Я столкнулась с этим случайно.
Мой жизненный опыт всегда подсказывал: если не хватает денег — значит, я где-то их неправильно трачу.
Второй сезон я щеголяла в сапогах, которые давно просились на свалку. Пятки стёрлись, подошва расклеилась, а носок левого сапога так натирал, что вечерами я просто выла от боли, снимая эту пытку с распухшей ноги.
И это при том, что Глеб зарабатывал больше меня. А я… я экономила на всём. Крем попроще, шампунь на скидке, колготки — только на распродаже. Мяса мы не видели уже месяц — только курица, да и ту брала по акции. Себе новую одежду не покупала — донашивала старое.
На днях я наткнулась на духи любимой марки по скидке — такая редкость! Так хотелось порадовать себя… Но нет, отложила в сторону, купила детский шампунь для Аришки — прежний заканчивался. А Глеб, между прочим, какие-то новые кроссовки прикупил недавно. Впрочем, он всегда говорил, что «мужчине нужно выглядеть солидно». А мне, выходит, и так сойдёт?
Мы оба работали. Да, он зарабатывал вдвое больше, но не втрое же! Почему я должна экономить на каждой мелочи, отказывая себе во всем, а деньги всё равно почему-то исчезают?
Сначала я уверяла себя, что просто забываю — вынула где-то купюры из кошелька и не запомнила. Вроде бы вчера было семьсот рублей, а утром — только пятьсот. «Значит, потратила, но не помню», — думала я и неуверенно пожимала плечами, разговаривая сама с собой. Через два дня снова — вместо трёхсот рублей утром обнаружила двести. Списывала на усталость, на вечные переработки, на стресс.
Но когда подобная «забывчивость» стала повторяться почти каждый день — то сотня пропадёт, то двести, то триста — я заподозрила неладное. Так-то я считала каждую копейку.
— Глеб, ты не знаешь, почему у меня постоянно пропадают деньги из кошелька? — как бы между прочим спросила я, размешивая кашу для нашей младшей.
Муж дёрнулся, как от тока.
— Что ты имеешь в виду? — взгляд в сторону, голос чуть выше обычного.
— То и имею в виду. Вчера вечером было триста рублей, утром посмотрела — только сто.
— Маша, ты уже не первый раз жалуешься на свою забывчивость, — его голос стал раздражённо-покровительственным. — Может, тебе к врачу сходить? Это ненормально — постоянно забывать о своих тратах.
И тут меня осенило. А что, если… нет, только не это. Не может же Глеб… Мы десять лет вместе. Неужели он?
В тот день я решила проверить свои подозрения. Получила зарплату, отложила на все обязательные платежи, а двести рублей пометила едва заметным крестиком в уголке. И положила в кошелёк, специально запомнив номер и сфотографировав на телефон. Для надёжности даже записала точную сумму в кошельке — 450 рублей.
Утром её уже не было.
Копейки. Он забирал из моего кошелька копейки. Как мелкий воришка! А сам зарабатывает вдвое больше меня… Это предательство ударило под дых сильнее, чем если бы я застала его с другой. Воровать у своей жены? У МЕНЯ? У человека, который на шампуне экономит, пока он себе новые кроссовки покупает?!
— Глеб, я хочу поговорить. Серьёзно поговорить, — сказала я вечером, когда малышка уже спала, а он пришёл с работы и развалился на диване с телефоном.
— М-м? — промычал он, не отрываясь от экрана.
— Кто разрешил тебе брать деньги из моего кошелька?! — я почти прокричала эту фразу, хотя собиралась говорить спокойно.
Он вздрогнул, на мгновение замер, а потом медленно отложил телефон. Его лицо из растерянного стало обиженным.
— Машка, ты что? — с плохо сыгранным возмущением воскликнул он. — Ты меня в воровстве обвиняешь? Ты что, мне не доверяешь?
Эти три слова — «ты мне доверяешь» — всегда действовали на меня как заклинание. Я тут же начинала чувствовать себя виноватой, сомневаться в себе, винить себя в подозрительности и нелепости. Но не в этот раз.
