— А ты думаешь, я не слышу, как вы шепчетесь в коридоре, будто у меня старческий маразм?! — с раздражением сказала Наташа, бросив вилку на тарелку. — Да не крутись ты, у тебя воображение, — фыркнул Андрей, поправляя галстук. — Воображение у тебя в кармане, а в шкафу — чемодан, собранный на «всякий случай». Ты мне скажи: кто кого тут хочет выставить из квартиры?
Квартира пахла пылью, луковым супом и предательством.
Наташа снова открыла балкон и выдохнула. Старая двухкомнатная в панельке досталась ей от бабушки, царствие ей небесное. Сама бабушка, конечно, не верила в рай, но в завещании приписала жирной ручкой: «Оставляю внучке. Только ей. Остальных — на фиг!»
Бабушка знала семью Андрея не понаслышке. Особенно Тамару Петровну — свекровь из анекдотов, но не смешных, а с той горькой послевкусием, когда и плакать нельзя, потому что «тебя ж предупреждали».
— «Скоро мы съедем в новую трёшку!» — вспомнила Наташа недавнюю фразу Андрея, брошенную как-то вскользь.
— Трёшку? — переспросила тогда она. — А кто нам её подарит? Ты стал депутатом, и я пропустила?
Андрей хмыкнул, погладил её по плечу и пробормотал что-то про «выгодную инвестицию». Наташа промолчала. Тогда ещё.
Теперь же — молчание начинало давить. Особенно когда у мужа появилась странная привычка выключать телефон, выходя на балкон. А потом ещё и Тамара Петровна зачастила в гости с блокнотом и ручкой — такими, какими любят ходить риэлторы и пенсионеры с дачными проектами.
— Наташа, — сказала она однажды с преувеличенной лаской, открывая холодильник, будто это её личная кухня. — А ты не думала, что вам с Андрюшей лучше жить в новостройке? Здесь ведь окна на север, кухня маленькая, а санузел совмещённый. Ну, неудобно же.
— Я живу здесь с четырёх лет. Удобство — это когда тебя не выгоняют с твоей же кухни, — спокойно ответила Наташа, доставая молоко и демонстративно ставя его на стол. — Может, вам с Андрюшей действительно стоит переехать. На дачу. Там свежий воздух и ни одного совмещённого санузла.
Тамара Петровна побелела, как кипятильник в чайнике, но улыбку с лица не убрала.
— Я к тебе как к дочери, — сипло проговорила она, — а ты…
— Да, только без завещания.
Диалоги всё чаще звучали не как разговор, а как разбор в суде. Только без адвокатов. Хотя… Наташа уже подумала, что пора бы одного найти.
Однажды вечером, когда Андрей задержался у матери, Наташа пошла искать заначку. Она не верила в совпадения. Муж стал прятать документы. Он — тот самый Андрей, который вечно терял паспорта, ПТС, и даже как-то умудрился заложить свидетельство о браке в книгу по налогам.
В шкафу под бельём она нашла папку. Серую, с пометкой «СТРОГО».
Внутри — договор на оказание риэлторских услуг. Её квартира. Её имя. Только вот подпись — не её. И не Андрея.
— Ах вы ж… — прошептала Наташа и, не стесняясь, швырнула папку об стену. Бумаги разлетелись, как тараканы после света.
В этот момент входная дверь щёлкнула.
— Привет, любимая, — с фальшивой теплотой сказал Андрей, снимая куртку. — Ты чего тут с бумагами разыгрываешь? Инвентаризация?
Наташа встала, держа в руках поддельный договор, как пистолет.
— Это что, Андрей? Ты хочешь продать квартиру за моей спиной?
— Ты не понимаешь… — начал он, оглядываясь на бумаги. — Это не так. Это просто оценка. Мама хотела помочь.
— Мама? — Наташа сделала шаг ближе. — Твоя мама — это теперь нотариус, риэлтор и жулик в одном лице?
Андрей вспыхнул:
— Не смей так о матери!
— А ты не смей так обо мне. Эта квартира моя. По завещанию. От бабушки, которую ты, между прочим, называл «старой маразматичкой».
