В 19 лет она вышла замуж за 75-летнего шейха в отчаянной попытке спасти свою семью — и шокирующее откровение в ночь их свадьбы удивило всех Эмили Смит было девятнадцать лет, и она жила в долине Напа, когда винодельня её семьи оказалась на грани разорения. Долги накопились, угрожая стереть поколения упорного труда. Её родители, Джон и Мэри Смит, позвали её на разговор вечером, лица их были отмечены отчаянием.
— Эмили, Тарек Бен Малик погасит наши долги, но он хочет тебя в жёны, — сказала Мэри, голос дрожал.
Тарек Бен Малик, которому было семьдесят пять лет, был миллиардером, известным тем, что добивался своего. Он не хотел гламурную звезду, а традиционную американскую девушку — чистую и невинную. Адвокат протянул контракт через стол, золотые печати блестели при свете.
— Он выбрал тебя, мисс Смит, — сказал мужчина холодным тоном, а сердце Эмили сжалось.
Контракт был безупречен, с пунктами на английском и арабском, но правда была жестока: Эмили продавали. Она кричала, умоляла бежать, слёзы текли по лицу, но решение родителей было непреклонным.
— Это единственный способ спасти винодельню, — сказал Джон пустым голосом. Эмили почувствовала предательство, её будущее ускользало сквозь пальцы.
— Это символично, дорогая, — добавил Джон, избегая её взгляда. — Он стар; вероятно, ему просто нужна компания, не более того.
Эмили цеплялась за эту хрупкую надежду, хотя страх сжимал грудь. В глубине души она знала, что эти слова — ложь, чтобы смягчить её боль.
Сделка была заключена международными юристами, посредник из Марокко связывал все детали. Долги винодельни были заморожены, а аукцион отменён в одночасье, но свобода Эмили стала ценой. Авиабилет в Марракеш уже ждал, вылет назначен на субботу. Она собирала вещи одна, руки дрожали, каждый предмет — память о жизни, которую она оставляла.
Эмили села в самолёт, тишина в салоне душила её мысли. Будет ли это новый старт или конец её жизни? Вопрос остался без ответа, пока самолёт пересекал океаны. Она чувствовала себя грузом, а не невестой, сердце было тяжёлым от страха и покорности.
Эмили приземлилась в Марракеше, где её ждал чёрный бронированный автомобиль с молчаливым и суровым водителем. Город жил — дети бегали по шумным рынкам, пальмы качались на жарком ветру — но казался недосягаемым миром. Её отель, крепость из мрамора и золота, был забронирован только для неё. Вся роскошь — от шелкового постельного белья до воздуха с запахом жасмина — кричала о заключении, а не о гостеприимстве.
Отвозя её во дворец Тарека, Эмили ощущала тяжесть массивных ворот. Залы из мрамора блестели, люстры давали холодный свет, но величие было бездушным. Слуги двигались точно, с натянутыми улыбками, избегая её взгляда.
— Это не дом, — подумала Эмили, её шаги эхом отдавались в огромных коридорах.
Накануне свадьбы служанки вошли в её комнату с подносами чая и масел.
— Он очень ждёт встречи с вами, мисс Эмили, — сказала одна, голос тихий. Её желудок скрутило, руки крепко сжали подлокотник кресла.
— Встреча? Разве это не формальность? — спросила она, голос был твёрже, чем хотелось.
Служанка замялась, глядя в пол.
— Это традиция, — прошептала она, оставив Эмили наедине с ускоренными мыслями. Правда ударила сильно: это было не просто бумажная формальность. Никто не обещал пощадить её от желаний Тарека.Утро принесло в дворец тяжёлое молчание, словно он затаил дыхание. Служанки принесли белое шелковое платье с жемчугом и пустыми комплиментами, руки были быстры и бездушны.
— Сегодня твой большой день, мисс Эмили, — сказала одна, как будто она должна была сиять. Эмили хотела кричать, разорвать платье, но осталась неподвижной, тело изменяло разум.
Надевать платье заняло час, каждый слой затягивал узел в её сердце. В зеркале она видела невесту, но чувствовала себя товаром, упакованным для удовольствия другого.
— Кто я теперь? — прошептала отражению, лёгкий аромат за шеей как клеймо. Служанки отошли, закончив работу, оставив её встречать день в одиночестве.