— Перестань переводить стрелки, — я скрестила руки на груди. — Я пометила купюру. И сфотографировала. А утром её уже не было. Только не отпирайся!
Глеб смотрел на меня нечитаемым взглядом. Потом опустил голову и тихо сказал:
— Обязательства? — я не верила своим ушам. — Ты воруешь деньги у собственной жены и называешь это «обязательствами»? У тебя что, своей зарплаты нет? Ты же зарабатываешь вдвое больше меня! Я на всём экономлю, а ты залезаешь в мой кошелёк?!
— Ты не понимаешь… — он отвёл взгляд.
— О, я прекрасно понимаю, — мой голос дрожал от гнева. — Понимаю, что ты врёшь мне. И что это далеко не первый раз.
— Машка, правда, давай не будем раздувать из мухи слона, — его голос стал заискивающим. — Я обещаю, больше такого не повторится.
Я молча смотрела на него, человека, с которым прожила десять лет. И вдруг поняла, что совершенно его не знаю.
— Я хочу знать правду, Глеб. Всю правду. И не вздумай больше прикасаться к моему кошельку.
Он кивнул, но по его глазам я видела — этот разговор не закончен.
Какое-то внутреннее чутьё подсказывало — здесь что-то не так. Он не договаривает. Он врёт!
Я уткнулась в его телефон, разблокированный четырьмя цифрами нашей дочки — 1701. На экране высветилось сразу несколько писем из банка. Почувствовала, как щёки загорелись от стыда. Копаться в чужих сообщениях? Я? Та самая Маша, которая даже газету начинает читать с того места, на котором остановился Глеб?
«Это неправильно,» — шептал внутренний голос.
Где-то в глубине души проснулась совесть, но я тут же её одёрнула. А воровать из моего кошелька — правильно? Обманывать жену, которая ходит в разваливающихся сапогах и считает каждую копейку — это нормально?
Палец сам нажал на иконку банковского приложения. «Прости, Глеб, но ты сам выбрал, что между нами больше нет личного пространства.»
Я открыла мобильный банк и похолодела. Личный счёт Глеба, куда приходила его зарплата, показывал регулярные переводы. Маленькие суммы — по две-три тысячи. Но еженедельно! А если сложить их с наличными, которые понемногу исчезали из моего кошелька — по сто-двести рублей каждый день — получалась внушительная сумма…
И что самое странное — получатель платежей был один и тот же. Некая В.А. Измайлова.
Минуточку. Виолетта Андреевна Измайлова?! Его мать?
— Виолетта Андреевна? — я старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал. — Скажите, вы знаете, что Глеб переводит вам деньги каждую неделю?
На том конце провода повисла такая тишина, что я подумала — связь прервалась.
— Варвара дома? — внезапно спросила свекровь, совершенно проигнорировав мой вопрос.
— Причём тут Варвара? — не поняла я.
— Ничего, милочка. Что ты хотела?
— Я хотела понять, почему мой муж тайком переводит вам деньги? И ещё берёт понемногу из моего кошелька?
— Приезжай, — после короткой паузы сказала она. — Разговор не телефонный.
Положив трубку, я замерла. Что происходит?
— А, Глеб! — вдруг слышу из кухни. — Ты вовремя!
Я резко повернулась и увидела… Глеба. Он стоял на пороге, с каким-то странным выражением лица.
— А ты тут откуда? — выдохнул он.
— То же самое хотела спросить у тебя, — я скрестила руки на груди. — Ты следил за мной?
— Мама позвонила. Сказала, что ты едешь.
Мы оба повернулись к Виолетте Андреевне, которая лишь усмехнулась:
— Я думала, семейные проблемы лучше решать… семьёй.
— О каких проблемах речь? — Глеб переводил взгляд с матери на меня и обратно.
— О том, что ты регулярно переводишь матери деньги и тайком берёшь из моего кошелька, — я смотрела ему прямо в глаза.
Он побледнел.
— Что? — он повернулся к матери. — Ты сказала ей про Варю?
— Про Варю? — теперь уже не понимала я.
Виолетта Андреевна вздохнула с таким видом, будто имеет дело с неразумными детьми.
