Звонок раздался в два часа ночи. Мария проснулась сразу — у пожилых людей сон чуткий, а звонки среди ночи редко несут хорошие новости.
— Мама… — голос сына Андрея дрожал. — Мама, с Лизочкой плохо.
Мария села в кровати, включила свет.
— Что случилось?
— Приступ. Врачи говорят — операция нужна срочно. Завтра. А денег… мама, у нас нет таких денег.
— Сколько нужно?
— Два миллиона. Может, чуть меньше, но… Мама, я не знаю, что делать.
Мария закрыла глаза. Два миллиона. У неё была квартира — однокомнатная, но в хорошем районе. Покойный муж оставил. Продать можно, но тогда…
— Андрей, не паникуй. Утром к риелтору пойду.
— Мама, ты что…
— Квартиру продам. Быстро продам, за полцены, но продам.
— Мама, а ты где жить будешь?
— Потом разберёмся. Лизочку спасать надо.
Трубку положила и села на край кровати. Шестилетняя внучка лежит сейчас в больнице, а она тут думает, где жить будет. Эгоистка старая.
Утром пошла к риелтору. Женщина молодая, деловая, посмотрела документы.
— За два дня продать реально, но цену придётся сбросить процентов на тридцать.
— Сбрасывайте.
— А вы уверены? Может, лучше подождать, найти нормального покупателя?
— Времени нет. Внучка в больнице.
— Понятно. — Риелтор кивнула с сочувствием. — Сделаем всё быстро.
Через два дня деньги были на счету. Мария перевела их Андрею, не оставив себе ни копейки. Операцию назначили на следующее утро.
— Мама, — сказал Андрей, когда они встретились в больнице. — Спасибо. Я не знаю, как тебя благодарить.
— Не надо благодарить. Она же наша кровинушка.
— Мама, а ты… Танечка говорит, переезжай к нам. Лизочке нужна бабушка рядом.
Мария посмотрела на невестку. Таня стояла рядом, но взгляд отводила. Жили они не очень дружно — разные по характеру, разного поколения. Таня считала, что свекровь вмешивается в их жизнь, а Мария видела, что невестка её просто терпит.
— Не надо, Андрюша. У вас там места мало, а я привыкла к тишине.
— Но где ты жить будешь?
— Придумаю что-нибудь.
Операция прошла успешно. Лизочка медленно шла на поправку, но врачи обещали полное выздоровление. Мария провела в больнице неделю, помогала ухаживать за внучкой, а потом поняла — пора решать, где дальше жить.
Вспомнила про подругу Клавдию. Та три года назад переехала к дочери в город, а в деревне остался пустой дом. Говорила, что не знает, что с ним делать — продать жалко, а ехать не хочется.
Позвонила Клавдии.
— Клава, а дом твой в Сосновке как?
— Стоит пустой. Крыша, наверное, уже потекла, окна, может, и выбили. Зачем спрашиваешь?
— Можно я там поживу? Временно.
— Да ты что, Маша! Там же запустение полное. Света нет, воды нет, печка не топлена три года.
— Ничего, справлюсь. Деньги платить буду за аренду.
— Какие деньги! Езжай, если хочешь. Только предупреждаю — там жить невозможно.
Через два дня Мария села в автобус до Сосновки. Вещей взяла немного — два чемодана с самым необходимым. Остальное пока у Андрея оставила.
Дом Клавдии стоял на окраине деревни, за огородами. Мария открыла калитку и ахнула. Сорняки по пояс, забор покосился, крыльцо прогнило. В окнах стёкла целые, но грязные, как будто их мхом обросли.
Зашла внутрь. Пахло сыростью и мышами. В комнатах обои отваливались, на полу мусор, в углах паутина. Печка забита, дымоход, наверное, тоже. Воды действительно не было — колодец высох.
— Господи, — сказала Мария вслух. — Во что ввязалась.
Но отступать было некуда. Села на единственный уцелевший стул и заплакала. Не от жалости к себе, а от усталости. Всю жизнь где-то боролась, что-то решала, кого-то спасала. А хотелось просто покоя.
Поплакала и взялась за дело. Вымела мусор, протерла пыль, постелила привезённое бельё на кровать. К вечеру хоть дышать стало можно.
Утром пошла к соседям узнать, где воду взять и есть ли кто печки чинит. Соседка, баба Нюра, посмотрела на неё с жалостью.
— Да что ты, милая, в том доме зимовать собралась? Там же холодина будет страшная.
— А кто печки ремонтирует?
— Тимофеич вон, за баней живёт. Он всё умеет — и печник, и столяр, и электрик. Только он… особенный.
— Как особенный?
— Да почти не говорит. С войны такой. В Афгане был, контузило. Но мастер хороший, золотые руки.
Мария пошла искать Тимофеича. Нашла за старой баней — мужчина лет шестидесяти колол дрова. Высокий, худощавый, седой. Лицо обветренное, глаза внимательные.
— Здравствуйте. Вы Тимофеич?
Он кивнул, не переставая работать.
— Мне печку починить нужно. В доме Клавдии Михайловны.
— Знаю дом. — Голос хриплый, негромкий. — Посмотреть надо.
