Стечкина судьба
— Стёшка, что дрыхнешь, негодная? — голос мачехи резал по ушам, как пила по сучку. — Вставай! Уже утро на дворе, а она всё спит, коровяка этакая!
Стеша едва разлепила глаза. Всё тело ныло и болело, словно её молотом отколотили. Вчера с братцем Васей в лес ходила — валежник собирали, на санках домой везли. Мачеха сказала: «Незачем лошадку-то мучить. Стёшка вон здоровая, как кобыла, пускай тащит. А дрова лишними не будут — после бури-то вон сколько наломало».
Но теперь Стеша не могла даже глаза открыть — всё тело знобило и ломило. Мачеха пимом в неё запустила, а встать всё равно не может. Силы нет, вся горит огнём.
— Мамка, что орёте? Спать не даёте, — зевая, проговорила Мария, сестрица Стёшина.
— Да Стёшка, холера, дрыхнет! — кипятилась мачеха. — Надо вставать, печь топить, поросятам кашу варить, корову доить, а она дрыхнет, проклятущая!
— Вставай, корова! — кричала Мария.
Да не может Стеша пошевелить ни рукой, ни ногой. Лежит, стонет тихонько. Метнулась Мария молнией к лавке, где лежит Стеша. Стукнуть хотела, да замерла. Босыми ногами переминается.
— Мамка… никак Стёшка заболела. Вся жаром пышет.
— Фу ты, язви её! — испугалась мачеха. — Отойди от неё, Маха, а то ещё ты заболеешь, чего доброго.
Долго ли Стеша провалялась в жару и беспамятстве? Не помнит она. Помнит отрывками только: вроде водой тёплой мутной её поят, а ей холодной ключевой хочется. Матушка покойная видится да тятька. Ушли, оставили её сиротинушку.
— Мамушка, — шепчет Стеша в бреду, — забери меня, тятенька… Зачем одну бросили?
— Мамка! — слышит Стеша знакомый голос. — Никак Стёшка с ума сбрендила али помирать собралась? Кого зовёт, чумичка?
— Так, а что?
— Она со своими родителями разговаривает.
— Говорю же, помирать собралась. Тьфу ты, нелёгкая… Ох, Васятка, беги за фершалом Авдеевым, а то точно она нам беды натворит.
А потом Стеша пошла на поправку. До самой весны болела. Весной, как солнышко светить ярче стало, так и начала тихонечко Стеша вставать да на улицу выходить. Бледная была — что трава после того, как камень поднимешь с земли, а она там лежала, скрючившись, все ростки блёклые. Вот так и Стёша.
— Ну ты, девка, и задолжала нам, — ворчала мачеха. — Он сколько провалялась, он сколько на тебя лекарства потратили. Да и силы. Ухаживали опять же за тобою, словно за родной.
— Разве я нарочно, матушка? — шептала Стеша.
— Ненарочно, — соглашалась мачеха. — Но всё же давай, выздоравливай скорее, да за дело принимайся. Скоро уже пахать надо, зерно сеять, а потом, глядишь, и покосы пойдут, дрова опять же заготавливать.
Вот так и жила Стеша. Мамка родная её от той же болезни ушла — Стёше ещё и восьми годков не было. Тятька один мучился. Мучился с девчонкой и привёз из соседнего села вдовую бабу с двумя ребятишками.
Говорили, не очень хорошая она была, та вдова. Да никто больше не захотел горе мыкать с Емельяном. Своих проблем хоть отбавляй, а тут и девчонку ещё нянькать надо. Хотя уже и не маленькая, всё по двору делала, но всё же…
А если правду сказать, хозяйство у Емельяна было большое, хорошее хозяйство, справное. Вот и не хотели бабы идти за него. У каждой же своё дитя есть, а то и несколько. А что — идти в услужницы? Случись что с Емельяном, всё добро девчонке его достанется, а бабонька с выводком под зад метёлкой.
Так и получилось. Да только Авдотья пронырливая баба была, всем пыль в глаза пускала, что детеша на коленях её молила, чтобы не уезжала никуда мамушка, мол, век жить с ней собиралась.
Родных никого у Емельяна не было. Были они пришлые откуда-то. Появился с женой беременной, хату у старика Васютина выкупил, хозяйством быстро обзавёлся. Жили тихо, мирно, больше детей у них не случилось. Стёшу свою любил да баловал. Жену тоже. Запряжёт, бывало, в бричку двух коней и в воскресенье в церковь везёт свою Варю, словно барыню.