— Это не так! — вскрикнул он. — Я… я просто хотел… ну, подумал, мы можем купить что-то больше. Детей заводить.
— Детей? — Наташа горько рассмеялась. — Так ты решил сначала сдать в аренду мою квартиру, а потом, может, родить ребёнка от мамы?
Он подошёл ближе, попытался схватить её за руку, но она резко отдёрнулась.
— Не трогай меня, Андрей. Иди к мамочке. Пусть она тебе еду разогреет и совесть пришьёт, если найдёт.
Ночь была длинной. Наташа не спала. В голове крутились фразы, обрывки слов, взгляды Тамары Петровны, их перешёптывания на кухне, её ехидная улыбка, когда она рассказывала о «соседке, что отписала квартиру зятю — и всё у них теперь хорошо».
На следующее утро Наташа надела джинсы, старую куртку и поехала к нотариусу. Там, как оказалось, уже была попытка оформить доверенность — якобы от неё. Подделка была грубая, как школьная подделка дневника, но всё же опасная.
— Вам повезло, что вовремя спохватились, — сказал нотариус, мужик лет шестидесяти, с лицом, будто он каждое утро ест правду ложкой. — С такими родственниками и врагов не надо.
Наташа поблагодарила и вышла на улицу. В руке — бумаги, подтверждающие, что квартира её и только её. В груди — дрожь. Не от холода. От предательства.
— Ну и что ты теперь будешь делать? — спросила вечером подруга Лена по телефону. — Выгонять его?
— Пока нет. Пусть думает, что всё по-старому. Пусть мама приходит, пусть шепчутся. Я их теперь слышу. Каждое слово.
— Хитро. Ты в разведке, что ли, работала?
— Нет. Просто долго жила с двумя предателями. Научилась.
Тем временем, у Андрея и его мамочки были свои планы. Только они не знали, что Наташа теперь слышит всё. Даже то, что не произнесено.
— Завтра риэлтор приедет, — сказала Тамара Петровна вечером. — Ты главное, не забудь документы подготовить. Она же ничего не заподозрит?
— Нет, мам. Наташа у нас доверчивая.
— Вот и хорошо. Надо действовать, пока она не опомнилась.
А Наташа сидела на кухне, в тени, с чашкой чая. И слушала. И улыбалась.
— А я уже опомнилась, мамочка, — прошептала она себе под нос. — И вы у меня теперь поиграете в честность. Только с юристом.
Риэлтор приехал в точности в 11:00, как и предупреждала Тамара Петровна.
Высокая женщина в приталенном пиджаке и на тонких каблуках, сразу окинула квартиру оценивающим взглядом — будто зашла не в дом, а в мясной отдел, и выбирает, что посочнее.
— О-о, советская планировка, — профессионально кивнула она, — но окна хорошие. А что с перепланировкой? Узаконено?
— Всё есть, всё документы у нас, — деловито влезла свекровь, отодвигая Наташу от порога, словно та была не хозяйкой, а мешок картошки.
Наташа молча ушла на кухню. Варила яйца. Шумно. Без причин.
Из кухни слышались приглушённые голоса, слова: «рыночная цена», «выставим через неделю», «без собственницы проще», «у нас всё схвачено». Особенно активничала Тамара Петровна, что-то уверенно объясняя, как будто квартиру действительно завещали лично ей.
Через полчаса риэлтор ушла. Наташа вытерла руки о полотенце, вышла в зал и опёрлась о дверной косяк.
— Итак, товарищи аферисты, — негромко начала она. — Объясните, как вы собираетесь продавать квартиру без моего согласия?
Андрей сидел с ноутбуком, но руки дрогнули. Его мать, не моргнув, встала и пошла на кухню, будто забыла выключить плиту. Только Наташа знала — она выключила. Она всегда всё выключала. Кроме совести.
— Ты не поняла, — мягко начал Андрей. — Мы просто оцениваем варианты. Ну, мало ли, вдруг пригодится…
— Для кого? Для тебя, мамы и риэлтора на шпильках?
