Последние цифры на мониторе сложились в красивую, круглую сумму. Я откинулась на спинку офисного кресла, закрыла глаза и выдохнула. Полгода авралов, сверхурочных и бесконечных правок. Всё это теперь материализовалось в виде премии. Не просто очередной доплаты к зарплате, а серьезных, настоящих денег. Таких, которые меняют жизнь.
Пальцы сами потянулись к телефону. Мне безумно хотелось кому-нибудь рассказать, поделиться этим щемящим чувством победы. Но кого позвать? Подруг, которые давно погрузились в свои семьи и карьеры? Нет. Был только один человек, который должен был разделить эту радость в первую очередь.
— Алло, Лёш? — прошептала я, стараясь, чтобы голос не дрожал от волнения.
— Кать, привет. Что-то случилось? — его голос звучал рассеянно, на фоне скрипела дверь холодильника.
— Случилось! Ты только не падай. Проект закрыли, и бонус… Лёш, он просто сумасшедший. Мы сможем наконец-то начать откладывать на свое жилье! По-настоящему. Я уже смотрела варианты, есть же ипотечные программы…
Я выпалила всё одним духом, рисуя в голове картины светлых квартир с большими окнами, их интерьеры я пересматривала в инстаграме почти каждый день. Это была моя тихая, навязчивая мечта — свой угол. Не комната в съемной однушке, не вечные разговоры с хозяйкой о счетах за коммуналку. Свой дом.
В трубке повисло неловкое молчание.
— Лёш? Ты меня слышишь?
— Слышу, — он прожевал что-то. — Это здорово, конечно. Поздравляю.
Его тон был спокойным, почти равнодушным. Энтузиазм как ножом срезало.
— Ты вообще понимаешь, о каких суммах речь? — не унималась я, пытаясь до него достучаться. — Мы так близки к цели! Еще несколько месяцев такой экономии, и мы сможем наскрести на первоначальный взнос. Хоть на самую маленькую студию.
— Да, я понимаю, — он вздохнул. — Просто… мама сегодня звонила. У них опять с холодильником беда. Просила немного в долг. Говорит, без него совсем никак.
Мое настроение рухнуло ниже плинтуса. Снова. Всегда так. Любая наша радость, любая, даже самая маленькая финансовая победа тут же навлекала на нас «беды» свекрови. То крыша течет, то стиральная машина, то срочно нужно лекарство, которое, конечно, стоит бешеных денег. А ее взрослая дочь Ирина вечно сидит без работы, а сын Сергей постоянно ищет себя в каком-то новом «сверхприбыльном» бизнесе, который требует стартового капитала.
— Алексей, нет, — сказала я уже тверже. — Ни копейки. Ни на чей холодильник. Эти деньги пойдут на наше будущее. Ты понял? На наше.
— Ну, Кать… — он заныл, и я представила его виноватое лицо. — Она же замучает тогда. Будет звонить каждый день, упрекать, что мы ее в беде бросаем. Ты же ее знаешь.
Я знала. О, да, я знала Светлану Петровну слишком хорошо. Женщину, которая искренне считала, что жизнь ее сына и его жены должна крутиться вокруг благополучия ее самой и ее любимых детей — Ирочки и Сереженьки. А мы с Лёшей были всего лишь приложением, источником ресурсов.
— Я сказала — нет, — повторила я, чувствуя, как сжимаются кулаки. — И ты ей ничего не говори. Ни слова о премии. Скажешь — получили премию, но она маленькая и вся уйдет на долги. Понял?
— Ладно, ладно, — сдался он. — Не скажу. Как хочешь.
Мы повесили. Я еще минут пять сидела, уставившись в экран, где сияла та самая цифра. Но теперь она не радовала. Она пугала. Она была мишенью. Я чувствовала это нутром. Кто-то проговорится. Слово сорвется с языка у Алексея, или я сама не выдержу и похвастаюсь в кругу семьи. А Светлана Петровна чувствовала деньги на расстоянии, как акула кровь в воде.
Я перевела почти всю сумму на свой старый счет, который был у меня еще до замужества. Маленькая, но моя крепость. Муж знал о нем, но никогда не интересовался подробностями. Для него финансы были скучной и сложной темой, которую он с радостью перекладывал на меня.
Вечером дома пахло жареной картошкой. Алексей смотрел телевизор, делая вид, что увлечен футболом. Я молча поставила на стол сковородку.
— Мама звонила, — бросил он, не отрываясь от экрана.
У меня похолодело внутри.
— И?
