Юлия никогда не любила воскресенья. Казалось бы, день для отдыха, можно поваляться, посмотреть старые фильмы, сварить что-нибудь простое. Но именно в воскресенье Роман всегда превращался в нервного школьника перед экзаменом: мялся, ходил из угла в угол, бесконечно звонил матери и то и дело повторял: — Мам, ну да, мы сейчас собираемся… Да, я сказал ей. Ну конечно, она согласна. Ну, мам!
Юлия, лёжа на диване в домашних трениках и с пучком на голове, слушала этот концерт и старалась не вмешиваться. Но слово «согласна» зацепило. Она точно знала: ни на что она не соглашалась.
— Ром, а что я согласна-то? — спросила она, лениво потянувшись. — Да так, ерунда, — он махнул рукой. — Мамке спокойнее будет.
Спокойнее мамке… Юля усмехнулась. С каких это пор её комфорт и жизнь должны измеряться нервами Елены Петровны?
Свадьбу сыграли два года назад. Всё было как положено: платье, ресторан, друзья танцевали «Ламбада», мама Романа рыдала над шампанским, а сам Роман шептал Юле на ухо, что теперь они навсегда вместе. Тогда ей это казалось милым. Теперь — липким.
Квартира у Юли была её гордостью. Двушка в панельной девятиэтажке на Соколиной горе, купленная ещё до брака, когда она вкалывала бухгалтером в одной транспортной компании. «Моя крепость», — думала она. Да, без ремонта, с облезлыми дверями и кухней образца девяностых, но своя. Не в ипотеку, не в подарок от родителей, а выстраданная ею.
И вот именно это «своя» внезапно стало камнем преткновения.
Вечером, за ужином — макароны с куриными ножками, ничего особенного, — Роман внезапно сказал: — Юль, тут такое дело… Мамка переживает. Говорит, раз мы семья, надо доверять друг другу. — А мы что, не доверяем? — прищурилась Юлия. — Ну… — он ковырял вилкой в тарелке, не глядя в глаза. — Надо бы оформить квартиру на маму. Временно. Чтобы… ну, доказать.
Юлия поперхнулась. Она даже не сразу поняла, что ослышалась. — На кого? — На маму. Ну чего ты сразу заводишься? Это ж чисто формально.
Она медленно положила вилку. — Формально — это когда расписку написал. Или доверенность на посылку. А квартира — это не формально. Это квартира. МОЯ квартира.
Роман вздохнул, почесал шею. — Ты не понимаешь. Мамка боится за меня. Говорит, что если вдруг ты… ну, решишь уйти, я останусь на улице. А так будет гарантия.
— Гарантия чего? — голос Юлии сорвался на смешок. — Того, что я сама себя выставлю из квартиры?
Он нахмурился. — Да не истери. Это же жест доверия. Ну все так делают.
— Все? — Юля откинулась на спинку стула. — Назови хоть одну живую семью, где жена переписала квартиру на свекровь «чтобы доказать».
Роман пожал плечами. — Ну ты же меня любишь?
Она долго смотрела на него. Сердце колотилось где-то в горле. — Ты сейчас серьёзно? Ты измеряешь мою любовь квадратными метрами?
— Да не начинай! — он ударил ладонью по столу, так что вилка подпрыгнула. — Ты всё время из мухи слона делаешь.
— Ага, а ты всё время делаешь из меня идиотку, — спокойно сказала Юлия и встала.
На кухне повисла тишина. Слышно было только, как за окном кто-то выгуливал собаку и матерился сквозь ветер.
В этот момент в дверь позвонили. Долгий, настойчивый звонок, будто кто-то заранее знал, что внутри назревает гроза.
Юлия пошла открывать — и не удивилась. На пороге стояла Елена Петровна, в пальто с меховым воротником и с пакетиком из «Пятёрочки». Лицо — как у прокурора перед допросом.
— Ну что, дети, поговорили? — она сразу прошла внутрь, даже не сняв сапог. — Ромочка, я же просила, объясни всё спокойно, без скандалов.
— Мам, ну я объяснил, — Роман поднялся ей навстречу, как школьник, ждущий похвалы.
Юлия стояла, облокотившись о косяк. — А ничего, что я против?
— Доченька, — протянула Елена Петровна, сбрасывая перчатки, — ты не понимаешь. В наше время так положено. Мужчина должен быть уверен в жене. У вас же нет детей, ты молодая, красивая, мало ли что в голову придёт… А квартира — серьёзная вещь.
— То есть если я завтра соберу вещи и уйду, то с чем останусь? — Юля подняла брови. — С вашей верой в «положено»?
Елена Петровна криво улыбнулась. — Ну зачем так драматизировать. Никто тебя не выгонит. Просто бумажка.
— Бумажка, — повторила Юлия и рассмеялась. — Вы понимаете, что за эту «бумажку» я три года работала без отпусков? Что это мой единственный актив, который я когда-либо смогла накопить?