А та и правда уж слишком хлипкая была, вся какая-то тоненькая, словно тростинка, бледная, на бабу-то не похожа. Так, девчонка словно не рожавшая. И Стёшка такая же, вся в мать. Руки и ноги словно палки, грудь впалая. Коса только толстая, богатая коса. У той же Махи жиденькие волосы, а сама она справная. Маха словно парнишка — может и в глаз засветить, мало не покажется.
В общем, осталась Авдотья с детьми в доме Емельяновом хозяйничать. Старший-то, Вася, уже на девок стал поглядывать. Губа уже почернела под носом, щетиной волосы растут. Скоро надо будет отделять сына-то, а Авдотье — шепчутся бабы — неужто Стёшкину долю придётся дербанить? А то бабоньки говорят, будто Емельян всё на Авдотью переписал, а она будто из милости держит девчонку-то. Сиротка, мол, куда её?
— Да иди ты! Вот те крест! — сама лично Авдотья по секрету шептала. — Мол, позаботился Емелюшка, мол, любовь промеж нас была страшная. Даже ребятёночка родить хотели. Не успели, мол…
— Скинула? — не поняла глухая бабка Глафира. — Кого скинула?
— Да ребятёнка! — кричат ей в ухо бабы.
— А же ребёнка. Ну-ну. У Прошки у меня в прошлом году от такого же ребёнка уже большенького кобыла скинула. Я ему, чёртому лысому, говорила: «Не гоняй, не гоняй, как оглашённый!» Нет же, кто будет бабку слушать?
— Это же не то, — продолжали бабоньки, не обращая внимания на Глафиру. — Осиротела девчонка, так ещё и отец родной обобрал.
— Ой, не похоже что-то на Емельяна. Уж как он Варю любил, пылинки с неё сдувал, как Стёшу баловал. Нет, что-то тут нечисто.
Авдотья в то время распоряжалась, как хотела, всем, что от отца и матушки Стёше досталось. Васятке она наказывала:
— Ты губу-то подбери. По девкам не бегай, не шкодничай. Подрастёт Стёшка — оженим вас.
— Чего ты, мамка, с ума сбрендила? — возмущался Васятка. — На что мне эта тощая? Я тебе что, собака, кости грызть? Я кот — я сливочки люблю да мяско.
— Тьфу ты, негодный! Сказала, значит, слушай.
— Да не буду я, мамка, на Стёшке жениться! Совсем что ли? Она мне как сестра. Да и не хочу я.
— На улице с голым задом остаться хочешь? Сестру пожалей хоть — Маху.
— Вот пускай Маха на Стёшке и женится! — заржал Васятка.
— Цыть, цыть, Ирод! Сказала как, так и сделаешь.
— А люди что скажут?
— А ничего не скажут. То ещё не скоро будет — год или два. А за то время ты Стёшку приучишь к себе, чтобы она сама под венец пошла. Понял?
— Да понял, понял. Пошёл вон…
Задумался Васятка. Крепко задумался. Не хотел он на Стёшке жениться. Она ему и вправду словно сестра. У него со Стёшкой лучше отношения, чем с Махой. Васятка завсегда со Стешей всё вдвоём делали — и в лес за дровами, и на покосе, и за скотиной ходили, и читать-писать, пока мать не видит, учились, бегали к Прохору Солдатову.
Он грамотный был, а они под видом того, что, мол, Прошке помогают, учились сами у него. Мамка ругалась: чего, мол, своей работы мало? А ребята всё равно бежали. Маха-то тупая да ленивая была, всё следила за Васяткой и Стёшей.
«Ничего, — думает парень, — я что-нибудь придумаю. А ежели будет мать настаивать — сбегу в город. А Стеша как же? А с собой возьму. Она в горничные устроится, а я ямщиком. Так и заживём. Кто там знает? Скажем — кровные брат и сестра», — повеселел Васятка. «Точно, так и сделаем».
Живут. Стеша растёт, в красивую девушку превращается. Близких у неё нет, кроме Васятки. Васятка копит копеечку, где урвать придётся. Всё в кисет кладёт да под кедрой, что в огороде растёт, зарывает. Им со Стешей пригодится. Не оставляет мысли в город убежать со Стешей.
А недавно Васятка открылся Стеше. Ох, и испугалась девчонка!
— Не бойся, Стеша, ты мне как есть за сестру завсегда. Никому тебя в обиду не дам. Устроимся в городе. Ты при барышне будешь служить, вся в платьицах красивых да в лентах ходить будешь. Я тоже пристроюсь, потом девку найду хорошую, женюсь. Тебя за хорошего парня замуж выдам. Не бойся, Стеша, заживём.
— А матушка как же? Они же нас не отпустят.
— Не бойся, Стеша, сбежим.