— Спрашивала, как у нас дела. Говорила, что Ира опять поссорилась с начальством и уволилась. Сереге тоже не везет, кризис.
Я молча кивнула, накладывая ему еду. Он ждал, что я спрошу, что было дальше. Но я не спрашивала. Правила игры изменились.
Тишина за столом была звенящей. Премия висела между нами тяжелым, невысказанным грузом. Мои мечты о квартире наткнулись на суровую реальность в лице его семьи. И я поняла, что это не просто деньги. Это будет война. И я должна быть к ней готова.
Прошло три дня. Три относительно спокойных дня, за которые я почти поверила, что пронесет. Алексей вел себя тихо, старался лишний раз не лезть с разговорами и уж тем более не вспоминал о звонке матери. Я уже начала позволять себе мечтать снова, листать сайты с недвижимостью, прикидывая, сколько еще нужно откладывать каждый месяц.
Это была суббота. Мы с Алексеем завтракали, пили кофе в тишине, и это молчание было почти комфортным. Как вдруг раздался резкий, пронзительный звонок в дверь. Не тот сдержанный «тук-тук», которым стучатся соседи или курьер, а настойчивый, требовательный гудок, который говорил только об одном: это свои. И они не ждут, пока им откроют.
Алексей встрепенулся и бросился к двери, будто ждал этого. У меня в груди всё сжалось в ледяной ком.
Я не видела, кто там, но услышала голос. Высокий, визгливый, пронзающий стены.
— Что, разбудила, золотце мое? Проспали, наверное, весь день!
Это был голос Светланы Петровны. Сердце упало куда-то в пятки.
Она вкатила в прихожую, как ураган, вся в бежевом пальто и с огромной сумкой. За ней, словно тень, прокралась Ирина, моя свояченица. Она лениво оглядела прихожую, ее взгляд скользнул по мне без всякого интереса.
— Мам, что ты… мы не ждали, — пробормотал Алексей, пытаясь помочь ей снять пальто.
— А я что, теперь должна записываться? К сыну в гости пришла! — она отстранила его и прошла прямиком на кухню, окидывая меня взглядом с ног до головы. — Катя, а ты чего это такая помятая? Небось, тоже только встала. Хозяйка, я погляжу.
Я молча собрала со стола свою чашку. Руки дрожали. Я знала, к чему идет дело.
— Садитесь, чай будет? — силком выдавила я из себя.
— Чай? — Светлана Петровна фыркнула, усаживаясь на стул, который занял собой полкухни. — О чем с тобой чай пить, Катя? О погоде? У меня дела серьезные. Срочные.
Она выдержала паузу, драматически глядя то на меня, то на Алексея, который замер у плиты, словно школьник, пойманный за курением.
— У нас, можно сказать, чрезвычайное положение. Катастрофа. Ира, расскажи невестке.
Ирина вздохнула, делая вид, что ей смертельно неловко.
— Да ну, мам, не надо…
— Расскажи! — рявкнула свекровь. — Пусть знают, в какой их родня живет бедности!
— Да там ничего такого… — Ирина повела плечом. — Ну, не сошлась характерами с руководством. Уволилась. И теперь надо за квартиру платить, а копейки за последние месяцы задерживали. Накопилась прилично сумма. Угрожают уже, штрафы насчитывают.
— А у Сережи, — перехватила инициативу Светлана Петровна, — тот самый бизнес-проект, перспективный такой. Помнишь, он тебе рассказывал, Лёш? Про грузоперевозки. Так вот, ему не хватает совсем немного на первый взнос за машину. А там — клиенты, доход, он нам всем потом поможет! Но сейчас надо вложиться. Срочно.
Она снова уставилась на меня. Молча. Ее взгляд буравил меня, выискивая слабость.
— Мне жаль, что у них такие трудности, — сказала я тихо, упираясь руками в столешницу, чтобы они не тряслись. — Но мы с Алексеем сами не в самом лучшем положении. Съемное жилье, свои долги…
— Какие долги?! — взвизгнула Светлана Петровна, ударив ладонью по столу. Чашки звякнули. — Ты что мне тут везешь? Я знаю всё! Всё! Мой сын мне всё рассказал!
Я медленно перевела взгляд на Алексея. Он покраснел и уткнулся в пол. Предатель. Трусливый, жалкий предатель. Он не выдержал и трех дней.
— О чем он тебе рассказал? — спросила я ледяным тоном.
