Чайник шипел на кухне, разбрызгивая капли на новенькую столешницу. После ремонта я еще не привыкла к новой планировке, все путалась, где что лежит. Телефон зазвонил так внезапно, что я чуть не выронила чашку.
— Ларисочка Михайловна? Здравствуйте, это Нина Петровна из ЖЭКа. У меня тут новый жилец появился в вашей квартире, нужно оформить.
Я замерла с кружкой в руке.
— Простите? Какой жилец?
— Ну как какой! — женщина удивилась так, будто я должна была знать. — Михайлова Ирина Сергеевна. Ваша матушка, если я правильно понимаю. Вчера документы принесли на регистрацию. От вашего брата. Я просто позвонила уточнить, может, надо что-то еще?
В груди что-то оборвалось. Мама? В моей квартире? Без единого слова мне?
— Извините, но я ничего не знаю об этом. Не могли бы вы…
— Милочка, я вообще-то не для того звоню. Все уже оформлено. У нас доверенность от вас.
— Какая доверенность? Я ничего не подписывала!
В трубке помолчали.
— Ну, тогда разбирайтесь с родственниками, — бросила Нина Петровна и отключилась.
Руки дрожали, когда я набирала номер брата. Олег ответил после пятого гудка, будто нехотя.
— Привет, Лар. Что-то случилось?
— Ты прописал маму в мою квартиру? — голос срывался. — Без моего ведома?
Пауза. Потом тяжелый вздох.
— А что такого? У тебя просторнее. И деньги есть. Это естественно.
— Естественно? — я почти задыхалась. — Олег, ты понимаешь, что это незаконно?
— Ой, ну давай без этих высоких слов, а? — в его тоне появилась насмешка. — Мы с мамой живем вчетвером в двушке. У тебя трешка, ты одна. Ты дочь или кто?
— Я дочь, но я…
— Вот и все. Я присмотрю за вами на первых порах. Расслабься.
Он отключился до того, как я успела что-то сказать. Я опустилась на пол прямо посреди кухни, прижимая телефон к груди. В голове крутилось как в карусели — как он мог? Где он взял мою подпись? И самое главное — что теперь делать?
За окном моросил дождь. Еще вчера эта квартира была моим убежищем. А теперь… Я вспомнила мамины постоянные упреки, бесконечные сравнения с Олегом, ее умение найти недостатки во всем. И ведь она даже не позвонила предупредить. Значит, сговорились.
Я заплакала — глупо, беспомощно, как в детстве. И только потом, вытирая слезы, поняла — плачу от обиды не меньше, чем от страха перед будущим.
Вторжение в личное пространство
Запах жареного лука разносился по всей квартире. Я с трудом открыла глаза, не сразу поняв, откуда этот аромат. Будильник показывал пять утра. Пять! В свой единственный выходной.
Накинув халат, я вышла на кухню. Мама стояла у плиты, энергично помешивая что-то в сковородке.
— Доброе утро, соня, — она даже не обернулась. — Я котлеты решила приготовить. У тебя совсем пусто в холодильнике было, пришлось в магазин сбегать.
— Мам, сейчас пять утра, — я попыталась говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.
— И что? День начинаем рано, больше успеем. Не то что некоторые по выходным до обеда валяются.
Я вздохнула. Три недели. Три недели, как мама переехала, и моя жизнь превратилась в сплошной бытовой кошмар. Каждое утро начиналось со стука кастрюль, каждый вечер заканчивался допросом, где я была и с кем.
— Мам, я хотела сегодня поспать. У меня была тяжелая неделя.
— У Олега тоже тяжелая неделя, а он детей в бассейн возит и жену на дачу. И ничего, не жалуется.
Знакомые слова, знакомый тон. Я налила себе воды. Руки дрожали.
— Кстати, я постирала твои рубашки, — мама продолжала говорить, не замечая моего состояния. — Совсем ты их не бережешь. И этот твой кондиционер для белья — выбросила. От него только аллергия.
— Что? — я чуть не поперхнулась. — Ты выбросила мои вещи?
