— Мам, я переезжаю, — голос Ирины в телефоне звучал решительно и холодно. — В Москву. Через неделю.
— Как переезжаешь? — Нина Петровна замерла посреди кухни с недомытой тарелкой в руках. — А квартира? А работа? Ты же только на повышение пошла!
— Все решено. Увольняюсь по собственному. Сколько можно сидеть в этой дыре на копеечной зарплате? — в голосе дочери появились раздраженные нотки.
— Но ты даже не посоветовалась… — Нина Петровна тяжело опустилась на табурет. — Как же так, доченька?
— А что советоваться? Мне тридцать пять, мама. Я взрослый человек и сама решаю, как жить.
Знакомая до боли фраза. Точно так же двадцать лет назад говорила сама Нина своей матери, когда решила развестись с мужем. Теперь история повторялась, только роли поменялись.
— Хорошо, — она старалась говорить спокойно. — А жить где будешь? Москва — город дорогой.
— Сниму комнату. Потом, может, квартиру. У меня есть сбережения, не беспокойся.
— Какие сбережения, Ира? Ты же все на ремонт потратила!
— Займу если что. Или кредит возьму, — в трубке послышался шум проезжающих машин. — Все, мам, мне пора. Вечером перезвоню.
Связь прервалась. Нина Петровна еще долго сидела, глядя в погасший экран телефона. За окном медленно темнело, октябрьский вечер опускался на город, зажигая огни в окнах многоэтажек.
Ремонт они делали вместе этим летом. Копили два года, выбирали обои, плитку, мебель. Ирина светилась от счастья, когда показывала матери новую кухню. И вот теперь — все зря?
Звонок в дверь вырвал ее из тяжелых мыслей. На пороге стояла соседка, Марина Степановна, с пакетом яблок.
— Привет, Ниночка! Угощайся, из сада привезла. А что такая грустная?
— Ирка в Москву переезжает, — вырвалось у Нины Петровны.
— Да ты что! — всплеснула руками соседка. — А как же квартира? Работа?
— Вот и я о том же…
Они прошли на кухню. Нина Петровна машинально поставила чайник, достала печенье.
— И главное — ни слова раньше! — она разливала чай по чашкам. — Как снег на голову — переезжаю, и все тут.
— Молодежь сейчас такая, — вздохнула Марина Степановна. — Моя Светка тоже: то в Питер собиралась, то в Нижний… Хорошо хоть, замуж вышла, успокоилась.
— А моя все одна. «Личная жизнь — это личное, мама». Ни с кем не знакомит, ничего не рассказывает.
Дочь отдалялась с каждым годом. Сначала незаметно — реже звонила, короче становились разговоры. Потом явно — отказывалась от совместных выходных, огрызалась на материнские советы. А теперь вот — переезд.
— Может, из-за мужчины едет? — предположила соседка. — В таком возрасте часто с головой в омут бросаются.
— Да нет вроде… — Нина Петровна помешивала ложечкой остывающий чай. — Хотя кто ее знает. Раньше все рассказывала, а теперь…
Вечером Ирина не перезвонила. Прислала короткое сообщение: «Устала, завтра созвонимся». Нина Петровна долго не могла уснуть, ворочалась в постели. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний.
Вот маленькая Ирочка делает первые шаги, цепляясь за мамины руки. Вот идет в первый класс с огромным букетом астр. Выпускной в школе — красивая, взрослая. Университет, первая работа…
Утро началось с головной боли. На работе — Нина Петровна работала бухгалтером в небольшой компании — никак не могла сосредоточиться. Цифры плыли перед глазами, в голове стучало: «Переезжает, переезжает…»
— Нина Петровна, с вами все в порядке? — участливо спросила молоденькая сотрудница Оля. — Вы какая-то бледная.
— Все хорошо, деточка. Просто не выспалась.
Когда Оля только пришла в компанию, Нина Петровна взяла ее под крыло. Учила премудростям бухгалтерии, помогала советами. Может, потому что видела в ней что-то от Ирины — такая же целеустремленная, независимая.
Вечером дочь позвонила сама.
— Мам, извини за вчера. Я не хотела так резко.