— Ты же сама говорила, что хочешь расшириться! — вмешалась Тамара Петровна из кухни, подливая воду в пустой чайник. — А здесь тесно, шумно, да и подъезд не ахти. Мы ж заботимся о тебе!
— Заботитесь? — Наташа стиснула зубы. — Спасибо, конечно. А ещё забота — это подделывать подписи? Или это уже «инициатива»?
— Да что ты себе накрутила! — вспыхнул Андрей. — Никто ничего не подделывал!
— Да? — Наташа бросила на стол копию экспертизы. — Вот тебе заключение. Подпись — не моя. И заявление в полицию — тоже моё. Завтра понесу, если ещё раз здесь появится риэлтор.
— Ты с ума сошла? — прошипел Андрей. — Полиция?! Из-за квартиры?
— Из-за подлости, Андрей. Не из-за квартиры. Хотя она, между прочим, моя. Документы показать, или сам их уже потерял в своей «папке для продаж»?
Тамара Петровна вышла из кухни и села прямо на диван, сцепив руки в замок. Театрально.
— Вот ты какая, значит… — начала она с нарочитой обидой. — Мы тебя в дом пустили, как родную, а ты…
— Вы в мой дом пришли. И да, спасибо, что пришли. А теперь — на выход.
— Ты меня выгонишь?! — вскрикнула свекровь.
— Я выгоняю невестку, а преступный тандем. Тут не свадьба, тут уже детектив.
— Да ты… ты змея! — рванула Тамара Петровна, вскакивая. — Я тебе как мать была!
— А я тебе как табурет, по которому ты взбиралась к деньгам.
— Наташа, не перегибай, — голос Андрея стал скользким, как сапог на гололёде. — Мы семья…
— Нет. Мы больше не семья. Завтра я подаю на развод.
Андрей побледнел.
— Да ладно тебе. Ну, с кем не бывает… Мы просто хотели как лучше.
— Угу. Это как «извините, мы случайно продали вашу квартиру». Что дальше? Моё нижнее бельё тоже в ипотеку сдать?
— Ты истеришь, — процедил он, вставая.
— А ты — предаёшь. Разница есть?
Он хотел подойти ближе, но она отступила и указала на дверь.
— У тебя есть два дня. Потом вызову участкового, если не съедешь. И мамочку забери. Или она тут палатку разобьёт?
Тамара Петровна встала, молча, с лицом, полным укоризны. Как будто это она была жертвой.
— Ты разрушила семью, — с тихой обидой произнесла она. — Мы хотели тебе только добра…
— На чужой беде добра не построишь, — бросила Наташа. — Особенно если беда с риэлтором приходит.
Через час в квартире стало тихо. Только старые часы на стене тикали, как судейский свисток: «Решение принято».
Наташа села на подоконник. Впервые за долгое время — спокойно. Ни шёпотов, ни подозрений, ни лжи, разбросанной по квартире, как грязные носки.
Подруга Лена приехала через час с пирожками и тоном «давай я тебе устрою вечеринку мстительниц».
— Ну что? Всё? — спросила она, ставя чайник.
— Почти. Завтра подам заявление. И адвокату напишу. Пусть мама и сынок теперь рассказывают, как хотели «расшириться».
— У тебя на лбу написано «слабая» — вот они и думали, что ты промолчишь.
— Ничего. Теперь у меня на лбу другая надпись. «Хозяйка».
Вечером Андрей позвонил.
— Наташ, я всё понял. Давай поговорим. Без мамы. Без эмоций.
— Поздно. Всё уже сказано. Можешь оставить ключи у соседа. Или выбросить. Мне — не важно.
— Но… ты же любила меня, — пробормотал он.
— Да. Когда верила. А теперь… у меня любовь к себе проснулась.
Он повесил трубку.
На следующее утро Наташа проснулась в тишине. Впервые за долгое время — не с тревогой. А с ощущением свободы. И в этом новом утре не было страха. Только чёткое понимание: она больше не будет той, кто молчит.
Наташа не спала почти всю ночь.