— Не вещи, а химию! Я тебе и так и сяк говорю, а ты все продолжаешь всякую дрянь покупать.
Спорить было бесполезно. Я молча вернулась в спальню и заперла дверь. Через час нужно было созваниваться с коллегами по поводу важного проекта, но мысли путались. Как работать, если в квартире постоянный шум? Как сосредоточиться, если каждые десять минут в дверь стучат с новыми вопросами?
После обеда, когда у нас наконец должна была состояться онлайн-встреча, мама решила пропылесосить. Прямо под дверью моей комнаты. Коллеги в наушниках морщились от шума, я сбивалась, лепетала что-то невпопад.
— У вас там что, ремонт? — спросил начальник после третьей попытки объяснить концепцию.
— Нет, просто… домашние дела, — пробормотала я.
Вечером мама смотрела сериал на полной громкости. Я сидела в ванной, уткнувшись лбом в холодный кафель, и пыталась не плакать. Телефон завибрировал — коллега прислал правки к проекту. Сроки горели, а я не могла связать двух слов.
«Вот у Олега дети и то не мешают работать», — всплыл в памяти мамин голос.
Я выключила телефон и просидела в ванной до глубокой ночи. За дверью было тихо, но я знала, что это ненадолго. Завтра все начнется снова.
На пределе
— Лариса, с тобой все в порядке? — голос начальника доносился словно издалека. — Эй, ты меня слышишь?
Я попыталась сфокусировать взгляд на документах перед собой, но буквы плыли. В голове стучало, перед глазами мелькали черные точки.
— Я… да… просто минутку… — собственный голос казался чужим.
Утро началось как обычно — с маминых упреков. Сегодня ей не понравилось, что я опаздываю на работу. «Олег всегда приходит на полчаса раньше, его ценят». Потом на завтрак она приготовила то, что я не ем уже лет пятнадцать — манную кашу с комочками. «Не капризничай, это полезно». Потом долгие нравоучения о том, как я неправильно живу. «Тридцать пять лет, а ни мужа, ни детей, только работа эта дурацкая».
На работу я пришла разбитая. Третий проект за месяц оказался под угрозой срыва — я не успевала с расчетами. Коллеги смотрели косо, перешептывались.
И вот теперь перед глазами плясали разноцветные круги, а воздуха не хватало, будто кто-то сдавил горло.
— Лариса! — начальник схватил меня за плечи. — Кто-нибудь, вызовите скорую!
Потом была пустота.
Очнулась я уже в больнице. Резкий запах лекарств, писк приборов, чужие голоса. Молодой врач склонился надо мной, светя фонариком в глаза.
— Очнулись? Хорошо. Меня зовут Андрей Сергеевич. Как себя чувствуете?
— Я… не знаю, — горло саднило. — Что случилось?
— Нервное истощение, — врач говорил мягко, но прямо. — Организм просто сказал «стоп». Сильное перенапряжение, недосып, стресс. У вас есть хронические заболевания?
Я покачала головой.
— А стрессовые факторы?
Я невесело усмехнулась:
— Мама переехала ко мне месяц назад.
Врач понимающе кивнул, будто такой диагноз был ему знаком.
— Вам нужен покой. Абсолютный. Минимум две недели. Иначе в следующий раз может быть хуже.
— Я не могу, — прошептала я. — Работа, проекты…
— Могу дать справку о госпитализации, — он пожал плечами. — Но главное — вам нужно разобраться с тем, что происходит дома. Это не шутки, Лариса. Ваш организм на пределе.
Я закрыла глаза. Слезы катились по щекам, и я не пыталась их сдержать. Впервые за долгое время я позволила себе просто плакать — громко, навзрыд, как ребенок.
Медсестра тихонько положила руку мне на плечо:
— Все будет хорошо, милая. Просто нужно немного отдохнуть.
Но я знала, что отдых — это только половина дела. Настоящая проблема ждала меня дома. И решать ее нужно было сейчас, пока я окончательно не сломалась.
Решительный шаг
Палата наполнилась вечерним полумраком. За окном шелестел дождь — тихий, спокойный, словно шептал что-то утешительное. Я сидела на больничной койке, закутавшись в тонкое одеяло, и смотрела, как капли стекают по стеклу, собираясь в маленькие ручейки.