— О том, что ты жируешь тут! — закричала она. — Деньги большие получила, а поделиться с семьей не хочешь! Мой сын тебя содержит, кормит, а ты свои денежки в кулачке сжимаешь! Ты нам должна за то, что мы тебя, чужую, в семью приняли! А ты ведешь себя как последняя жадина!
Она встала, нависая надо мной. Ее лицо исказилось злобой.
— Ты думаешь, я не вижу? Ты тут в своей норке отсиживаешься, в тепле, а мои дети мучаются! Ира без гроша, Сережа без будущего! А ты… ты…
Она сделала шаг ко мне, тыча пальцем мне в лицо. Ее голос сорвался на самый настоящий визг, пронзительный и ненавидящий.
— Как ты смеешь жить лучше моего сына?! Да кто ты вообще такая?! Немедленно отдай эти деньги! Они нужны семье! Немедленно!
Я отшатнулась, наткнувшись на холодильник. Воздух перестал поступать в легкие. В ушах стоял ее визг, а перед глазами — испуганное, жалкое лицо моего мужа, который не произнес ни слова в мою защиту. В этой маленькой кухне рушилось всё. Не только мои мечты о квартире. Рушилась вера в этого человека, с которым я делила жизнь. Рушилось мое понимание семьи.
И в этот момент, сквозь шум в ушах, я поняла самое главное. Спорить, доказывать, пытаться говорить о справедливости — бесполезно. Это не диалог. Это требование данника с покоренной территории.
И я должна была выбрать: сдаться или объявить войну.
Грохот захлопнувшейся входной двери отозвался в тишине квартиры, словно выстрел. Следом за ним умолк и визгливый голос Светланы Петровны, растворившись в подъезде вместе с топотом каблуков. Они ушли. Унесли с собой обещание скорого возвращения, оставив после себя выжженное поле.
Я стояла, прислонившись спиной к холодной дверце холодильника, и пыталась отдышаться. В груди колотилось что-то горячее и острое, комок обиды и ярости, который мешал сделать полный вдох. Руки все еще дрожали.
Алексей медленно поднялся с пола, куда его буквально вогнал материнский взгляд. Он не смотрел на меня, отряхивал невидимую пыль с колен, его движения были замедленными, виноватыми.
Тишина затягивалась, становясь невыносимой. Ее надо было разорвать.
— Ну? — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло и непривычно громко в этой давящей тишине. — Что ты скажешь?
Он наконец поднял на меня глаза. В них не было раскаяния. Там была усталая покорность и раздражение.
— Что сказать-то, Катя? — он развел руками. — Ты же сама все видела. Мама не успокоится. Она будет звонить, приходить, устраивать сцены. До тех пор, пока не получит то, что хочет.
Он произнес это с такой простотой, как будто говорил о дожде за окном. Как о неизбежном явлении природы, с которым бесполезно спорить.
— И что? — голос мой окреп, в нем появились стальные нотки. — Ты предлагаешь просто отдать ей мои деньги? Твоей сестре, которая ни дня не проработала, и твоему брату с его дурацкими схемами? Ты это предлагаешь?
— Ну, не совсем отдать… — он замялся, потупив взгляд. — Как бы в долг. Помочь семье не грех. А то они правда в сложной ситуации. Мама не врет.
Во мне что-то оборвалось. В долг. Слово, которое в лексиконе его семьи означало «навсегда». Я представила Иру, тратящую эти деньги на новую куртку или посиделки в кафе, и Сережу, проматывающего их за одну ночь в якобы «перспективный проект».
— Это не «долг», Алексей! — я оттолкнулась от холодильника и сделала шаг к нему. — Это грабеж средь бела дня! И ты… ты стоишь на их стороне? Твоя жена отбивается от твоей же семьи, а ты молчишь, как рыба об лед, а потом приходишь и говоришь, что надо просто отдать? Ты вообще меня слышишь?
— Я тебя слышу! — внезапно вспыхнул он. — Но я и их слышу! Мне с этой истерикой жить! Мне мама каждый день будет звонить и рассказывать, какая ты жадина! Мне с этим потом разбираться!
Вот оно. Главное. Ему было не до моих чувств, не до наших общих планов. Ему было неловко и неудобно. Его беспокоило лишь то, что его будут пилить и донимать. Его комфорт оказался дороже моей мечты и наших договоренностей.
— Так иди и разберись! — выкрикнула я. — Скажи им, что это наши общие деньги! Что мы копим на жилье! Что ты не хочешь их отдавать! Скажи это своей матери!
— Ты с ума сошла? — он смотрел на меня с искренним недоумением. — Она меня сожрет живьем.
