Риф не переставал царапать гроб. Каждый удар его когтей звучал всё более отчаянно, пока, наконец, не раздался тихий треск — кусок декоративной планки оторвался и упал на пол. Люди из первых рядов вскочили, а мать покойного приложила ладонь ко рту. — Боже мой, что он делает? — кто‑то прошептал.
Но Ольга уже поднялась. В её глазах была та же напряжённость, что всегда появлялась, когда она собиралась обнаружить что‑то важное. Она подбежала к собаке и схватила его за ошейник. — Риф! Стой! — закричала она, но пёс заскулил, словно предупреждая, чтобы её не трогали.
Тогда изнутри гроба раздался едва слышный звук. Тихий, словно царапанье ногтем по дереву. В церкви воцарилась гробовая тишина. Пёс снова заскрипел и ударил лапой по крышке. — Вы слышали? — спросил кто‑то из толпы.
Ольга побледнела. — Откройте. Сейчас же. Сначала никто не шелохнулся — у никого не хватило смелости. Только священник Павел кивнул могильщику, стоявшему в стороне. Человек, весь бледный, подошёл и начал отвинчивать металлические защёлки. Все затаили дыхание.
Когда крышку приподняли, на секунду воцарилась мёртвая тишина. Потом раздалось резкое, прерывистое дыхание. Виктор… был жив. Он лежал там, в поту, с посиневшим лицом, но его грудь подрагивала. Риф тут же прыгнул поближе, вылизывая ему лицо и скулёжно поскуливая, как щенок.
Ольга вытащила телефон из кармана. — Скорая помощь! Срочно! — закричала она. В церкви послышались крики, рыдания и молитвы. Люди крестились, некоторые упали на колени.
Через два часа в больнице Львова Ольга сидела у кровати друга. Риф лежал у его ног, уставший, но настороже. Доктор Константин Викторович, тот самый, что был на похоронах, вошёл в палату с картой в руке. — Это чудо, что он жив, — сказал он с недоверием. — Скорее всего, его признали мёртвым после сердечного приступа, но пульс был лишь исключительно слабым.
Ольга вздохнула и посмотрела на Рифа. — Если бы не он, сейчас он лежал бы шесть метров под землёй. Врач слегка улыбнулся. — Собаки чувствуют больше, чем мы предполагаем.
Через несколько дней Виктор открыл глаза. — Где я… — закричал он. — В больнице, — ответила Ольга, и у неё навернулись слёзы. — Мы думали, что потеряли тебя. — Риф…? — Вот он. — Она показала на кровать. Пёс поднял голову и сразу подошёл, прижав её к его плечу. Виктор еле улыбнулся. — Хороший ты, старый друг.
Пёс тихо зарычал, как будто говоря: «я никогда тебя не покину».
Несколько недель спустя, в Киеве, люди всё ещё говорили о «чуде в церкви». Священник Павел говорил, что никогда не видел ничего подобного, а мать Виктора, Елена Сергеевна, каждый день зажигала свечу в благодарность за вторую жизнь своего сына. На стене у входа в полицейский участок висела оформленная в рамку фотография Рифа с надписью: «Настоящий герой. Тот, кто услышал жизнь, когда другие слышали тишину».
Вечером, когда солнце садилось над городом, Виктор вышел гулять с Рифом. Они медленно шли вдоль Днепра, где когда‑то вместе тренировались. — Знаешь, Риф, — тихо сказал он, — может, это знак, что мне ещё нужно что‑то сделать. Может, Бог дал мне второй шанс, потому что я должен спасти ещё кого‑то. Риф посмотрел на него своими умными спокойными глазами и немного приподнял уши. Виктор тихо рассмеялся. — Ладно, напарник. Но в этот раз командовать будешь ты. Пёс лаянул один раз, словно соглашаясь.
Ветер приносил запах цветов с киевских скверов, а вдалеке прозвучал звон колоколов той самой церкви, где всё началось. И хоть никто не мог рационально объяснить, как это случилось, одно было ясно — с того дня в Киеве все знали: между человеком и его собакой действительно есть нечто большее, чем жизнь и смерть.