Дверь скрипнула. На пороге стоял Олег — встревоженный, немного растерянный.
— Привет, — он неловко переминался с ноги на ногу. — Как ты?
— Жива, — я даже не повернула головы. — Что, мама послала узнать, когда я вернусь домой мыть посуду?
Олег поморщился.
— Не язви. Я переживал. Мне из твоей бухгалтерии позвонили.
— Переживал? — я наконец посмотрела на него. — А когда маму мне прописывал без спроса, тоже переживал?
Брат опустился на стул у кровати и вздохнул:
— Лара, давай без этого сейчас. Ты в больнице все-таки.
— Именно. Я в больнице, Олег. В больнице! — мой голос был неожиданно твердым. — И знаешь, почему я здесь? Потому что у меня нервное истощение. Потому что я месяц живу как на пороховой бочке. Потому что кто-то решил, что моя жизнь, моя квартира, мое личное пространство — это что-то, чем можно распоряжаться без спроса.
Олег отвел глаза.
— Мама пожилой человек. Ей нужна забота.
— А я кто? — я почувствовала, как к горлу подступает комок. — Я что, не человек? У меня нет права на собственную жизнь?
— У тебя хотя бы своя комната есть! — вдруг вспылил брат. — А у меня дети, жена, все в одной спальне ютимся.
Я глубоко вдохнула. Странное спокойствие разлилось по телу.
— Вот что, Олег. У меня для тебя новость. Либо ты забираешь маму к себе на месяц, либо я обращаюсь в суд о незаконной прописке.
— Чего? — он вытаращил глаза. — Ты с ума сошла? Родную мать…
— Либо месяц у тебя, либо суд, — я говорила тихо, но каждое слово падало как камень. — Мне нужно восстановиться. Мне нужен покой. Или ты даешь мне этот месяц, или я подаю заявление. И, поверь, выиграю дело. Доверенность-то поддельная.
Олег побледнел:
— Ты бы не посмела.
— Еще как посмела бы, — я впервые за долгое время улыбнулась. — Выбирай, братец. Время пошло.
Он вскочил, сбив стул:
— Ты… ты просто…
— Уставшая, — закончила я за него. — Смертельно уставшая. И я больше не собираюсь всем жертвовать. Мой дом — мои правила. Даю тебе день на размышление.
Когда дверь за братом захлопнулась, я откинулась на подушку. Руки дрожали, но в душе было удивительно спокойно. Впервые за долгие годы я почувствовала, что защищаю себя. И это было правильно.
Время для себя
Сосновый лес окутывал санаторий со всех сторон. Я сидела на скамейке под старой елью и просто дышала. Глубоко, размеренно, до самых кончиков пальцев. Воздух пах хвоей и прелыми листьями. Где-то вдалеке стучал дятел.
Прошла неделя с тех пор, как я выписалась из больницы и сразу уехала сюда. Олег все-таки согласился забрать маму к себе. Правда, он назвал меня десятком нелестных слов, но это уже не имело значения. Главное — я получила свою передышку.
Первые дни в санатории я просто спала. Спала так, как не спала уже много лет — глубоко, без тревожных снов, без подскакиваний посреди ночи. Потом начала гулять по лесу, подолгу сидеть у озера, наблюдая за рябью на воде.
Телефон завибрировал в кармане. Звонил Олег. Я глубоко вздохнула и ответила:
— Слушаю.
— Надо поговорить, — его голос звучал устало. — Мама… В общем, нам надо встретиться. Когда ты вернешься?
Я закрыла глаза. Вернуться в город значило вернуться к проблемам. К маминым нравоучениям, к постоянному напряжению дома.
— Через неделю, — ответила я после паузы. — Что-то случилось?
— Нет, просто… — он замялся. — Слушай, прости меня, ладно? Я не думал, что все так обернется.
Это было неожиданно. Олег никогда не извинялся первым.
— Ты о чем?
