Алина закрыла ноутбук с нервным щелчком и пошла на кухню. Время — без пятнадцати девять. Рабочий день закончился ещё в восемь, но в их мире нормальные границы существовали только в теории. Реально всё заканчивалось тогда, когда у начальства кончались фантазии.
На кухне царил полумрак, пахло мятным чаем и чуть-чуть — раздражением. Алексей сидел за столом, методично ел яичницу с колбасой, и ни одна эмоция не тронула его лицо. Словно в окаменелой версии «Счастливого семейства».
— Ты мог бы хоть раз подогреть еду мне, нет? — устало бросила Алина, ставя чайник.
— Ты же говорила, что на ужины не рассчитывать, у тебя «проект горит». Вот и не стал мешать, — равнодушно пожал плечами Алексей, не отрывая взгляда от тарелки.
Алина посмотрела на него так, как смотрят женщины, которые точно знают, что сегодня спать в одной постели — нет, не вариант. Максимум — на одном районе.
— Зато у Виталия проект не горит. Пришёл, поел, попил, отдохнул, — буркнула она, открывая холодильник. — Слушай, а он и сегодня собирается ночевать у нас?
Алексей нахмурился:
— Ну а куда ему? У него пока с квартирой не решено. Да и ты же сама говорила: временно.
— Временно — это три дня, максимум неделя. А он живёт с нами уже ЧЕТВЁРТУЮ неделю. Он уже тапочки сюда свои принёс, ты заметил?
Алексей промолчал. Видимо, заметил. Но ничего не предпринял.
И вот оно — первое крошечное «но» в уютной семейной картинке. Крошечная трещина. Её не видно издалека, но если подойти ближе — уже слышен хруст.
— Алиночка, ну что ты как неродная? — пропела Елена Петровна, появившись в квартире без звонка. — Мы с Виталиком только на минуточку, за документами. Он, кстати, ключи у тебя брал, ты не забыла?
Алина почувствовала, как внутри у неё зашевелился тот самый внутренний бешеный пёс, которого она так долго дрессировала.
— Не знала, что у нас теперь «семейный ломбард». Ключи раздаём, заходите, кто хочет, — с ядом улыбнулась она.
— Ну что ты, что ты! — Елена Петровна, как всегда, не замечала сарказма. Или делала вид. — Ты у нас женщина деловая, работаешь, дома тебя не застать. А мы — свои. Семья. Родные.
— Родные — не значит бесплатный отель. — Алина бросила взгляд на Виталия, который уже возился с её кофемашиной.
— Ой, Алин, ты же сама говорила, что не пьёшь кофе после шести, — с улыбкой сказал он, не оборачиваясь. — А я вот как раз в шесть тридцать только просыпаюсь.
— Ты вообще в шесть тридцать живёшь на моей жилплощади, Виталий, — сухо заметила Алина. — И если бы не моя зарплата и моя ипотека, ты бы просыпался под вокзалом.
— Алина! — резко сказал Алексей. — Это уже перебор.
— Тебе перебор, а мне — предел, — ответила она, устремив взгляд в окно.
Самой сложной оказалась не ваза. Хотя по сюжету — она. Китайская, красная с золотом, с тонкой росписью, та самая, которую привезла ей Юлька из командировки в Гонконг, как символ удачи и женской силы. «Вот только поставь — и в жизни всё наладится», — говорила Юлька, передавая упаковку.
Она и поставила. Ровно на полку в углу, между фотографией отца и книгой по архитектурным стилям. Символ силы, угу.
— Ой, ну, блин! — послышалось с коридора. Потом — звон, треск, ещё звон.
Алина резко вышла из комнаты и застыла в дверях.
— Я не хотел! — поднял руки Виталий. — Оно само. Я за шваброй потянулся, и…
— …и вытянул себе приговор, — спокойно закончила Алина.
Алексей уже стоял рядом. В его глазах читалась смесь вины, растерянности и желания исчезнуть.
— Я куплю тебе другую вазу, — попытался вмешаться он.
— Не купишь. Потому что такую уже не купишь нигде. Как и уважение.
— Алин, ну не раздувай из мухи слона, — пожал плечами Виталий, отряхивая джинсы. — Я тебе потом с Алика какую-нибудь вазу закажу. Гораздо красивее.
Алина подошла ближе. Пальцем аккуратно подняла осколок с пола. Посмотрела на него, как хирург на вырезанную опухоль.
