Ольга Викторовна сидела в кабинете директора детского дома и не могла поверить своим ушам.
— Как это — мне оставила? — переспросила она, разглядывая документы. — Я же всего лишь воспитатель…
— Марина Васильевна очень чётко всё прописала в завещании, — директор поправил очки. — Дом в деревне Светлое, участок шесть соток, и ещё банковский счёт — двести тысяч рублей. Всё вам.
Ольга Викторовна покачала головой. Марина Васильевна — повариха их детского дома, проработала здесь сорок лет. Тихая, незаметная женщина, которая никогда не повышала голос, всегда угощала детей чем-то вкусным после обеда.
— Но почему именно мне? У неё ведь есть родственники…
— Есть. Племянник Игорь уже заявился. Говорит, что будет оспаривать завещание. Утверждает, что тётя была не в себе, когда его составляла.
Дома Ольга Викторовна долго рассказывала мужу Петру о неожиданном наследстве.
— Может, и правда отдать этому племяннику? — вздохнул Пётр. — Зачем нам лишние проблемы? У нас своя квартира есть, работа…
— Пап, а если тётя Марина специально маме всё оставила? — вмешалась четырнадцатилетняя дочка Катя. — Может, она лучше знала, кому доверить?
— Умница моя, — погладила Ольга дочь по голове. — Завтра съезжу в деревню, посмотрю, что там и как.
Деревня Светлое встретила тишиной и запахом яблок. Дом Марины Васильевны стоял в конце улицы — небольшой, но ухоженный, с палисадником, полным астр и георгинов.
Ольга открыла дверь ключом, который дал нотариус, и замерла на пороге. В доме было чисто, уютно, на столе — вязаная салфетка, на подоконнике — герань. И везде, везде — фотографии детей.
Не своих детей — у Марины Васильевны их не было. Фотографии воспитанников детского дома. Сотни фотографий за сорок лет работы. На стенах, на полках, на тумбочках — улыбающиеся детские лица.
Ольга подошла к комоду, на котором стояла особенно большая фотография в красивой рамке. На ней — группа детей лет десяти, а в центре — она сама, молодая, только что пришедшая работать в детский дом. Рядом с фотографией лежала записка: «Моя дорогая Оленька со своими первыми детками. 1996 год.»
— Боже мой, — прошептала Ольга, — она все фотографии хранила…
В кухне на столе лежала толстая тетрадь. Ольга открыла её — это был дневник. Аккуратным почерком Марина Васильевна записывала всё: кто из детей что любит есть, кто как себя чувствует, кого нужно подбодрить…
«Вова Петров опять не ест суп. Завтра сделаю ему отдельно — куриный бульон с сухариками. Оленька говорит, что он скучает по маме…»
«Настя Козлова плачет по ночам. Принесла ей вчера печенье — то, что в форме сердечек. Улыбнулась впервые за неделю…»
«Серёжа Морозов заболел. Оленька просидела с ним всю ночь. Такая она у нас хорошая, заботливая. Настоящая мама для всех наших детей…»
Ольга перелистывала страницы, и с каждой строчкой в горле становилось всё горячее. Марина Васильевна помнила каждого ребёнка, каждую мелочь, каждую радость и печаль…
Зазвонил телефон. Ольга вздрогнула, сняла трубку:
— Алло?
— Простите, это дом Марины Васильевны? — голос молодой, взволнованный.
— Да, но она…
— Я знаю, что она умерла. Я Серёжа Морозов. Я был в вашем детском доме. Можно я приеду? Хочу поклониться её памяти.
Через час к дому подъехала машина. Из неё вышел мужчина лет тридцати в хорошем костюме. Увидев Ольгу, он сразу улыбнулся:
— Ольга Викторовна! Как же я рад вас видеть!
— Серёжа? — Ольга вглядывалась в лицо. — Серёжа Морозов? Тот самый мальчик, который…
— Который всегда болел, да. И тётя Марина всегда меня подкармливала. Помните, она говорила: «Серёженька, ты слишком худенький, надо поесть хорошо»?
Серёжа оглядел дом, потрогал забор:
— А знаете, что она для меня сделала? Когда мне исполнилось восемнадцать и я выходил из детского дома, она дала мне деньги на первый взнос за съёмную комнату. Сказала: «Не подарок, а в долг. Когда станешь на ноги — помогай другим».
— И ты помогаешь?
— Конечно! У меня теперь своя фирма. Каждый год перечисляю деньги детскому дому. И всегда говорю: это от тёти Марины.