В его глазах читался настоящий, животный страх. Перед матерью. Перед ее скандалами, упреками, манипуляциями. Он был ее заложником с детства, и у него не было ни сил, ни желания бороться. Он хотел лишь одного — чтобы всё утихло. Любой ценой. Даже ценой предательства меня.
В этот момент я увидела его по-настоящему. Не того милого, немного инфантильного мужчину, за которого я вышла замуж, а запуганного мальчишку, который в тридцать лет боялся собственной матери. И который был готов принести в жертву свою жену, лишь бы мама не ругалась.
Жаркая ярость во мне вдруг утихла, сменилась леденящим, абсолютным спокойствием. Это было страшные эмоций. Это было равнодушие.
Я поняла, что осталась одна. В этом браке, в этой квартире, в этой битве. Союзника у меня не было. Было лишь слабое звено, которое в любой момент могло подвести.
Я медленно выдохнула и отступила назад. Мои плечи опустились, я специально сделала свой взгляд уставшим и сломленным.
— Ладно, — тихо сказала я, опустив глаза. — Хорошо, Алексей. Я подумаю.
Он сразу же воспрял духом. В его позе появилось облегчение. Он принял мою усталость за капитуляцию.
— Правда? — он сделал шаг ко мне. — Кать, я же знаю, что ты умница, все понимаешь. Просто надо перетерпеть, помочь им, и тогда все утихнет.
— Да, — безжизненно ответила я. — Я подумаю. Мне нужно время. Скажи им… скажи, что я все обдумываю.
— Конечно! — он закивал с неприличной готовностью. — Я сразу маме позвоню, скажу, чтобы не давила. Ты главное не принимай близко к сердцу, ладно?
Он потянулся обнять меня, но я отвернулась, сделав вид, что поправляю занавеску.
— Я пойду прилягу. Голова раскалывается.
— Да, да, иди, отдохни.
Он уже доставал телефон, чтобы сделать тот самый звонок, который, как он верил, купил ему немного тишины.
Я вышла из кухни и закрыла за собой дверь в спальню. Я не легла. Я села на кровать, уставившись в стену.
«Я подумаю». Я сказала это не ему. Я сказала это себе.
Я буду думать. Не о том, как отдать деньги. А о том, как их сохранить. Как защитить себя. Как выиграть эту войну в одиночку, поскольку больше надеяться было не на кого.
И первый шаг был очевиден. Нужен был не психолог, не подруга для жалоб. Нужен был юрист. Трезвый, холодный расчет вместо захлестывающих эмоций.
Война только начиналась.
Понедельник. Алексей ушел на работу, заметно посветлевший после нашего вчерашнего «примирения». Он даже насвистывал в прихожей, завязывая шнурки. Его мир снова был в порядке: жена «думает», мама временно успокоилась. Простота его счастья была одновременно поразительной и удручающей.
Я дождалась, когда за ним закроется дверь, и позволила маске уставшей и сломленной женщины упасть. Вместо нее на мое лицо легло холодное, сосредоточенное выражение. Я действовала быстро и четко, как запрограммированный механизм.
Достала телефон, нашла в записной книжке номер. Марина. Однокурсница, с которой мы не виделись года три, но иногда лайкали посты друг друга в соцсетях. Я знала, что она стала юристом, работала в какой-то солидной фирме. Ее лицо на аватаре дышало компетентностью и деловой хваткой.
— Марин, привет, это Катя, — сказала я, услышав в трубке ее подчеркнуто профессиональное «алло». — Извини, что сразу к делу. Мне срочно нужна юридическая консультация. По семейному праву. Это очень важно.
Марина не стала расспрашивать. Ее голос стал еще собраннее.
— Конечно. У меня окно через полчаса. Мой офис на Ленинском, 42. Можешь подъехать?
— Я уже выезжаю.
Кабинет был таким, каким я его и представляла: стекло, хром, строгие портреты на стенах и запах дорогого кофе. Марина за своим широким столом казалась другим человеком — не той девчонкой, с которой мы когда-то готовились к экзаменам, запивая чипсы дешевым кофе из автомата.
— Рассказывай, — она отодвинула в сторону чашку и сложила руки на столе, всем видом показывая, что всецело со мной.
И я рассказала. Без эмоций, без слез, просто сухие факты. Премия. Муж. Его мать. Ее требования. Предательство мужа. Я говорила ровным, монотонным голосом, словно давала показания следователю.
Марина слушала, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте. Когда я закончила, она отложила ручку и вздохнула.