— Алика? Правда? То есть ты разбил чужую вещь, даже не извинился, и теперь предлагаешь мне китайскую подделку взамен? Тебе самому не смешно?
— Не драматизируй, Алина, — вмешалась снова Елена Петровна, которая, видимо, уже считала себя третьим участником их брака. — Это же просто ваза. Ну, подумаешь! У нас у соседки на даче вообще дом сгорел.
— Может, и вам поехать туда? Домой? — сквозь зубы процедила Алина.
— А вот и отличная мысль! — вдруг радостно подхватила свекровь. — Только у Виталика пока ни дома, ни денег, ни понимания, как жить дальше. Может, вы с Алексеем обсудите, как его поддержать? Ну там… зарегистрировать временно здесь. Всё равно ведь квартира большая. Да и, строго говоря, Алексея…
— …да, да, я помню. Алексей — твой сын. А я — просто арендатор с ипотекой, — усмехнулась Алина. — Только вот беда: квартира — моя.
— Ну ты ж замужем, Алина, — пожала плечами Елена Петровна. — Всё общее. Семья. Супружество. А ты — как будто против всех…
— А вы — как будто против меня, — спокойно сказала Алина. — Только с юмором у вас хуже. А с совестью — вообще швах.
Вечером она сидела на кухне одна. Смотрела на пустую полку. И вдруг поняла: ваза — это не просто ваза.
Это была последняя вещь, которую в этой квартире ещё уважали.
Теперь — нет.
И странное чувство — не обида даже, а ясность — прорезалось внутри.
Виталий. Елена Петровна. Алексей. Все они были как осколки этой вазы. Яркие, режущие, бессмысленные. И собирать их обратно — смысла никакого.
Она включила чайник. Точно зная: завтра будет разговор. Большой. Последний. Без фильтров.
С утра на кухне царила гробовая тишина. Даже чайник, казалось, кипел как-то по-тихому, в полголоса, чтобы не потревожить обстановку.
Алексей сидел за столом с тем самым выражением лица, с которым мужчины обычно читают инструкцию к газовой колонке — вроде всё понятно, но душа всё равно замирает.
Алина стояла у плиты и жарила омлет. На одну порцию. Себе. Без единого взгляда в его сторону.
— Я вчера подумал… — начал Алексей и сразу осёкся, как школьник, забившийся в угол после двойки по математике.
Алина не обернулась.
— Мало ли, что ты подумал. Мне важнее, что ты сделал. А ты, Лёшенька, сделал ровно ничего.
— Ну ты тоже… перегнула, если честно, — осторожно вставил он, зацепив ложкой по кружке.
— Да, точно. Перегнула. Надо было сразу полицию вызвать — сказать, что в квартиру проник человек, разбил имущество, и у него ещё есть ключи. Очень логично, правда?
Алексей встал, прошёлся по кухне, потёр затылок — фирменный жест, который означал, что ему очень хочется выглядеть как взрослый, но получается школьник с сочинением «Как я провёл лето».
— Алина, ну ты пойми, это же мой брат. Он в сложной ситуации. Жена ушла, бизнес накрылся, ему негде жить…
— О, давай сейчас ещё слёзы пустим! И по кругу пустим шапку для сбора пожертвований, — резко обернулась она. — Сложной ситуации у нас у всех хватает. Только ты почему-то вспомнил, что у тебя брат, ровно тогда, когда я взяла ипотеку. До этого ты был вполне автономным мужчиной с отдельным мнением.
Алексей молчал. Потому что сказать было, по сути, нечего.
— Ну ты это… не кипятись, Алиночка, — Елена Петровна сидела на диване с видом полноправной хозяйки, развалившись и поедая виноград, который сама же и принесла. — Мы тут с Виталиком посовещались… И вот, что решили.
Алина встала в дверях, сцепив руки на груди.
— Мы? Кто «мы»?
— Ну… Я и Виталик. И Алексей, кстати, тоже не против.
— Фантастика. Новое семейное правительство. Только я, видимо, в этом тройственном союзе — министр обороны. Обороняюсь с утра до ночи.
— А не надо, дорогая, вот этих колкостей, — резко сказала Елена Петровна, кладя виноградину в рот. — Мы решили: квартиру нужно оформить на Виталика. Ну хотя бы частично. Как помощь. Ведь вы семья. А значит — всё общее.