Серёжа помолчал, потом добавил:
— Вы знаете, что она делала на свои деньги? Покупала детям подарки на дни рождения. Тихо, чтобы никто не знал. Помните, как мы удивлялись, откуда у нас в детском доме столько хороших вещей?
Ольга кивнула — да, помнила эти «загадочные» подарки.
— А когда кто-то из наших поступал в техникум или институт, она всегда присылала посылки с едой. Сама экономила на всём, а нам — всё самое лучшее.
— Серёжа, а ты знаешь её племянника Игоря?
Серёжа поморщился:
— Знаю. Он лет пять назад приезжал к ней. Просил денег в долг. Тётя Марина дала, а он так и не вернул. С тех пор и не звонил даже.
Вечером Ольга Викторовна вернулась домой с полным багажником фотографий и дневников. За ужином рассказывала семье о том, что узнала.
— Мам, а может, не будем продавать дом? — предложила Катя. — Сделаем там что-то хорошее?
— Например?
— Ну, лагерь для детей из детского дома на лето. Или дом отдыха какой-нибудь…
Пётр поддержал:
— Катя права. Марина Васильевна не случайно тебе всё оставила. Она знала, что ты продолжишь её дело.
На следующий день состоялся суд. Игорь пришёл с адвокатом, уверенный в победе:
— Ваша честь, моя тётя была уже старая, больная. Эта воспитательница просто воспользовалась её добротой!
— У вас есть доказательства того, что завещание составлялось под принуждением? — спросил судья.
— Да какие доказательства! Очевидно же — сорок лет работала поварихой, а всё оставила чужой тёте!
Ольга Викторовна поднялась:
— Можно мне сказать? У меня есть свидетели.
В зал вошло трое человек. Серёжа Морозов, Вова Петров — теперь учитель, и Настя Козлова — врач.
— Мы все воспитанники детского дома, — сказал Серёжа. — Марина Васильевна была нам больше чем родная бабушка. И мы знаем, почему она оставила всё именно Ольге Викторовне.
— Потому что она — единственная, кто любил нас так же сильно, как любила тётя Марина, — добавила Настя. — Мы все это помним.
Вова достал фотографию:
— Вот мы с Ольгой Викторовной и тётей Мариной на празднике в детском доме. Посмотрите, как они на нас смотрят. Это взгляд родителей.
Судья долго изучал фотографии, читал дневники, которые принесла Ольга.
— Решение суда: в иске отказать. Завещание признать действительным.
После заседания Игорь подошёл к Ольге:
— Ну что, довольна? Отсудила чужое добро?
— Не чужое, — спокойно ответила Ольга. — Ваша тётя оставила мне не дом и не деньги. Она оставила мне ответственность. За детей, которых мы с ней любили.
— Что ты имеешь в виду?
— Дом станет летней дачей для детей из детского дома. А деньги пойдут на их образование. Как хотела ваша тётя.
Игорь молчал, не зная, что сказать.
Через месяц в деревне Светлое началась стройка. Дом расширили, сделали детскую площадку. На воротах повесили табличку: «Дом детства имени Марины Васильевны Светловой».
Они пришли первыми. Те самые мальчишки и девчонки, которых когда-то, будто родных, тётя Марина угощала пирожками на кухне с запахом ванили и яблок. Сейчас — взрослые люди, свои семьи, заботы, спешка. А всё равно: каждый, переступив порог, будто возвращался в детство. Вот вроде бы всё по-новому, а в глазах — тот же свет. Они помнили каждую её заботу. Каждое слово. И, конечно, каждый пирожок — ну как тут забудешь?
Катя ловко расставляла тарелки, поправляла салфетки, и вдруг, не выдержав, прошептала маме на ухо:
— Знаешь, мам, — на секунду задержалась, глядя в окно, — я только сейчас поняла, что такое настоящее наследство…
— Это что же?
— Это когда любовь не заканчивается. Когда она передаётся от одного человека к другому, как эстафета.
Ольга Викторовна обняла дочь:
— Умница моя. Тётя Марина передала мне свою любовь к детям. А я передам её тебе. И дальше по цепочке…
— Значит, любовь бессмертна?
— Значит, бессмертна. Как мамины руки, которые всегда готовы обнять, накормить, утешить. Неважно, родная мама или приёмная — главное, что руки добрые.
Вечером Ольга стояла у окна дома в деревне Светлое и смотрела на звёзды. Где-то там была тётя Марина, и Ольга знала — она довольна.
Потому что её любовь не умерла. Она просто нашла новые руки, новое сердце, новый дом.
И будет жить дальше — в каждом ребёнке, который найдёт здесь тепло и заботу.