— Катя, ситуация, к сожалению, типовая. Начнем с главного. С точки зрения закона.
Она говорила спокойно, размеренно, разламывая мою проблему на юридические составляющие.
— Согласно статье 34 Семейного кодекса РФ, доходы каждого из супругов, в том числе заработная плата, премии и иные выплаты, полученные за время брака, являются совместной собственностью супругов. Это значит, что формально твоя премия принадлежит не только тебе, но и твоему мужу.
У меня похолодело внутри. Значит, я проиграла, даже не начав?
— Но, — Марина подняла палец, видя мое изменение в лице, — это не значит, что его мать имеет на эти деньги хоть малейшее право. Ни морального, ни юридического. Это ваше с мужем общее имущество. И распоряжаться им вы должны по взаимному согласию.
Она сделала паузу, давая мне это осознать.
— Теперь о стратегии. У тебя есть несколько вариантов. Первый — самый простой и печальный. Отдать. И стать дойной коровой на всю оставшуюся жизнь.
Я молча покачала головой.
— Второй вариант. Если деньги уже на общем счету или муж знает о них и может доказать их существование, он может потребовать свою половину. И отдать ее матери. Тебе будет крайне сложно ему это запретить.
Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Этот вариант был страшнее первого.
— Но есть и третий путь, — продолжила Марина, и в ее глазах мелькнула искорка. — Ты говоришь, что перевела деньги на свой личный счет, который был у тебя до брака?
— Да. Он только на мое имя.
— Отлично. Это твоя главная крепость. Если муж не может доказать, что эти конкретные деньги являются именно вашим общим доходом (а сделать это без доступа к твоим финансовым документам сложно), то оспорить это будет проблематично. Особенно если ты ими уже распорядишься.
— Как распоряжусь? — уточнила я.
— Потрать их на нужды семьи. Самый лучший и железный аргумент. Внеси их в качестве задатка за аренду с правом выкупа, оплати крупный взнос по ипотеке, если она есть, купи дорогостоящую бытовую технику. Что-то, что можно документально подтвердить и что формально будет считаться общим имуществом. Скажешь мужу: «Дорогой, я нашу премию потратила на наше же будущее. На квартиру. Денег нет». И предъявишь договор. Это будет чистая правда. И это абсолютно законно.
В моей голове будто включили свет. Тупика не было. Был выход. Сложный, требующий хитрости и силы воли, но выход.
— А что делать с его матерью? С ее требованиями?
— А здесь, — Марина улыбнулась холодно, — ты должна занять позицию не жертвы, а полноправной хозяйки. Ты не должна ничего ей доказывать или объяснять. Ты можешь вежливо, но твердо сказать: «Это вопросы нашей с вашим сыном семьи. Решать их будем мы вдвоем». И всё. Прекращать любые дискуссии. Юридически ты чиста. Она не имеет к вашим финансам никакого отношения.
Я сидела, переваривая услышанное. Страх и ощущение тупика постепенно отступали, уступая место четкому, холодному плану.
— Марин, я не знаю, как тебя благодарить.
— Не за что. Главное — теперь действуй без эмоций. Только голова и только закон. И помни: ты не жадина. Ты защищаешь себя и свое будущее. Его мать нарушает твои границы, а муж ей в этом потакает. Закон на твоей стороне.
Я вышла из офиса на улицу. Светило солнце. Я задрала голову и вдохнула полной грудью. Впервые за несколько дней воздух не обжигал легкие от обиды.
Теперь я знала, что делать. Война продолжалась, но теперь у меня было оружие. Не крики и слезы, а знание. И это делало меня сильной.
Следующие несколько дней я жила с ощущением тайной миссии. Каждое утро я просыпалась с готовым планом, каждое действие было выверено и подчинено одной цели. Холодная ясность, которую мне подарила встреча с юристом, вытеснила панику и обиду. Теперь я была не жертвой, а стратегом.
Первым делом нужно было обезопасить деньги. Я взяла отгул на работе, сославшись на мигрень — это была чистая правда, только голова болела не от боли, а от напряженной работы мысли.
Я отправилась не в свой основной банк, а в другой, чьи отделы были разбросаны по всему городу. Я выбрала то, что находилось в противоположном от нашего дома конце города, где вероятность встретить кого-то знакомого стремилась к нулю.
Менеджер в отделении была приветливой и безразличной. Я открыла новый срочный депозит с возможностью пополнения, но без возможности досрочного снятия без потери процентов. Когда я подписывала документы, рука не дрогнула. Я переводила почти всю сумму премии, оставив на основном счете лишь небольшую часть на текущие расходы — для видимости.