Пульс стучал в ушах, как тревожный звонок: «Ты правда это сделала. Ты выгнала их. Ты всё сломала — или спасла?»
Утром она взяла документы и пошла в районный суд. Очередь, талоны, кислые лица и запах бюрократии. Знакомо. Как будто снова 90-е — только теперь она не ребёнок, а женщина, которой пришлось биться за свою крышу.
— Развод. Основание — предательство, попытка незаконной продажи личного имущества, — чётко сказала Наташа, протягивая документы.
Молоденькая сотрудница суда подняла глаза.
— А вы, случайно, не та Наталья С., про которую писали на районном форуме? Там ещё пост был: «Муж с мамой сдали жену с потрохами»?
— Именно, — кивнула Наташа. — Только теперь жена сдаёт обратно. С процентами.
Через два дня Андрей приехал.
В одиночестве.
Одет небрежно, с двумя пакетами — то ли с вещами, то ли с оправданиями. Наташа вышла на лестничную площадку, закрыв за собой дверь. В тапках. С пучком на голове. И с глазами, которые уже не искали понимания — только финала.
— Поговорим? — попытался улыбнуться он. — Я не могу поверить, что всё вот так…
— А я вот могу. Очень даже верится, когда документы о продаже твоей квартиры без тебя лежат у соседки на столе. У Машки из пятого. Она мне принесла — перепутали конверт, гении.
— Это была ошибка, Наташ. Мы… ну, мама… она…
— А ты кто? Школьник без воли? Или мужик, который меня любит?
Он помолчал. Потом сказал:
— Я просто думал, что мы вместе…
— А ты думал, что «вместе» — это когда я работаю, стираю твои носки, кормлю твою мать щами и ещё добровольно дарю квартиру?
— Ну… не так уж всё было односторонне…
— Правда? — Наташа прищурилась. — А давай вспомним: кто сидел дома год, пока я тащила проект в онлайне и платила ипотеку на твою машину? Кто «не мог устроиться», потому что «мама плохо спит»?
— Я заботился…
— Ты сидел. Тихо, удобно и с доступом к моей собственности. А теперь — хватит.
Она протянула ему коробку. Там — его футболки, бритва, наушники и… носки. Скрученные в пары, как будто ничего и не случилось.
— Ты серьёзно? — он моргнул. — Ты меня выставляешь?
— Нет. Я тебя освобождаю. Живи. Работай. Продавай чужие квартиры. Только не мои. Удачи.
Он взял коробку. Постоял. Потом спросил почти шёпотом:
— А если я… Ну, если я всё понял? Вернуть ничего нельзя?
Наташа молчала. Вдохнула. Потом подошла и мягко, почти нежно, сказала:
— Можно. Себя. Себе верни. А меня уже нельзя. Я вышла из той игры. Ты с мамой сыграли — проиграли.
— Она больна… — попытался сыграть последнее.
— Все больны. Только одни лечатся, а другие прикрываются. Ей нужен врач, а мне — свобода.
Он ушёл.
Без крика, без скандала, но с глазами, в которых больше не было власти.
Через месяц Наташа стояла в очереди на почте. Письмо из суда пришло — развод оформлен. В руке — чашка кофе из автомата, горький, как сама история.
Зашла в нотариальную. Оформила завещание. На себя. На свою племянницу. На будущее.
— А муж? — спросила нотариус. — Прежнего убрать?
— Прежнего… уже нет, — улыбнулась Наташа. — Он остался в прошлом. Как ошибка. Или как урок.
Вечером она вернулась домой.
В своей квартире.
Одна.
Но впервые — в покое.
Позвонила Лене.
— Ну что? — спросила та.
— Всё. Финита. Свекровь теперь пишет мне гневные сообщения, что я «сломала мужчину».
— Пусть чинит. Или сдаёт в утиль.
— Ага. Теперь у меня только один муж — здравый смысл.
Лена рассмеялась.
— Ты победила.
— Я просто перестала молчать.
Наташа посмотрела в окно. И тихо сказала себе:
— Я здесь живу. И больше никто этого не отнимет.
Конец.