Зал для церемонии был огромен, холодная и беспощадная элегантность. Дипломаты и юристы заняли места, лица безжизненные, без тепла. Эмили стояла одна у алтаря, отсутствие семьи резало сердце.
— Как они могли оставить меня здесь? — думала она, сжимая шёлк платья.
Тарек Бен Малик владел залом, элегантный в традиционной одежде, тёмные глаза сияли. В свои семьдесят пять он излучал контроль, взгляд был полон обладания, а не любви. Он видел в ней трофей, новое достижение для своей империи. Горло сжалось, руки дрожали под фатой.
Священник говорил на арабском и английском, монотонный и официальный голос. Эмили подписала бумаги, которые едва читала, приняла тяжёлое золотое кольцо и стала госпожой Бен Малик. Голос её оставался твёрдым, но душа ломалась с каждым словом. Этот титул лег на её сердце цепью.После церемонии Тарек подошёл с улыбкой, острой как лезвие.
— Ты красивее, чем обещали, — сказал, целуя её руку, губы задержались слишком долго. Эмили с силой скрывала своё отвращение, внутренне мутило.
— Спасибо, — прошептала, почти неслышно, боясь следующих слов.
Он наклонился ближе, горячее дыхание у уха.
— Сегодня ночью мы начнём, — сказал, глаза блестели с намерением. Обещание вызвало дрожь у Эмили, подтвердив её худшие страхи. Она оцепенела, точно понимая, что он имел в виду, сердце билось сильно.
Наступила ночь, служанки провели Эмили через лабиринт дворцовых коридоров. Тяжёлые двери, плотные шторы, тихий сад промелькнули, и вот они у золотой двери.
— Это ваш покой, госпожа Бен Малик, — сказала одна, глубоко кланяясь.
— Где Тарек? — спросила Эмили, голос дрожал от страха.
— Он придёт позже, как того требует традиция, — ответила служанка, мягко закрывая золотую дверь. Эмили села на кровать, сердце бешено колотилось в огромной и роскошной комнате, чьи золотые мебли и тяжёлые шторы душили. Огромное зеркало перед ней отражало чужую — пленённую и одинокую.
— Я не смогу это сделать, — прошептала, но выхода не было.
Две служанки вернулись с маслами и прозрачной тканью, которую едва можно было назвать одеждой.
— Ты должна принять ванну, — сказала одна, механическим тоном распространяя прозрачное полотно.
— Тарек ценит традиции, — добавила другая, избегая взгляда Эмили. Горло сжалось, одежда была символом капитуляции, а не ночной рубашкой.
Она села в ванну, тёплая вода не снимала страха. Тело слушалось, а разум кричал, чувствуя себя жертвой, подготовленной к забою. Служанки работали молча, руки быстрые, будто по сценарию. Эмили смотрела на плитку, желая исчезнуть.
В платье, плотно облегающем тело, Эмили села на кровать, ноги оголены, каждая линия обнажена. Ни простыня не могла скрыть её уязвимость, ни дыхание не успокаивало сердце. Ожидание тянулось, каждая секунда давила. Она сжимала руки, ногти врезались в ладони, готовясь к неизбежному.
Ручка двери повернулась, резкая в тишине, как выстрел в темноте. Тарек вошёл, одежда развевалась, его сильный и густой аромат заполнил комнату. Его глаза застыли на ней, голодные и беспощадные, когда дверь за ним захлопнулась.
— Ты прекрасна, — сказал он тихо, хищник, круживший вокруг добычи.
— Сними одежду, — приказал Тарек, приближаясь, тон не оставлял места для отказа. Дрожащие руки Эмили развязали шёлк, позволив ему упасть, её тело обнажилось перед его взглядом.
— Теперь я хочу увидеть, что моё, — сказал он с резкой улыбкой, отнимая её последнее достоинство. Она оцепенела, глаза вниз, стыд горел внутри.
— Ляг на кровать, — приказал Тарек, твёрдым голосом разрезая тяжёлый воздух.
— Ноги раздвинь, как положено жене в первую ночь. Эмили подчинилась, тело двигалось механически, лицо было повернуто к стене, чтобы избежать его взгляда. Сердце билось бешено, отчаяние поглощало её, пока матрас прогибался под её весом.