Это был ключевой ход. Деньги были не просто спрятаны. Они были заморожены, вложены в будущее и юридически защищены условиями вклада. Теперь, даже если бы Алексей каким-то чудом узнал про этот счет, моментально забрать оттуда деньги он бы не смог.
Вечером я приготовила его любимые котлеты. Он ел с аппетитом, оживленно рассказывая о каких-то рабочих моментах. Он был спокоен, уверен, что буря миновала. Его мама не звонила — видимо, он действительно сумел уговорить ее дать мне время на «раздумья».
— Кстати, о деньгах, — сказала я как бы между делом, отрезая кусочек хлеба. — Я тут подумала, что просто так хранить такую сумму на карте не очень разумно. Инфляция, все дела.
Он насторожился, перестал жевать.
— И что? Ты куда-то их перевела?
— Ну, я частично положила на депозит, — ответила я максимально нейтрально, делая вид, что это самая обычная в мире вещь. — Чтобы хоть какие-то проценты капали. А то знаешь, как бывает — появились деньги, и как-то незаметно растрачиваются.
Я смотрела на него, стараясь выглядеть практичной и немного скучной хозяйкой, озабоченной благополучием семьи.
К моему удивлению, он не стал возмущаться. На его лице отразилось облегчение. Его не интересовали финансы, его интересовало отсутствие проблем. Если деньги лежат на депозите — значит, они в безопасности, значит, не уплывут в неизвестном направлении, и, главное, значит, он сможет сказать матери, что они «вложены» и их нельзя просто так взять. Для него это было идеальным оправданием.
— Ну… правильно, — кивнул он, возвращаясь к котлете. — Умно придумала.
В его глазах я прочитала мысль: «Скажу маме, что Катя все грамотно сделала, деньги работают. Отстанет на время». Его устраивало такое положение вещей. Его манипулятивная логика сработала в мою пользу.
Теперь нужно было подготовить почву для главного действия. Я дождалась вечера следующего дня, когда он, довольный и сытый, смотрел телевизор.
— Алексей, — начала я, садясь рядом на диван. — Я понимаю, что твоя мама переживает. И мы не можем просто так оставить все.
Он выключил звук на телевизоре и повернулся ко мне с интересом.
— Я готова обсудить этот вопрос. Со всеми. Со твоей мамой, Ирой и Сережей. Пусть придут в воскресенье. В пять. Я буду дома.
Он смотрел на меня с недоумением, пытаясь понять, в чем подвох.
— Зачем? Чтобы опять был скандал?
— Нет, — я покачала головой и сделала свое лицо максимально серьезным и уставшим от решения сложных вопросов. — Чтобы все окончательно прояснить. Чтобы сказать им свое решение. И чтобы они больше не терроризировали нас звонками. Раз и навсегда.
Он помедлил, но идея положить конец этим разборкам явно ему импонировала. Он ненавидел конфликты, он хотел тишины. А мое предложение звучало как путь к этой тишине.
— Хорошо, — неуверенно согласился он. — Я позвоню маме, скажу.
— Скажи, что я готова все обсудить, — подчеркнула я. — Что я приняла решение и хочу донести его до всех.
Он кивнул и потянулся за телефоном. Я не стала слушать его разговор. Я вышла на балкон. Воздух был уже по-осеннему прохладным.
Они думали, что я готовлю им денежный перевод. Они не знали, что я готовлю им ловушку. Не финансовую, а психологическую. Ловушку, из которой они не смогут выйти с высоко поднятой головой.
Я была готова к семейному совету.
Ровно в пять в дверь позвонили. Не звонок, а короткий, властный удар, словно объявляли о визите ревизора. Алексей бросился открывать, и в квартиру вкатилась знакомая волна дорогих духов и безапелляционной энергии.
Светлана Петровна вошла первой, окидывая прихожую оценивающим взглядом, будто проверяя, не пропил ли ее сын семейное гнездо за те несколько дней, что ее здесь не было. За ней, как всегда, плетясь в ногу с вечной обидой на весь мир, вошла Ирина. А следом, с важным видом бизнесмена, явившегося на подписание многомиллионного контракта, зашел Сергей.
Я стояла в дверном проеме кухни, опираясь о косяк. На мне были простые домашние джинсы и свитер, руки скрещены на груди. Я не улыбалась, не кивала, не предлагала пройти. Я просто ждала, когда они обратят на меня внимание.