— Глеб, она всё равно узнала бы. А ты, Маша… — она посмотрела на меня с каким-то странным сожалением, — наша Варя беременна. Муж у неё… Жмот еще тот! Не дает денег — совсем. А беременность сложная, нужны дорогие лекарства. Глеб помогает сестре — через меня. Чтобы её бесполезный муж денег не отобрал.
Я перевела взгляд на Глеба. Он стоял, опустив глаза, как нашкодивший ребёнок.
— И что, для этого нужно воровать из моего кошелька? — я повысила голос. — Брать без спроса мои деньги? Деньги, которые я зарабатываю, пока хожу в разваливающихся сапогах? Ты не мог просто сказать: «Маша, Варе нужна помощь»?
— Я… — Глеб запнулся, — не хотел тебя волновать.
— Да ты меня за человека не считаешь! — не выдержала я. — Я твоя жена, мы семья, у нас дочь! А ты воруешь у меня!
— Не драматизируй, Маша, — вмешалась Виолетта Андреевна. — Подумаешь, сто рублей тут, двести там… Это же его сестра!
Я перевела взгляд на свекровь. В гостиной всё дышало благополучием. Новый телевизор вместо того, что я видела в прошлый раз. Ваза, которую я точно раньше не видела. И её свеженький маникюр.
— А вам-то какая выгода? — вдруг спросила я. — Почему деньги идут через вас?
Виолетта Андреевна нервно одёрнула кофту.
— Ты на что намекаешь?
— На то, что если сложить все эти переводы, получается гораздо больше, чем нужно на витамины…
— Он слишком мало даёт! — вдруг выпалила она, перебивая меня. — Что такое эти жалкие три тысячи в неделю? За месяц едва двенадцать набегает! Варе нужны фрукты, витамины, хорошие врачи, а её муж совсем обнаглел! Да это копейки. Глеб мог бы и больше давать, я же знаю его зарплату!
Я ошарашенно посмотрела на свекровь:
— Так это вы стоите за всем этим? Вы заставляете сына воровать у собственной жены?
Виолетта Андреевна даже не смутилась.
— Не драматизируй, девочка. Сын помогает матери — что тут такого? А эти жалкие крохи из твоего кошелька — разве это деньги? — она чуть усмехнулась. — Глеб и так мало даёт, приходится… подстраховываться.
— Мама! — в голосе Глеба прозвучал не упрёк, а отчаяние.
— Значит так, — свекровь вдруг стала жёстче. — Твой долг как жены — поддерживать его семью. Да, я беру часть денег на свои нужды. Я это заслужила! Я его одна вырастила, без мужа, без помощи.
Я скрестила руки на груди и тихо, но твёрдо спросила:
— Глеб, ты воруешь у меня из кошелька по указке своей матери?
Он молчал, опустив голову, будто пятилетний мальчик, пойманный с вареньем на губах.
— Отвечай! — я почти закричала, чувствуя, как внутри что-то обрывается.
— Да, — выдохнул он. — Мама… она заставила. Сказала, что ей мало того, что я перевожу. Что Варе нужно больше помощи. Я не знал, как тебе признаться.
— И много ей достаётся из этих денег? — я перевела взгляд на Виолетту Андреевну в её новой кофточке и со свежим маникюром.
Виолетта Андреевна вдруг стала другой. Резкой, жёсткой, безжалостной:
— Пф! Десять лет вместе — и что? Я его мать, я тридцать восемь лет с ним, я его вырастила и выучила! А ты… — она презрительно посмотрела на мои потрёпанные сапоги. — Ты даже на сапоги нормальные заработать не можешь!
Меня как будто ледяной водой окатили. Всё встало на свои места.
— И давно это происходит? — я обернулась к мужу. — Сколько лет ты отдаёшь ей деньги?
Он молчал, не поднимая глаз.
— ОТВЕЧАЙ! — я кричала уже в голос. — Что, как поженились? Всё это время?
— Иначе никак, — прошептал он. — Она… она давит. Ты не знаешь, какая она. Как она умеет…
— Глеб! — в голосе свекрови я впервые услышала что-то похожее на страх.