— Ничего, — Нина Петровна старалась говорить ровно. — Расскажи хоть, что за работа? Куда устраиваешься?
— Пока точно не знаю. Есть несколько вариантов, — в голосе Ирины появилось знакомое упрямство. — Главное — уехать отсюда.
— Но почему, доченька? Что тебя гонит?
— Надоело все! — вдруг взорвалась Ирина. — Надоело быть «дочкой Нины Петровны»! Все знают, все следят, все обсуждают! На работе только и слышу: «А твоя мама говорила… А твоя мама считает…»
В трубке повисла тяжелая пауза.
— Я не знала, что тебя это так… задевает, — тихо сказала Нина Петровна.
— Прости, мам. Я не хотела кричать. Просто… мне нужно что-то изменить в жизни. Понимаешь?
— Понимаю, — она действительно понимала. Слишком хорошо помнила собственное желание вырваться, начать новую жизнь. — Только страшно за тебя.
— Не надо бояться. Я справлюсь.
После разговора стало немного легче. По крайней мере, Ирина объяснила причину своего решения. Пусть не всю правду — Нина Петровна чувствовала, что дочь что-то недоговаривает — но хоть что-то.
Следующая неделя пролетела как в тумане. Ирина готовилась к переезду, увольнялась с работы, паковала вещи. Нина Петровна помогала чем могла, хотя сердце разрывалось при виде пустеющей квартиры дочери.
— Может, не будешь пока продавать? — предложила она, глядя, как Ирина составляет список вещей на продажу. — Вдруг не понравится в Москве?
— Понравится, — отрезала дочь. — Квартиру пока сдам, потом видно будет.
В этой квартире они с мужем начинали жизнь. Потом, после развода, Нина Петровна выплачивала кредит, работая на двух работах. Все для того, чтобы у дочери было свое жилье. А теперь…
— Мам, перестань так смотреть, — Ирина оторвалась от списка. — Я же не на край света уезжаю. Буду приезжать, звонить.
— Конечно, буду, — эхом отозвалась Нина Петровна.
День отъезда выдался пасмурным. Моросил мелкий дождь, ветер гонял по двору желтые листья. У подъезда стояло такси, водитель укладывал в багажник сумки.
— Ну все, мам, — Ирина крепко обняла мать. — Не плачь, пожалуйста.
— Я не плачу, — соврала Нина Петровна, украдкой вытирая слезы. — Просто дождь.
Машина тронулась, увозя ее девочку в новую жизнь. Нина Петровна долго стояла под дождем, глядя вслед исчезающему такси. Потом медленно поднялась в свою квартиру.
Дома было тихо и пусто. На столе лежал конверт — Ирина оставила ключи от своей квартиры и записку: «Присмотри, пожалуйста, пока не найду квартирантов. Люблю тебя, мам».
Вечером позвонила Марина Степановна:
— Уехала?
— Уехала, — голос предательски дрогнул.
— Ничего, Ниночка, привыкнешь. Я вот когда Светка замуж вышла и к мужу переехала — думала, с ума сойду. А ничего, освоилась.
— Да я понимаю… — Нина Петровна смотрела в окно, где в сгущающихся сумерках зажигались окна. — Просто как-то все сразу.
— Приходи чай пить. Посидим, поговорим.
— Спасибо, Мариша. Может, завтра? Сегодня что-то не могу.
Ночью приснилась мама. Она стояла у окна — такая, как на последней фотографии — и качала головой: «Доченька, доченька… Как же ты не понимаешь?»
Нина проснулась в слезах. Мама умерла пять лет назад. Не дожила до правнуков, которых так ждала. Ирина все откладывала «на потом» — сначала карьера, потом квартира…
Утром пришло сообщение от дочери: «Доехала нормально. Заселилась в хостел, пока ищу комнату. Не волнуйся».
«Как не волноваться? — думала Нина Петровна, собираясь на работу. — Хостел… Господи, да что она о них знает?»
На работе все валилось из рук. Даже Оля заметила:
— Нина Петровна, может, возьмете отгул? Вы сами не своя.
— Нет-нет, все хорошо. Работа отвлекает.