— Вы с ума сошли? — у Алины даже голос сел. — Эта квартира куплена мной. Я гасила ипотеку. Я работала. Я въезжала сюда с коробками, пока Алексей подбирал шторы для маминого дома. И теперь вы предлагаете мне… передать часть квартиры вашему безработному сыну?
— Он не безработный, он временно в поиске себя, — вмешался Виталий, выходя из спальни в шортах и футболке с надписью «Real men don’t do drama».
— Ага. Только ты сам — одна сплошная драма, — процедила Алина. — У тебя даже тапки тут воняют предательством.
— Ну это уже перебор, — сказал Алексей, заходя следом. — Мы просто хотели поговорить.
— Вы не хотели поговорить. Вы хотели меня поставить перед фактом. Мол, квартира — общая. Брату плохо. Жена злая. Давайте отрежем ей кусок и скормим нуждающемуся родственнику.
— Не драматизируй, Алина, — снова включилась Елена Петровна. — Ты же понимаешь: семья — это всегда компромисс. Вот я, например, с отцом Алексея сколько лет прожила, и ничего. Он меня тоже бесил. И даже бил пару раз. Но я терпела. Потому что семья.
— Вы сейчас серьёзно? Вы сравниваете физическое насилие с бытовым паразитизмом? — Алина не верила своим ушам. — Мне бы вашей выдержки. Хотя нет, не надо. А то потом таблетки придётся пить. От удушья.
На следующий день Алина сделала то, чего Алексей от неё не ожидал. Она поехала к нотариусу.
Там, спокойно и хладнокровно, оформила всё, что могла. Чётко зафиксировала, что квартира — её личная собственность, куплена до брака, на её средства, с её выплатами. Никакой «общности имущества». Никакой «семьи» в праве собственности.
И вот когда она приехала домой, с папкой документов, на пороге её встретили… вся троица.
Елена Петровна с выражением «мы пришли мириться, но с кулаками».
Виталий — с бровями домиком.
Алексей — с растерянной честностью в глазах.
— Алина, мы подумали… — начал он.
— Да вы всё уже подумали. А теперь я. — Она открыла папку и вытащила бумагу. — Вот. Заверенная копия. Квартира — моя. Только моя. Юридически. И морально, кстати, тоже.
Елена Петровна попыталась вставить:
— Это ты зря. Мы просто хотели…
— Вы хотели — это не значит, что вы получите, — перебила Алина. — И теперь условия такие: Виталий собирает вещи. Сегодня. До вечера. Алексей — решает, он с мамой и братом или со мной. Время подумать — до утра. Потом — поздно будет.
— Это шантаж? — сверкнула глазами свекровь.
— Нет. Это взрослое решение взрослого человека, который устал от цирка. Билетов больше не будет.
— Ты что, серьёзно? — ошарашенно спросил Алексей. — Просто выгнать моего брата?
Алина глубоко вздохнула.
— Я не выгоняю твоего брата. Я выгоняю из своей жизни свою глупость. Глупость, которая поверила, что семья — это когда все тебя любят просто так. А не только пока ты оплачиваешь коммуналку.
К вечеру Виталий собрал вещи. Правда, с сарказмом.
— Не переживай, Алин. Тебя всё равно никто не вспомнит через полгода. Зато как ты себя сейчас ведёшь — это прям в учебник. «Как остаться одной и не заметить».
— Главное — не с тобой, — улыбнулась она. — А там уж посмотрим.
Алексей остался. Но сидел весь вечер в тишине. Его внутренний процессинг явно завис на стадии «перепрошивка ценностей».
Алина молча смотрела в окно.
Завтра будет утро.
И оно решит всё.
Утро было каким-то слишком светлым. Алина проснулась от того, что в квартире подозрительно тихо. Ни звука. Даже холодильник перестал гудеть, как будто испугался последствий.
Алексей сидел на краю дивана в зале. В одних джинсах, с кофрой в руке и лицом, на котором даже щетина торчала как-то обречённо.
— Я ухожу, — произнёс он так, будто объявил о конце эпохи.
Алина молча наливала себе кофе. Без молока, без сахара — как жизнь последние три года.
— Только не говори, что ты всё обдумал, — сказала она, не оборачиваясь.
— А что ты хочешь услышать?
— Что ты мужчина. Что ты остался, потому что есть хребет. Потому что есть мозг. Потому что есть хоть что-то, кроме мамы и братца, у которых чувство меры умерло на старте.