— Нет, мама, — он впервые за весь разговор поднял голову, глаза у него были красные. — Хватит. Ты годами шантажируешь меня детскими историями. Обещаешь всем рассказать, как я… — он запнулся. — Не важно. Но я устал.
— Она всегда так, — продолжал Глеб. — С тех пор, как я пошёл работать. Сначала «помоги маме с квартплатой», потом «у Вари проблемы». А если отказываешь — слёзы, давление, шантаж. И я… я просто не выдерживаю.
— А что насчёт Вари? Ей правда нужны деньги? — я уже не знала, чему верить.
Глеб невесело усмехнулся:
— Варе я помогаю напрямую. А эти регулярные переводы маме… Она требует их как должное. Говорит, что вырастила меня, потратила жизнь, и теперь моя очередь платить. Телевизор, шуба, ремонт — всё на мои деньги. Сказать тебе? Я боялся, что ты не поймёшь. Что решишь, будто я — тряпка, не способная поставить мать на место.
Я смотрела на двух людей передо мной. На женщину, которая десять лет улыбалась мне, приходя в гости. И на своего мужа — человека, который врал мне, позволял мне винить себя в забывчивости, донашивать старые вещи, отказывать себе в элементарном, пока его мать покупала себе новые кофточки на наши с ним деньги.
И вдруг — ясно, спокойно — я поняла: мне больше нечего здесь делать.
— Глеб, послушай меня внимательно, — мой голос звучал неожиданно спокойно. — Я ставлю тебе условие. Либо ты прекращаешь тайно финансировать мать и начинаешь совместно принимать решения о наших деньгах, либо я ухожу. Сейчас я еду домой, собираю вещи — свои и Аришки. У тебя есть время подумать. До вечера.
— Что ты здесь раскомандовалась? — Виолетта Андреевна вскочила. — Да кто ты такая, чтобы ставить условия? Он мой сын!
— А она моя жена, — неожиданно твёрдо сказал Глеб.
— Что? — его мать осеклась на полуслове. — Ты выбираешь её?
— Я выбираю свою семью, — он выпрямился и посмотрел матери в глаза. — Маша права. Хватит. Я сам решу, как помогать Варе. Напрямую. А тебе, мама… пора научиться жить на свою пенсию. У меня своя семья, свои расходы. И если ты ещё раз полезешь в кошелёк к моей жене…
— Да как ты смеешь?! — Виолетта Андреевна побагровела. — Я тебя вырастила! Я одна тянула! А ты…
— Хватит! — он почти закричал, и я впервые увидела, как мой муж по-настоящему злится. — Хватит мной манипулировать! Ты не имеешь права лезть в кошелёк к моей жене! Не имеешь права шантажировать меня прошлым!
Виолетта Андреевна застыла, словно не узнавая собственного сына. Никогда раньше он, видимо, не смел ей перечить.
— Убирайтесь оба, — наконец сказала она ледяным тоном. — И не возвращайтесь.
На улице — среди серых панельных домов, под хмурым октябрьским небом — Глеб взял меня за руку и крепко сжал.
— Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, — он говорил, глядя прямо перед собой. — Но я хочу попробовать всё исправить. Если ты позволишь.
Я собрала самое необходимое — для себя и дочки. Шубу, которую донашивала четвёртый сезон, те самые убитые сапоги, детские вещи, документы.
— Куда ты? — в его голосе была паника, когда он увидел сумки в прихожей.
— Туда, где меня уважают, — ответила я спокойно. — Проблема не в деньгах, Глеб. Проблема в предательстве доверия. В том, что ты живёшь двойной жизнью.
Я оставила ключи на тумбочке в прихожей. Оставила ему шанс переосмыслить своё поведение и расставить приоритеты.
И уже в дверях, не оборачиваясь, сказала:
— Когда-нибудь ты поймёшь, что мать любит тебя не из-за денег. А если из-за них — это не любовь.
Я захлопнула дверь, оставляя за ней человека, которого любила десять лет. И с которым прожила бы ещё столько же, если бы он хоть раз решился стать настоящим мужчиной.
Он же решился на смелый шаг и дал отпор матери, но почему Маша всё равно ушла?
Пишите ваше мнение в КОММЕНТАРИЯХ