— Когда можете?
— Сейчас пойдём.
Тимофеич осмотрел печь, залез на чердак, проверил дымоход.
— Чистить надо. И кирпичи пару штук заменить. Завтра приду.
— А сколько это будет стоить?
— Потом посчитаем.
На следующий день он пришёл с инструментами и материалами. Работал молча, обстоятельно. Мария варила картошку на керосинке и думала, что давно не видела мужчину, который просто делает дело, не разговаривая попусту.
К обеду печь была готова. Тимофеич растопил её, проверил тягу.
— Хорошо. Будет тепло.
— Спасибо. Сколько с меня?
— Тысячу.
— А материалы?
— В тысячу входит.
Мария дала деньги, хотела поблагодарить ещё раз, но Тимофеич уже собирал инструменты.
— Воду где брать? — спросила она.
— Родник за огородом. Покажу.
Он проводил её к роднику — чистая, холодная вода билась из-под камня. Рядом стояла деревянная колода, видно, кто-то уже приспособил для удобства.
— Спасибо, — сказала Мария.
Тимофеич кивнул и ушёл.
Дни потекли размеренно. Мария вставала рано, топила печь, ходила за водой, готовила простую еду. Убирала дом, копала огород — земля заросла, но была хорошая. К октябрю дом стал почти уютным.
Тимофеич появлялся время от времени. То окно подгонит, то дверь починит, то дров привезёт. Говорил мало, но делал всё основательно. Мария пыталась заговаривать с ним, но он отвечал односложно.
Однажды вечером он не пришёл за дровами, которые обещал привезти. Мария подождала до темноты, потом пошла к нему сама. Дом его был маленький, покосившийся, но аккуратный.
Постучала в дверь — никто не отвечает. Заглянула в окно — Тимофеич лежит на кровати, лицо красное.
— Тимофей Иванович! — позвала она.
Он повернул голову, но встать не смог.
— Температура, — сказал хрипло. — Грипп, наверное.
— Лекарства есть?
— Не надо. Само пройдёт.
— Глупости. Сейчас чай сделаю.
Мария нашла чайник, заварила чай с мёдом, который принесла с собой. Напоила Тимофеича, дала аспирин.
— Завтра ещё приду, — сказала она.
— Не надо. Справлюсь.
— Тихо. Болеют все, это нормально.
Три дня она ходила к нему — варила куриный бульон, ставила горчичники, следила, чтобы пил лекарства. К концу недели он встал на ноги.
— Спасибо, — сказал он, когда она в последний раз пришла проведать. — Давно никто… давно обо мне не заботился.
— А семьи у вас нет?
— Была. Жена ушла, когда я из армии вернулся. Сказала — не тот человек стал.
— Понятно.
— А вы почему одна? Муж где?
— Умер пять лет назад. Рак.
— Дети есть?
— Сын. У него своя семья, я не хочу мешать.
Тимофеич кивнул.
— Понимаю.
С тех пор они стали разговаривать больше. Не много, но всё же. Он рассказывал про деревню, про соседей, про то, как раньше жили. Она — про город, про работу в библиотеке, про внучку.
Зима выдалась снежная и холодная. Тимофеич каждый день приносил дрова, чистил дорожку к дому. Мария готовила обеды на двоих — он теперь оставался поесть, не торопился домой.
В феврале позвонил Андрей.
— Мама, как дела? Лизочка совсем поправилась, врачи сказали — здоровый ребёнок.
— Слава богу.
— Мама, а ты когда домой? То есть… к нам переедешь?
— Не знаю. Тут хорошо.
— Как это хорошо? Ты же в деревне, одна…
— Не одна. Есть здесь один человек…
— Какой человек?
— Мужчина. Хороший. Помогает во всём.
— Мама, ты что, влюбилась? — в голосе Андрея слышалось недоумение.
— А что, в моём возрасте нельзя?
— Можно, конечно, но… Мама, ты его хорошо знаешь?
— Достаточно. Он надёжный.
— Ладно. Главное, чтобы тебе хорошо было.
После разговора с сыном Мария долго сидела у окна. Влюбилась ли она? Пожалуй, да. Но не так, как в молодости — страстно и безрассудно. А по-другому — спокойно, надёжно. С Тимофеичем ей было легко. Он не требовал ничего, не обещал многого, просто был рядом.
В марте пришла весна. Снег таял, дороги раскисли, но воздух стал мягче. Мария планировала, что посадить в огороде, радовалась первым подснежникам.
И тут позвонила Клавдия.
— Маша, я тут решила — дом продавать буду. Дочка настаивает, говорит, зачем пустой дом держать.
— Клава, а когда?
— Да уже объявление дала. К лету, думаю, продам. Ты уж прости, но мне деньги нужны.
— Понимаю.
— Ты где жить будешь?
— Не знаю. Что-нибудь придумаю.
Вечером рассказала Тимофеичу. Он слушал молча, потом долго курил на крыльце.
— Жалко, — сказал наконец. — Привык я к тебе.
— И я привыкла.
— А куда поедешь?
— К сыну, наверное. Больше некуда.
— Не хочешь?
