого оторвали от дивана и заставили совершить подвиг.
— Приветики! — Лена чмокнула воздух рядом с щекой Марины. — Ой, ну и жара у вас на кухне. Кондиционер не поставили еще? Жмотитесь?
— Привет, Лена. С днем рождения, — Марина приняла пальто.
— Подарки потом! — скомандовала Галина Петровна, выходя из своей комнаты в нарядном платье (с пятном на подоле, которое она не заметила). — Сначала стол! Мариночка там расстаралась.
Застолье началось. Тосты звучали один за другим.
— За Лену! Красавицу нашу!
— За маму, которая нас всех объединяет!
— За семью! Самое главное в жизни!
Марина сидела на приставной табуретке, как бедная родственница. Ей почти не давали слова, да она и не стремилась. Она наблюдала. Смотрела, как Сергей подкладывает сестре лучший кусок гуся. Как Галина Петровна подливает зятю коньяк, купленный Мариной. Как Лена критикует салат («майонеза мало, суховат»).
Они ели ее еду, пили ее алкоголь, сидели в ее квартире и даже не замечали ее. Для них она была мебелью. Удобной, функциональной мебелью, которая иногда подает голос.
— Ну, а теперь самое главное! — Галина Петровна торжественно встала, постучав вилкой по бокалу. — Подарки!
Она нырнула под стол и достала два пакета.
— Сначала сыночку, моему защитнику, — она протянула пакет Сергею. — Чтобы ты не грустил и отдыхал после работы.
Сергей, как ребенок, разорвал бумагу.
— Ноут! Игровой! Мама! — он чуть не прослезился. — Ты лучшая! Восемьдесят кусков такой стоит, я смотрел! Откуда деньги?
— Накопила, — скромно опустила глаза свекровь. — Экономила на себе, но детям — все лучшее.
— А это тебе, доченька, — второй пакет перекочевал к Лене. — Сертификат в спа на полный день, «Королевский уход». И… вот.
Она открыла коробочку. Золотые серьги с топазами сверкнули под люстрой.
— Ааа! — завизжала Лена. — Мамочка! Это же те, из каталога! Виталик, смотри! Золото! Топазы!
— Ну, теща, даешь, — крякнул Виталик, явно впечатленный. — Уважаю.
Лена тут же начала примерять серьги, вертясь перед зеркалом в прихожей.
— Шикарно! Просто шикарно! Марина, смотри, как мне идет! Не то что твоя бижутерия.
Марина медленно отложила вилку. Вытерла губы салфеткой. Встала.
— У меня тоже есть подарки, — сказала она. Голос прозвучал неожиданно громко. — Для всех вас.
— О, конвертик? — ухмыльнулся Сергей. — Надеюсь, не пятьсот рублей?
— Нет, не пятьсот, — Марина взяла с комода папку с документами, которую положила туда заранее. — Намного больше.
Она подошла к столу.
— Начнем с именинницы. Лена, держи.
Она протянула Лене лист бумаги. Та схватила его, ожидая увидеть подарочный сертификат или деньги.
— Что это? — Лена нахмурилась. — Товарный чек? И какая-то выписка?
— Это чек на твои серьги и сертификат, — спокойно пояснила Марина. — А также выписка с моего банковского счета. Вчера я взяла распечатку движений средств. И, как видишь, сумма, потраченная на твои подарки, совпадает с суммой, которая пропала из моего дома три дня назад.
В комнате повисла тишина. Слышно было, как тикают часы на стене.
— Ты… ты что несешь? — Галина Петровна побледнела. — Это мои накопления!
— Нет, Галина Петровна, — Марина достала второй лист. — Это заявление в полицию. О краже двухсот тысяч рублей. Я подала его сегодня утром, через Госуслуги. И указала вас как главную подозреваемую.
— Ты с ума сошла?! — взвизгнула свекровь. — На мать?! Заявление?!
— А это тебе, Сережа, — Марина швырнула перед мужем еще одну пачку бумаг. — Изучай.
Сергей схватил документы.