— Ну вот и молодец, — свекровь сложила руки на груди. — Значит, сможешь ещё. Женщина умная, самостоятельная.
В этот момент у Юли внутри что-то щёлкнуло. Она вдруг увидела всё как есть: мать, держащая сына на коротком поводке, и муж — вечно мальчик, которому проще слушаться маму, чем думать своей головой.
— Ром, — она повернулась к мужу, — это твоя идея или мамино шоу?
Он замялся, отвёл взгляд. — Юль, ну… Мамка права в чём-то.
Юлия почувствовала, как лицо заливает жар. — Тогда так, — она сказала неожиданно спокойно. — Квартиру я никому не перепишу. Даже обсуждать не будем.
— Значит, не доверяешь? — вскинулась Елена Петровна.
— Не доверяю, — твёрдо ответила Юлия. — Ни вам, ни вашему сыну, если он сам этого хочет.
Роман вскочил. — Ты охренела?! Ты что себе позволяешь?
— Ром, — Юля шагнула ближе и посмотрела прямо в глаза, — если ты хочешь жить с мамой, живи. Но из моей квартиры — вон.
В воздухе повисла глухая пауза. Елена Петровна прижала руку к груди, будто ей стало плохо. Роман побагровел.
— Это ещё мы посмотрим, кто кого выгонит! — процедил он сквозь зубы.
Юлия никогда не думала, что звук молнии на чемодане может быть громче, чем крик. Но вот он — треск, скрежет, будто не ткань застёгивается, а жизнь распарывается по швам.
Роман стоял посреди комнаты, лихорадочно кидая вещи. Спортивки, футболки, носки… Всё летело в кучу, а потом шлёпалось в чемодан, будто в бездонный мешок.
— Ты сама этого хотела, — он бросил через плечо. — Думала, я тут на коврике буду сидеть?
— Да я только рада, — Юля сидела на подоконнике, закурила (хотя бросила год назад), и смотрела, как он мечется. — Одно плохо: сигареты закончились.
— Сарказм свой засунь, — рявкнул он, пихая джинсы. — Ты сама семью рушишь.
— Семью? — Юля рассмеялась так, что даже закашлялась. — Семья — это когда люди друг за друга, а не против. У нас не семья, у нас треугольник «сын — мама — запасная жена».
Роман резко обернулся. Лицо красное, глаза — как две кнопки. — Не смей мою мать трогать!
— Ой, да ладно, — Юля выпустила дым в потолок. — Твоя мать трогает меня каждый день. Звонками, советами, упрёками. Теперь ещё и квартиру решила прибрать. Ну, аплодирую.
В этот момент хлопнула дверь. Елена Петровна вошла, как хозяйка. Без звонка, без «можно». — Ну что тут у вас? — голос липкий, будто мёд на ножке ложки. — Скандал? Из-за чего? Из-за бумаги?
— Мам, да она не понимает, — вскинулся Роман. — Уперлась.
— А ты не истери, — свекровь обвела взглядом комнату, как инспектор в казарме. — Юлечка, ты девочка умная. Давай по-хорошему. Квартира всё равно останется в семье.
— В какой? — Юля сорвалась на крик. — В вашей? А я тут кто? Мебель?
— Не надо так, — Елена Петровна надела на лицо выражение оскорблённой святости. — Я ведь о тебе тоже думаю. Мы ж тебя не выгоним.
Юля вскочила, резко затушила сигарету в пепельнице. — Да хватит уже этого цирка! — закричала она. — Это МОЯ квартира! Я её купила! Я вкалывала, жила на гречке и кофе, чтоб собрать этот чертов аванс!
— Юля… — Роман сделал шаг к ней, но она отдёрнула руку.
— Не трогай меня! — глаза её блестели. — Если тебе так нужна «гарантия», иди жить к маме.
— Думаешь, я не уйду? — он схватил чемодан, застегнул его до конца и рывком поднял. — Вот и посмотрим.
Но тут вмешалась Елена Петровна. Она преградила ему дорогу, как танк. — Подожди, сынок. Ты куда с чемоданом? Это твой дом. Она должна уйти.
— Что? — Юля побледнела. — Это мой дом. Документы на моё имя.
— Документы, документы… — свекровь закатила глаза. — Сегодня твои, завтра перепишешь.
— Не перепишу, — сквозь зубы процедила Юля. — Ни завтра, ни через год, ни на смертном одре.
Роман вдруг рванул чемодан, так что колесики стукнули по полу. — Всё, мам, пошли. Пусть сама тут сидит со своей гордостью.
— Сыночек, подожди, — Елена Петровна взяла его за руку, — мы не должны так сдаваться.
— Мам! — заорал он. — Да пошли уже!
Юля смотрела на них и чувствовала, как внутри что-то переворачивается. Не боль — нет. Как будто в груди защёлкнулся тумблер.