— Ну, где эти деньги? — начала без предисловий Светлана Петровна, сбрасывая на вешалку пальто с таким видом, будто это была ее собственная прихожая. — Я надеюсь, ты образумилась, Катя. И мы наконец сможем решить проблемы семьи без лишних истерик.
Она прошла на кухню и уселась во главе стола, на мое место. Как королева, вступающая в законные права. Ирина и Сергей молча расселись по обе стороны от нее, составив единый фронт. Алексей засуетился у плиты, доставая чайник, стараясь быть невидимкой.
— Прежде чем мы начнем, я хочу кое-что сказать, — начала я, не двигаясь с места. Мой голос прозвучал ровно и тихо, но почему-то в кухне сразу воцарилась тишина.
Все взгляды устремились на меня.
— Я внимательно выслушала ваши просьбы. Вернее, требования. И я готова дать на них ответ.
Светлана Петровна самодовольно выпрямилась, на ее губах заиграла улыбка победительницы. Она уже мысленно распределяла деньги.
— Но сначала у меня есть к вам вопросы. К каждому.
Улыбка на ее лице замерла.
— Это еще что за тон? — фыркнула она. — Мы тут не на допросе.
— А я думала, мы здесь для того, чтобы решить проблемы семьи, — парировала я. — Или я ошибаюсь? Чтобы решить, нужно понять их причины. Или вы просто пришли за подачкой?
Сергей нахмурился, Ирина с интересом уставилась на меня, будто видя впервые.
— Светлана Петровна, вы требуете у меня мои деньги. На каком основании? По какому праву?
Свекровь вспыхнула, ее глаза округлились от негодования.
— Как по какому? По праву матери! По праву старшей в семье! Я требую, чтобы вы помогли моим детям!
— Вашим взрослым, трудоспособным детям, — четко проговорила я. — Не моим. Моя обязанность — заботиться о своей семье. О муже и о себе. Вы же требуете, чтобы я содержала ваших. В чем моя вина? В том, что я работаю, а они нет?
— Как ты смеешь! — вскрикнула она, но я уже перевела взгляд на Ирину.
— Ира. Почему твои долги за квартиру должна оплачивать я, а не ты? Где твоя работа? Где твоя ответственность? Ты взрослый человек. Или ты считаешь, что все вокруг тебе что-то должны только потому, что ты существуешь?
Ирина покраснела и опустила глаза, что-то невнятно пробормотав про «невозможность найти нормальную работу».
— Сергей, — мой голос стал еще холоднее. — Ты требуешь деньги на бизнес. Где твой бизнес-план? Расчеты, прогнозы окупаемости? Я готова рассмотреть твою идею как инвестор. Покажи мне, почему я должна вложить в тебя деньги? Что я получу взамен, кроме очередного рассказа о том, как тебя «кинули» партнеры?
Сергей откинулся на спинку стула, смотря на меня с новой, настороженной оценкой. Он явно не ожидал такого.
— А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчеты отчитывался? — попытался он парировать, но в его голосе уже не было прежней уверенности.
— Я — тот человек, у которого ты просишь деньги, — отрезала я. — Инвесторы обычно любят цифры, а не пустые обещания.
Я обвела взглядом всех троих, а затем посмотрела на Алексея, который замер с чайником в руках, пораженный разворачивающимся спектаклем.
— И ты, Алексей. Это твоя семья. Твоя мать, твои брат и сестра. Ты готов отдать свою половину нашей общей премии, чтобы помочь им? Я свою — не отдам. Ни копейки. Но твоя часть — твое право. Готов?
Он побледнел. Он не ожидал такого поворота. Он думал, что будет посредником, а оказался на линии огня.
— Я… мы же… — он замялся, глядя на мать, которая пожирала его взглядом, требуя поддержки.
— Не надо из него душу тянуть! — вновь вступила Светлана Петровна, ее голос снова взвизгнул. — Ты его совсем запугала! Он вообще ничего не решает! Решаешь все ты!
— Нет, — тихо, но очень четко сказала я. — Решаем мы. Муж и жена. По закону. А вы — третьи лица. И ваше вмешательство в наши финансовые дела — это вмешательство в нашу семью.
Я сделала шаг вперед.
— И еще. Эти деньги уже потрачены. Я внесла их как задаток за аренду новой квартиры. С правом последующего выкупа. Так что премии больше нет. Она превратилась в наш будущий дом. На который, я уверена, вы будете только рады за нас.
В кухне повисла гробовая тишина. Светлана Петровна сидела, открыв рот, не в силах издать ни звука. Ее планы рушились на глазах, а ее авторитет был беспощадно растоптан. Ирина и Сергей переглядывались, понимая, что спектакль окончен и денег они не увидят.