— Исковое заявление о расторжении брака… Выселение… Ты что, серьезно?
— Абсолютно. Квартира моя, куплена до брака. Ты здесь никто. Твоя регистрация, кстати, закончилась неделю назад. Я не стала ее продлевать. Так что ты здесь находишься незаконно.
— Ты выгоняешь меня? Из-за денег? — у Сергея тряслись губы.
— Из-за подлости, Сережа. Из-за того, что ты знал, что твоя мать украла мои деньги, и покрывал ее. Из-за того, что ты жрал этого гуся и улыбался, зная, что я потратила последнее.
Марина обвела взглядом притихший стол.
— А теперь слушайте внимательно. Я аннулировала чеки. Я позвонила в магазин и в спа-салон. Ноутбук числится как «приобретенный мошенническим путем», его серийный номер в стоп-листе, гарантии нет, и при подключении к сети он заблокируется. Сертификат аннулирован. А серьги… Лена, снимай серьги.
— Что?! — Лена схватилась за уши. — Не дам! Это подарок!
— Это вещдок по уголовному делу, — жестко сказала Марина. — Либо ты отдаешь их сейчас, и я возвращаю их в магазин по чеку, либо завтра к тебе придет полиция с ордером на обыск. Чек у меня. Доказательства кражи денег — у полиции. Выбирай.
Следующие полчаса в квартире царил ад.
Галина Петровна изображала сердечный приступ, хваталась за грудь, пила корвалол (Маринин) и проклинала невестку до седьмого колена.
— Змея! Пригрела на груди! Да чтоб у тебя язык отсох!
Лена рыдала, размазывая тушь по щекам, и пыталась расстегнуть сложные замки сережек. Виталик, поняв, что пахнет жареным и полицией, бочком пробирался к выходу.
— Лен, я в машине подожду, а? А то мне на работу завтра…
Сергей бегал по квартире, швыряя вещи в спортивную сумку.
— Ты пожалеешь, Марина! Ты сдохнешь в одиночестве! Кому ты нужна, старая дева! Я найду себе нормальную бабу, щедрую, душевную! А ты сиди со своими деньгами!
Марина стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. Она была скалой. Волны их ненависти разбивались о нее, не причиняя вреда. Ей было даже смешно.
— Серьги на стол, Лена, — напомнила она.
Золовка с ненавистью швырнула золото на скатерть, прямо в салатницу с оливье.
— Подавись! Чтоб они тебе уши оторвали!
— Ноутбук тоже, — Марина кивнула на коробку. — И сертификат.
Сергей попытался было спрятать ноут в рюкзак.
— Это мой! Мать подарила!
— Мать подарила тебе краденое, — отрезала Марина. — Оставь. Или поедешь в отделение прямо сейчас. Я вызвала наряд десять минут назад. Сказала, что в квартире посторонние отказываются уходить.
Упоминание наряда подействовало магически. Галина Петровна чудесным образом исцелилась от инфаркта и начала с бешеной скоростью запихивать в пакеты все, что попадалось под руку: полотенца, тапочки, недоеденную колбасу со стола.
— Не трожь продукты! — рявкнула Марина. — Вон отсюда! Все вон!
Через пять минут они стояли на лестничной клетке. Куча сумок, пакетов, коробки. Сергей в одной кроссовке (вторую не нашел), Галина Петровна в пальто нараспашку, зареванная Лена.
— Мы еще встретимся в суде! — крикнул Сергей, пытаясь сохранить остатки достоинства. — Я отсужу у тебя половину имущества!
— У нас брачный договор, идиот, — спокойно напомнила Марина и захлопнула дверь.
Щелчок замка прозвучал как выстрел. Финальный выстрел в войне, которая длилась три года.
Марина прислонилась спиной к двери и сползла на пол. Ноги не держали. Адреналин отхлынул, оставив после себя пустоту и дрожь.
В тишине квартиры было слышно, как гудит холодильник.
Она сидела на полу в прихожей, среди разбросанной обуви, и слушала эту тишину. Никто не бубнил телевизором. Никто не орал. Никто не требовал подать, принести, убрать.