— Ром, — она сказала тихо, но жёстко. — Если ты сейчас выйдешь с чемоданом — можешь больше не возвращаться.
Он остановился. Обернулся. В глазах — злость и растерянность. — Угрожаешь?
— Нет, — Юля покачала головой. — Предупреждаю.
Тишина. Минутная, но такая тяжёлая, что казалось, воздух звенит.
Роман поставил чемодан. — Знаешь что… — он прошипел, сжал кулаки. — Ты ещё пожалеешь.
И это был тот самый момент, когда Юлия сделала шаг, от которого уже не было дороги назад. Она подошла к двери, открыла её настежь и указала на коридор.
— Вон. Оба. Сейчас.
— Ты с ума сошла, — свекровь побагровела, хватая сына за локоть. — Мы никуда не уйдём!
— Уйдёте, — сказала Юля, — или я вызову полицию и заявлю о нарушении неприкосновенности жилища.
Елена Петровна отшатнулась, будто её ударили. Роман метался взглядом между ними. Но Юля стояла так, что сомнений не оставалось: сейчас она реально наберёт «02».
Роман схватил чемодан и вышел в подъезд. Свекровь пошла следом, бросив напоследок: — Ты ещё придёшь на коленях просить прощения.
— Сомневаюсь, — отрезала Юлия и захлопнула дверь.
Когда щёлкнул замок, Юля вдруг почувствовала — пустота. Дом, который всегда был для неё убежищем, внезапно наполнился гулкой тишиной. Она опустилась на пол, обняла колени и впервые за долгое время разрыдалась.
Три дня Юлия жила в тишине. Телевизор бубнил фоном, кот (подобранный ещё со двора) крутился под ногами, а в голове гудело одно: «Неужели всё?». Казалось бы — свобода. Но и пустота одновременно.
Телефон разрывался. Роман звонил десятки раз. Потом смс-ки: «Верни ключи», «Ты пожалеешь», «Ты меня предала». Потом подключилась Елена Петровна: «Юлечка, поговорим спокойно», «Я всё понимаю, но квартира должна быть в семье», «Ты сама себя загоняешь в угол».
Юлия игнорировала. Но в пятницу вечером позвонил домофон. — Это мы. Открывай, — голос свекрови звучал, как приказ.
Юля вышла в коридор, но дверь не открыла. — У вас есть пять минут, чтобы уйти.
— Не умничай! — донеслось снизу. — Мы пришли по делу.
Через полчаса они стояли на лестничной клетке вместе с каким-то мужчиной в потертом портфеле. Юля открыла дверь на цепочку. — Кто это?
— Юрист, — с важностью сказала Елена Петровна. — Мы подали иск. Квартира будет делиться как совместно нажитое имущество.
Юля фыркнула. — Вы вообще законы читаете? Квартира куплена ДО брака. Это моя личная собственность.
Юрист покашлял, поправил очки: — Да, но если муж вкладывал средства в ремонт…
— Какой ремонт? — Юля рассмеялась. — У нас даже линолеум двадцатилетний. Всё, что он вкладывал — это свои носки под диван.
Роман шагнул вперёд, лицо перекошено. — Ты издеваешься? Ты считаешь, что я ничего не сделал для этой семьи?
— Абсолютно, — спокойно ответила Юля. — И чемодан у тебя уже собран.
Елена Петровна сорвалась: — Ты неблагодарная! Мы хотели как лучше! Ты же просто девочка с зарплатой, а у нас — семья, традиции!
— Семья? — Юля сняла цепочку, распахнула дверь так резко, что свекровь отшатнулась. — Семья — это не когда муж и мама против жены. Это когда заодно. А у нас — два против одного. И знаешь что? Я выиграла.
— Ты ещё поплачешь! — закричала Елена Петровна. — Мужики не прощают таких женщин!
Юля усмехнулась. — Пусть мужики сначала мамину юбку отпустят.
Она захлопнула дверь перед их носом.
В тот вечер Юлия достала из шкафа папку с документами. Договор купли-продажи, выписка из ЕГРН — всё на месте. Она аккуратно сложила бумаги, словно гладя по голове верного друга.
И впервые за всё это время почувствовала: стены квартиры снова её. Не их, не «семьи», а её.
Телефон ещё неделю сипел угрозами и уговорами. Но потом замолчал. Роман съехал к матери, а Юлия подала на развод. Суд прошёл быстро: брак расторгли, имущественных претензий — ноль.
Когда в руки выдали решение, она вышла на улицу и вдохнула морозный воздух. Лёд хрустел под сапогами, люди спешили по своим делам.
И Юля вдруг улыбнулась. Пусть впереди будет трудно, пусть снова придётся сражаться за себя, но главное — она осталась в своём доме. И никому больше не позволит хозяйничать в нём.
Теперь она знала: её крепость — её правила. Статьи и видео без рекламы
С подпиской Дзен Про