— О маме, — он вздохнул. — Я не понимал, каково это — жить с ней постоянно. Она… трудный человек. Очень трудный.
Я невольно усмехнулась:
— Неужели понял?
— Понял, — в его голосе слышалась искренность. — Но мы все равно должны что-то решить. Вместе. По-человечески.
После разговора я долго сидела, глядя на закат над лесом. Внутри разливалось странное чувство — не победы, нет. Скорее, грусти и облегчения одновременно. Брат наконец-то понял, каково мне было все это время. Понял и признал это.
Вечером я пошла на танцы для отдыхающих. Впервые за много лет я просто танцевала — неумело, смешно, но искренне. Седой мужчина с соседнего этажа галантно пригласил меня на вальс.
— У вас такая светлая улыбка, — сказал он. — Давно не видел таких чистых улыбок.
Я не знала, что ответить. Просто продолжала улыбаться, кружась в медленном танце. Впереди еще была неделя тишины и покоя. Неделя, чтобы собраться с силами. А потом — новый этап. И к нему я подойду уже другим человеком. Человеком, который научился говорить «нет».
Новые правила
Мы сидели за круглым столом в кафе — я, Олег и мама. Перед каждым стояла чашка чая, но никто не притрагивался к напитку. Висело напряжение — густое, осязаемое.
— Итак, — я нарушила тишину. — Нам нужно решить, как жить дальше.
Мама поджала губы:
— А что тут решать? Я вернусь к тебе, и все.
— Нет, мама, — я покачала головой. — Не так просто.
Олег смотрел в окно, избегая встречаться со мной взглядом. За прошедший месяц он осунулся, под глазами залегли тени.
— Я готова помогать тебе, — продолжила я, глядя маме в глаза. — Но только на равных условиях. Во-первых, мы нанимаем соцработника, который будет приходить три раза в неделю. Во-вторых, расходы делим. В-третьих, устанавливаем график.
— Какой еще график? — возмутилась мама. — Я что, чужой человек?
— Нет, ты самый родной человек, — мой голос дрогнул. — Именно поэтому я хочу, чтобы наши отношения не разрушились окончательно. Мне нужно личное пространство и время на работу. Тебе нужен уход и общение. Давай находить баланс, а не воевать.
Мама отвернулась, но я заметила, как дрогнули ее губы.
— Лара дело говорит, — неожиданно поддержал меня Олег. — Мам, мы не справляемся. Ни я, ни она. Надо что-то менять.
— Вы меня в дом престарелых сдать хотите? — тихо спросила мама.
— Нет! — воскликнули мы с братом одновременно.
— Я хочу, чтобы ты жила со мной, — сказала я, накрывая ее руку своей. — Но так, чтобы это не разрушало нас обеих. Помнишь, как ты учила меня в детстве? «Уважай чужие границы». Вот и я прошу об этом.
Мама долго молчала, теребя салфетку. Потом подняла на меня покрасневшие глаза:
— А если я не справлюсь? Если забуду про твои правила?
— Тогда мы сядем и поговорим, — я улыбнулась. — Мы будем говорить, мама. Не кричать, не обвинять, а говорить.
Она медленно кивнула и вдруг произнесла так тихо, что я едва расслышала:
— Прости меня. Ты у меня настоящая. Сильная.
В горле встал комок. Я сжала ее руку крепче.
— Ладно, — Олег допил свой чай залпом. — Я тоже буду помогать. По выходным забирать маму к себе. И с ремонтом помогу, чтобы расширить твою спальню.
Я благодарно кивнула. Что-то менялось — медленно, неуверенно, но менялось. Впереди был долгий путь, и я знала, что будут и срывы, и обиды, и старые раны. Но сегодня мы сделали первый шаг.
Когда мы вышли из кафе, моросил мелкий дождь. Мама взяла меня под руку — впервые за долгие годы.
— Знаешь, — сказала она задумчиво, — я, наверное, слишком привыкла командовать. А ты выросла. И я этого не заметила.
Я молча поцеловала ее в щеку. Иногда для счастья нужно совсем немного — просто научиться уважать друг друга. И себя.
Истории, которые согревают душу