Алексей встал.
— Я не могу между вами разрываться. Это всё равно что выбрать — кому ампутировать руку.
— Угу. Только одну руку я тебе в жизни протягивала, а другая — вечно шарила у тебя по карманам, — горько усмехнулась она.
— Ну ты же понимаешь, у мамы здоровье не то…
— Здоровье не мешает ей обсуждать, как меня «поставить на место». Здоровье у неё, Лёша, отменное. Просто вот душа… в коме.
Он замолчал. Сказал бы что-то — но всё уже было сказано. Причём, ещё вчера.
— Мне правда жаль, — выдавил он на прощание.
Алина обернулась и посмотрела прямо в глаза.
— Мне тоже. Только не тебя, а себя. Что три года считала, будто ты что-то значишь. А ты просто… дополнительная комната в их коммунальной квартире. Только с ногами и зарплатой.
Он ушёл. Тихо. Без скандалов, без хлопка двери. Даже ботинки не скрипнули. Как человек, который и жил-то не совсем по-настоящему.
Следующие дни были как в замедленной перемотке. Подруги одна за другой звонили, но Алина отмахивалась — мол, всё нормально, сама виновата, так бывает. И только Лариса, та самая с бухгалтерии, однажды просто пришла. С тортом, с красным вином и железобетонной решимостью.
— Ну и? — спросила она, усевшись на диван и закурив. — Что теперь?
— Живу. Дышу. Даже сплю. Иногда.
— Ты что, правда думала, что он вдруг станет суперменом? Да у него мама с рождения спину держит, а брат — шарф повязал и сам себя считает жертвой жизни. Ты для них — как ремонт на фоне войны. Мешает, но вроде как нужный.
— Спасибо за поэзию, — хмыкнула Алина. — А ещё?
— А ещё — ты свободна. Не в смысле «смотришь в Тиндер», а в смысле «можешь делать всё, что хочешь». Хочешь — напиши им всем письма. Хочешь — сожги фотографии. Хочешь — устрой девичник с караоке и вали по углам табуретки.
— А я хочу… — Алина остановилась. Подумала. И впервые за долгое время честно ответила: — Я хочу пожить одна. Чтобы никто не швырял в мой дом грязные носки и свои неудачи.
Через неделю в дверь позвонили. На пороге стояла Елена Петровна. Без винограда. Без Виталия. Даже без пальто — в одном кардигане и с видом «жизнь меня обидела».
— Алексей в больнице, — сказала она вместо приветствия. — Давление, нервы, он… короче, ты должна поехать.
— Я должна? — переспросила Алина с ледяным спокойствием.
— Ну ты же его жена. Или уже нет? А я не могу — у меня давление. И Виталик в Туле. Опять с новой барышней.
Алина смотрела на неё и вдруг поняла, как устала. Не просто физически — до костей, до корней волос, до глубины души.
— Я тебе сейчас кое-что скажу, — тихо сказала она. — И ты это запомни. Я не должна. Я могла бы. Но не хочу. Потому что каждый раз, когда я «должна», кто-то садится мне на шею. А я больше не подхожу в качестве табуретки для вашей семейной драмы.
— Ты бессердечная, — прошипела та. — Вот почему у тебя и детей нет. Бог не даёт таким.
Алина даже не вздрогнула.
— А у вас они есть. И что толку? Один — вечный ребёнок, другой — вечный сын. А вы — женщина с ручником вместо совести. До свидания, Елена Петровна.
И закрыла дверь.
Навсегда.
Спустя месяц в квартире стало неожиданно спокойно. Алина поставила новый диван, сделала перестановку, купила себе бокалы, из которых вино стало вкуснее, а одиночество — спокойнее. И однажды утром, когда она заваривала кофе, в голове вдруг всплыла мысль:
А ведь, может, это и есть второй шанс. Не на любовь. На одиночество. Но своё. По-настоящему своё.
Телефон зазвонил. Лариса.
— Ну что, как ты там?
— Великолепно, — улыбнулась Алина. — Сижу, пью кофе, думаю: не позвать ли тебя на бокал чего-то крепкого. За женскую свободу.
— Я уже надеваю юбку боевого назначения, — радостно крикнула подруга. — И не забудь, что с таких вечеров начинаются лучшие романы.
Алина хмыкнула.
— Или лучшие биографии.
Конец рассказа. Статьи и видео без рекламы
С подпиской Дзен Про