— Не очень. Там я лишняя. Чувствую это.
Тимофеич докурил сигарету, бросил окурок в снег.
— Мария Петровна, а хочешь у меня жить?
Она посмотрела на него удивлённо.
— Как это?
— Ну… вместе. Как муж с женой. Дом расширить можно, пристроить комнату. Место есть.
— Тимофей Иванович, мы же почти не знаем друг друга.
— Знаем. Полгода рядом живём. Я вижу, какая ты — добрая, хорошая. А ты меня видишь. Плохого бы не стала лечить.
Мария молчала. Предложение было неожиданным, но не пугало.
— А что люди скажут?
— Пусть говорят. Нам что, жизнь по-людски прожить нельзя?
— Тимофей Иванович…
— Георгий меня зовут. Георгий Васильевич. Тимофеичем дедушка был, все перепутали.
— Георгий, — повторила она. — А вы серьёзно?
— Серьёзно. Одному тяжело, да и тебе, видно, тоже. А вместе — легче будет.
— Мне подумать надо.
— Думай. Времени до лета много.
Но думать особо и не пришлось. Через неделю Мария поняла, что не хочет никуда уезжать. Здесь, в деревне, рядом с этим молчаливым, надёжным человеком, она чувствовала себя не обузой, а нужной. Георгий не требовал от неё ничего невозможного, не упрекал, не ждал подвигов. Просто принимал такой, какая есть.
— Георгий, — сказала она однажды вечером. — А как мы… то есть, как это будет?
— Как захочешь. Можем расписаться, можем просто вместе жить. Мне главное — чтобы ты рядом была.
— Расписаться, наверное, правильнее.
— Тогда расписываемся.
Они поженились в апреле, в сельсовете соседней деревни. Свидетелями были баба Нюра и её сын. Никаких торжеств, никаких гостей — просто поставили подписи в книге и пошли домой.
Вечером сидели на крыльце, пили чай с блинами, которые Мария напекла к празднику.
— Ну что, теперь мы семья, — сказал Георгий.
— Семья.
— Не жалеешь?
— Нет. А ты?
— Тоже нет. Давно так спокойно не было.
К лету дом расширили — пристроили светлую комнату, провели воду, поставили новую печь. Мария разбила цветник, посадила огород. Георгий делал мебель — стол, лавку, полки.
В июле приехали Андрей с семьёй. Лизочка, совсем здоровая, бегала по огороду, рвала ягоды, смеялась. Таня сначала держалась настороженно, но постепенно оттаяла.
— Мама, ты помолодела, — сказал Андрей. — И счастливая какая-то.
— Счастливая.
— Георгий Васильевич хороший?
— Очень хороший. Не болтливый, но дельный.
— Главное, чтобы тебе с ним хорошо было.
— Хорошо, сынок. Впервые за долгое время — очень хорошо.
Когда родные уехали, в доме снова стало тихо. Мария и Георгий сидели на крыльце, смотрели на закат.
— Хорошие у тебя дети, — сказал Георгий.
— Хорошие. Только далеко.
— А нам и не надо близко. У нас своя жизнь теперь.
— Своя, — согласилась Мария. — Знаешь, Гоша, а я думала, что всё у меня позади. Что жизнь кончилась, когда муж умер.
— А оказалось?
— А оказалось, что только началась. Другая жизнь, но тоже хорошая.
— Может, даже лучше прежней?
— Может быть. Мы же теперь знаем, что важно, а что — нет.
Георгий взял её за руку.
— Важно — чтобы рядом был человек, который понимает без слов.
— И чтобы утром было кому чай заварить.
— И чтобы вечером было с кем помолчать.
Они сидели, держась за руки, и молчали. В огороде стрекотали кузнечики, где-то вдалеке мычала корова, в окнах соседских домов зажигались огни.
«Позднее счастье», — подумала Мария. Не такое, как в молодости — бурное, страстное, полное сомнений и ревности. А другое — спокойное, надёжное, согревающее душу.
Она продала квартиру, чтобы спасти внучку, и думала, что осталась ни с чем. А обрела больше, чем потеряла. Обрела покой, уверенность, любовь без драм и скандалов.
— Гоша, — сказала она тихо.
— М?
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что ты есть. За то, что дом наш построил. За то, что принял меня такой, какая я есть.
— И тебе спасибо. За то, что вылечила меня, когда болел. За то, что не побоялась со мной жить. За то, что дом стал домом, а не просто местом, где ночую.
Вечерняя прохлада спускалась на деревню. Мария и Георгий встали с крыльца, зашли в дом. В печи потрескивали дрова, на столе стоял самовар, в вазе — букет полевых цветов.
«Счастье — это когда есть дом и есть человек, который ждёт тебя в этом доме», — подумала Мария, заваривая чай на двоих. И улыбнулась своим мыслям.
На старости лет она стала совсем бесстыдно счастливой.
Дорогие мои, не забывайте подписаться на мой канал, чтобы не пропустить новые истории и рассказы, полные жизненных уроков, мудрости и искренности. Ваши комментарии, лайки и поддержка значат для меня многое!
С любовью, Лариса Гордеева.