Вечером раздался неожиданный звонок. Светлана, дочь Марины Степановны, плакала в трубку:
— Тетя Нина, помогите! Мама в больнице, инсульт…
— Что? Когда?
— Час назад. Я еду, но только через три часа буду. Посмотрите за ней, пожалуйста!
В больнице пахло лекарствами и отчаянием. Марина Степановна лежала под капельницей, маленькая и беспомощная. Нина Петровна сидела рядом, держа подругу за руку.
Господи, как же страшно. Вот так лежала ее мама перед смертью. И тоже ждала дочь, которая «была занята на работе»…
Ночью приехала Светлана — встревоженная, виноватая:
— Спасибо, тетя Нина. Я теперь сама.
— Звони, если что.
Домой Нина Петровна вернулась под утро. Несколько часов проспала тревожным сном, потом позвонила на работу, взяла отгул.
В обед позвонила Ирина:
— Мам, ты чего трубку не брала?
— Спала. У Марины Степановны инсульт, я всю ночь в больнице была.
— Ужас какой! — в голосе дочери звучало искреннее сочувствие. — А Светка приехала?
— Приехала. Как ты там?
— Нормально. Комнату сегодня смотреть иду. Вроде недалеко от метро, хозяйка приятная по телефону.
— Будь осторожна, — привычно сказала Нина Петровна.
— Мам! — в голосе дочери появилось знакомое раздражение. — Я же не маленькая!
— Прости. Просто волнуюсь.
— Все будет хорошо. Ладно, побегу, а то на собеседование опаздываю.
После разговора на душе стало тяжело. Вроде и говорили нормально, а как будто стена между ними — холодная, невидимая, но прочная.
Вечером Нина Петровна пошла в больницу к Марине Степановне. Подруга уже пришла в себя, говорила с трудом, но узнавала всех.
— Светка… уехала? — спросила она, когда Нина присела у кровати.
— Да, на работу надо было.
— Понимаю… — Марина Степановна слабо улыбнулась. — У всех… дела.
В этой улыбке было столько горечи, что у Нины Петровны защемило сердце. Она просидела у подруги до конца visiting часов, рассказывая городские новости, стараясь отвлечь от грустных мыслей.
Домой возвращалась в сумерках. Октябрь выдался холодным, ветреным. В свете фонарей кружились редкие снежинки — первые в этом году.
Ирина позвонила поздно вечером:
— Мам, я комнату сняла! Приличная, чистая, хозяйка пожилая учительница. И недорого совсем!
— Хорошо, доченька, — через силу улыбнулась Нина Петровна. — А собеседование как?
— Нормально вроде. Завтра должны перезвонить.
В голосе дочери звучало столько энтузиазма, столько надежды… Разве можно омрачать ее радость своими страхами?
Следующие дни потянулись однообразной чередой: работа, больница, дом. Светлана приезжала на выходные, но в будни Марина Степановна оставалась на попечении Нины Петровны.
— Замучила я тебя, — как-то сказала подруга.
— Перестань. Ты для меня всегда была больше чем соседка.
— Знаю… — Марина Степановна помолчала. — А помнишь, как наши девчонки в садик вместе ходили?
— Конечно, помню. Ирка все Светкины бантики примеряла.
— А теперь выросли. Разлетелись…
В палате повисла тяжелая тишина.
От Ирины приходили короткие сообщения: «Все хорошо», «На работу берут», «Очень занята». Звонила она все реже — «времени нет совсем».
Каждый вечер Нина Петровна заходила в пустую квартиру дочери. Проверяла, все ли в порядке, поливала цветы. Смотрела на фотографии на стенах — вот они с Ириной на море, вот на даче у бабушки, вот выпускной в университете…
В начале ноября Марину Степановну выписали. Она уже могла ходить, держась за стенку, но до полного восстановления было далеко.
— Врач сказал, месяца три реабилитации, — рассказывала Светлана, забирая мать домой. — Я бы взяла ее к себе, но…
— Какое «к себе»? — возмутилась Марина Степановна. — У тебя своя семья, маленький ребенок. Дома буду восстанавливаться.
— Я помогу, — твердо сказала Нина Петровна. — Не переживай, Света.