Я выиграла этот раунд. Не криком, не истерикой. Холодными, неудобными вопросами и железной логикой. И вид их поражения был сладок.
Тишина в кухне была оглушительной. Она длилась несколько секунд, которые показались вечностью. Даже закипающий чайник на плите вдруг смолк, выключившись щелчком терморегулятора.
Первой очнулась Светлана Петровна. Ее лицо из бледного стало багровым. Она медленно поднялась из-за стола, и ее стул с грохотом отъехал назад.
— Как… — ее голос был хриплым, едва слышным шепотом, полным непередаваемой ненависти. — Как ты посмела?
Она не ждала ответа. Ее шепот перешел в оглушительный крик, от которого задребезжала посуда в шкафу.
— Ты! Ты разрушила все! Ты втравила сына против матери! Ты нас обокрала! Эти деньги были нужны моим детям! Моим кровным! А ты… ты…
Она задыхалась, ища слова. Ирина и Сергей молчали, потупив взгляды. Их мать проигрывала битву, и они не знали, как себя вести.
— Ты ядовитая змея! — выдохнула она наконец, тыча в меня дрожащим пальцем. — Мы приняли тебя в семью, а ты… ты гадишь нам под порог! Ты поссорила меня с сыном! Я тебя на порог больше не пущу! Забудь дорогу в наш дом! И детей своих никогда не видать!
Это была ее последняя, отчаянная попытка ранить меня больнее. Угроза разлучить с будущими детьми, которых у нас еще не было. От этого абсурда у меня даже не дрогнул ни один мускул. Я продолжала смотреть на нее спокойно, почти с любопытством.
Она схватила свое пальто с вешалки, скомкала его в руках и, не одеваясь, бросилась к выходу.
— Мама, подожди! — крикнул ей вдогонку Алексей, но его голос прозвучал жалко и неубедительно.
Ирина и Сергей, не глядя ни на кого, поспешили за ней, как преданные пажи. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что по стенам побежали трещинки штукатурки.
И снова наступила тишина. Густая, тяжелая, как сироп.
Алексей стоял посреди прихожей, спиной ко мне, и смотрел на захлопнутую дверь. Его плечи были ссутулены. Он обернулся. Его лицо было бледным, глаза — пустыми. В них не было злости на меня. Там была лишь бесконечная, всепоглощающая усталость и… обида. Обида на меня.
— Довольна? — прошептал он. — Довольна тем, что ты сделала?
Он не кричал. Его тихий, безнадежный голос был страшнее любого крика.
— Ты унизила ее. При всех. Ты выставила мою семью идиотами. Ты могла просто сказать «нет», но нет… тебе надо было устроить этот цирк!
Я молчала. Что я могла сказать? Что это она начала? Что это была самооборона? Он бы не понял. Для него мир делился на «мама ругается» и «мама не ругается». Сейчас она ругалась, и виновата в этом была я.
— Она же теперь меня на части порвет, — он провел рукой по лицу. — Она не будет звонить месяцами. А потом придет и будет припоминать это каждый день. Каждый божий день, Катя! Ты понимаешь?
— Я понимаю, что ты беспокоишься только о своем спокойствии, — наконец сказала я. Мой голос звучал ровно, без эмоций. — А о моем никто не побеспокоился. Никто. Ни твоя мать, ни ты.
— Я что, не защищал тебя? — в его голосе прозвучали нотки искреннего недоумения.
— Нет, Алексей. Ты не защищал. Ты стоял и молчал. А потом предложил мне отдать деньги, лишь бы тебя оставили в покое. Это не защита. Это предательство.
Он отвернулся и молча пошел в комнату. Я не стала его останавливать. Я осталась стоять на кухне, среди остывающих чашек и давящей тишины.
Победа была не сладкой. Она была горькой и одинокой. Я выиграла битву, но цена оказалась непомерно высокой. Я отстояла деньги, но поставила под удар свой брак. Я увидела человека, за которого вышла замуж, в его истинном свете — слабого, зависимого, неспособного быть опорой.
В ту ночь мы легли спать спиной друг к другу. Между нами лежала не просто широкая полоса холодной постели. Между нами лежала пропасть. Пропасть непонимания и разочарования.
Я не плакала. Я смотрела в потолок и думала. Иногда чтобы сохранить себя, нужно рискнуть всем. Даже иллюзией семьи. И я была готова заплатить эту цену.