Вот-вот уже план должен был исполниться. Мать словно с цепи сорвалась, заставляет Васятку за Стешей приударить. Вот-вот убегут ребята со дня на день, а Прохор Солдатов им помочь взялся. А как же без помощи посторонней никак? Он письмо написал к знакомому своему, что при дворе барском служит.
В тот вечер и должно было всё случиться. Днём подкатила повозка ко двору Авдотьиному. Вышел оттуда человек, одет будто знатный какой — на вроде приказчика али оброчного. Больше Авдотья знатных и не видела. А следом старый, но крепкий мужчина — тот вообще, видимо, барин.
«Кто же это? — заметалась Авдотья. — Неужто судейские? Ах ты ж! Прознали про дела её делишки. Ох-ох…»
— Стёшка, Стёшка, язвитя, выйди! Скажи, мол, никого дома взрослых нету.
Вышла Стеша, подошла к калитке, а стоит который старый-то, увидел её и заплакал:
— Варя… Варюшка, доченька…
— Я не Варя, я Стеша, дочка Варвары Савватеевны.
— Ах ты ж, боже мой, кровиночка, кровиночка моя! Я дедушка твой. Прости, прости ты меня, грешного. Игнат, Игнат, дочка, дочка, доченька!
— Вижу, — говорит мужчина и плачет. — Вижу…
Оказалось, что была матушка Варвара Савватеевна дочкой единственной у купца Малыгина. Свет в оконце. Полюбила она неизвестно кого — приказчика Игнашку. Без двора, без кола. Парень он хороший был, умный, да бедный. Поехал, значит, богатство добывать. С прииска как раз мужики вернулись. Ну и Игнашка с ними увязался, да там и запропал.
А Варя-то оказалась в положении, а отец чуть концы не отдал. Хотел Варю за купца безбородого отдать. Тот хоть и стар уже, но согласился взять порченую девку да грех прикрыть, за своего ребёнка выдать. Да пока Варя артачилась, того удар накрыл.
Рассердился отец тогда и сказал, что отдаст за первого встречного поперечного. А у него Емельян как раз подрядился на пристройке работать. Отец со злости и ткнул в него пальцем:
— Вот, мол, муж тебе!
А Варя возьми да согласись — тоже с характером. Взяла деньгами приданое да и поехали с Емельяном счастье искать. Отец, когда одумался, уже поздно было. Туда-сюда разогнал гонцов. Нет нигде Вари с Емельяном — словно сквозь землю провалились. А они вон куда забрались, в медвежий угол. И то бы не нашёл, да через десять лет вернулся Игнат Прокопьич.
Крепко головой ударился, когда жилу нашёл в тайге. Али товарищи ударили. Выходила его шаманка одна. Жил при ней, работу исполнял, не помнил ничего. Не знал, какого он роду-племени. А как-то в один миг вспомнил. Покивала шаманка, в дорогу снарядила. Золото, что при нём было тогда, десять лет назад, отдала да ещё за работу прибавила. Велела идти родную душу спасать — в беде, мол.
Вот и приехал к дедушке Стёшиному. Тот и рассказал всё как есть. Вместе искать начали. Через пять лет только обнаружили следы, и то ехали в сомнении.
Слушала Авдотья, раскрыв рот. Слушали все, кто прибежал. Да долго потом рассказывали эку диковинку по соседям да передавали из уст в уста.
— Собирайся, детка, мы за тобой.
Стеша стоит — ни жива, ни мертва. Это что же — тятька вовсе и не тятька, а этот красивый мужчина её папа, а ещё и дедушка есть? Стоит Вася, голову повесил. Одно радует — сестрица Стеша спасена.
— Дедушка, тятенька… А я без Васи никуда не поеду, — говорит Стеша.
— А кто же Вася? — осторожно отец спрашивает. — Суженый твой?
— Нет, он мой братец.
Так и уехали. А Авдотье всё оставили. А Васятку с собой забрали. На приказчика выучили, на девушке хорошей женили. И у Стеши всё сложилось хорошо. Замуж не вышла — посвятила себя служению детям, выучилась на учительницу. Отец с дедом школу открыли для бедных детей. Всю жизнь там проучила. Племянников да внуков полно было — от Васи-то. Они в старости Стёшу и досматривали.
А потомки Авдотьины от дочки Махи — правнуки — решили старую кедру выкорчевать. Засохла что-то, хоть и жаль было. Нашли ящичек, на вроде медный, а там кисет истлевший, денежки и записка, что сей клад принадлежит Василию и Стеше, на лучшую жизнь собирается.
Вот так и кончилась эта история. Жизнь, она ведь как река — течёт, поворачивает, а куда вынесет, не знаешь. Стёшке повезло — нашлись родные. А сколько таких сирот по белу свету скитается, и не дождутся своего счастья…