— Спасибо, тетя Нина, — Светлана обняла ее. — Вы же знаете, если б могла…
«Если б могла» — эхом отозвалось в голове. Сколько раз она сама говорила эти слова своей маме?
Вечером позвонила Ирина:
— Мам, я не приеду на ноябрьские. Тут такой аврал на работе!
— Понимаю, — солгала Нина Петровна. — Как устроилась?
— Отлично! Представляешь, меня уже на проект поставили! Правда, работы много, но это же опыт…
Дочь говорила взахлеб, рассказывая о новой работе, коллегах, московской жизни. А Нина Петровна слушала и думала: «Господи, как же знакомо. Точно так же я говорила с мамой — быстро, радостно, не замечая усталости в ее голосе».
Время шло. Марина Степановна потихоньку восстанавливалась. Светлана приезжала каждые выходные, привозила внука — маленького Мишку, который заставлял бабушку улыбаться даже в самые тяжелые дни.
— Повезло тебе со Светкой, — сказала как-то Нина Петровна, глядя, как подруга играет с внуком.
— Да разве дело в везении? — Марина Степановна покачала головой. — Просто я вовремя поняла: нельзя детей к себе привязывать. Отпустить надо, с любовью отпустить.
Эти слова не давали покоя. Нина Петровна крутила их и так, и эдак, пытаясь понять: где она ошиблась? Когда?
В середине декабря Ирина наконец приехала — на два дня, по делам. Похудевшая, с новой стрижкой, в модном пальто — совсем другая.
— Ты что с собой сделала? — ахнула Нина Петровна.
— Мам, это называется «сменила имидж», — рассмеялась дочь. — Нравится?
— Непривычно…
Они сидели на кухне, пили чай. Ирина рассказывала о работе, новых знакомых, планах на будущее. А Нина Петровна смотрела на дочь и не узнавала — чужая, взрослая женщина, уверенная в себе.
— Я, наверное, в феврале совсем квартиру продам, — вдруг сказала Ирина. — Нашла хорошую риэлторскую компанию.
— Почему в феврале?
— Цены должны подняться. Да и квартирантка до февраля договор заключила.
Они не разговаривали ни о чем личном. Не вспоминали прошлое. Как будто между ними лежали не тридцать пять лет общей жизни, а пара недель шапочного знакомства.
Перед отъездом Ирина забежала попрощаться:
— Извини, мам, что так мало побыла. Правда дел много.
— Все хорошо, доченька. Береги себя.
— И ты себя береги. — Ирина обняла мать. — С наступающим, если не увидимся до Нового года.
— До Нового года? — эхом отозвалась Нина Петровна.
— Ну да. Меня в команду включили, будем важный проект заканчивать. Да и билеты уже дорогие…
Проводив дочь, Нина Петровна зашла к Марине Степановне.
— Представляешь, даже на Новый год не приедет! — она не выдержала, расплакалась.
— Ниночка, — подруга обняла ее здоровой рукой. — Все наладится. Дай ей время.
— Какое время? Она же совсем чужая стала!
— Не чужая. Просто выросла. Живет своей жизнью.
В этот момент Нина Петровна вдруг поняла: вот оно, то самое «отпустить с любовью». Не держать, не упрекать, не давить чувством вины. Просто любить — издалека, но всем сердцем.
Новый год она встречала у Марины Степановны. Приехала Светлана с мужем и Мишкой. Было шумно, весело, пахло мандаринами и хвоей.
В полночь позвонила Ирина:
— С Новым годом, мамочка! Я тебя очень люблю!
— И я тебя, доченька.
В голосе дочери звучали незнакомые нотки — то ли грусть, то ли тоска по дому. А может, просто показалось.
— Знаешь, мам… — Ирина помолчала. — Я тут подумала… Может, не буду пока квартиру продавать? Мало ли как жизнь повернется.
— Как хочешь, солнышко. Это твое решение.
— Спасибо, что не давишь, — тихо сказала дочь. — Я только сейчас понимать начинаю…
Они проговорили почти час. Впервые за долгое время — открыто, искренне, как раньше. А потом Нина Петровна загадала только одно желание: чтобы у ее девочки все было хорошо. Где бы она ни была, как бы ни сложилась ее жизнь.