В дверь начали колотить.
— Марина! Открой! Ключи от машины! Я ключи на комоде оставил! — голос Сергея звучал истерично.
Марина встала. Подошла к комоду. Ключи от его старого «Форда» действительно лежали там. Она взяла их, прошла на кухню, открыла окно. Третий этаж. Внизу, под окнами, густо росли кусты шиповника и крапивы, которые никто никогда не стриг.
— Лови! — крикнула она в темноту двора.
Снизу раздался вопль Сергея, потом звук падающих ключей где-то в зарослях, потом отборный мат.
Марина закрыла окно и опустила жалюзи.
Теперь уборка. Это было важно. Это был ритуал очищения.
Она включила музыку. «Rammstein». Громко. Так, чтобы басы вибрировали в полу. Сергей ненавидел эту группу.
Она взяла большой черный мешок для мусора. Смахнула туда все, что осталось на столе: недоеденного гуся, салаты, надкушенные пироги. Еда была осквернена их присутствием.
Потом пошла по квартире. Постельное белье, на котором спала свекровь — в мусор. Подушки — в мусор. Тапочки, халат, забытая зубная щетка Сергея, его бритва — все летело в черный зев пакета.
Когда квартира была зачищена, Марина открыла окна нараспашку, впуская морозный декабрьский воздух. Пусть выветрится этот запах дешевых духов и лжи.
Она достала серьги из салата, помыла их под краном. Положила в коробку рядом с чеком. Завтра сдаст. И ноутбук сдаст (упаковка была вскрыта, но она договорилась с менеджером за небольшой дисконт, объяснив ситуацию — женщины часто солидарны в таких вопросах).
Телефон пиликнул. СМС от банка.
«Зачисление: 15 000 руб.»
Это пришел аванс с работы. Мало, конечно. До двухсот тысяч далеко. Но это были ее деньги. Никто не покушался на них.
В дверь позвонили. На этот раз вежливо.
Марина посмотрела в глазок. Полиция. Молодой сержант и уставший участковый. За их спинами маячил Сергей с матерью.
Она открыла.
— Добрый вечер, — сказала она спокойно. — Вы по моему вызову? Или по поводу кражи?
— Гражданка, поступил сигнал, что вы выгнали мужа и удерживаете его имущество, — начал участковый, но без энтузиазма. Видно было, что семейные разборки ему поперек горла.
— Муж здесь не прописан, — Марина показала паспорт с пропиской. — Регистрации нет. Мы в процессе развода. Он пытался вынести из квартиры вещи, купленные мной. Я пресекла. А вот заявление о краже денег я написала. Вот талон-уведомление.
Она сунула бумажку под нос полицейскому. Галина Петровна за спиной участкового сжалась.
— Разберемся, — вздохнул участковый. — Гражданин, вам придется проехать с нами. И вам, гражданочка, — он кивнул на свекровь. — Надо объяснения написать. Раз уж заявление есть.
— Но я… у меня давление! — заныла свекровь.
— В отделении померяем. Пройдемте.
Когда они уходили, Сергей обернулся. В его глазах было не раскаяние, нет. Там был страх. Страх перед будущим без удобной, безотказной Марины. Страх перед ответственностью.
— Ты пожалеешь, — одними губами произнес он.
Марина закрыла дверь.
Пожалеет? О чем? О том, что избавилась от паразитов?
Она прошла на кухню, налила себе бокал вина — того самого, которое не успели выпить гости. Села у окна.
Внизу, в свете фонаря, полицейская машина увозила ее прошлую жизнь.
Марина сделала глоток. Вино было терпким и вкусным.
Завтра она пойдет в автосалон. Денег на первый взнос нет, но она возьмет кредит. Побольше. Зато она будет платить за свою машину, а не за чужие капризы.
Она одна. В пустой квартире. Без денег. Впереди суды и развод.
Но почему-то именно сейчас, глядя на падающий снег, Марина чувствовала себя самой богатой женщиной на свете.
Она вернула себе себя. А это стоило любых денег.