«Ты бессердечная!» — прошипела свекровь, когда Алина закрыла дверь навсегда

Каждый осколок разрушенной вазы отразил утрату, но вместе с ней пришла долгожданная свобода.

Алина закрыла ноутбук с нервным щелчком и пошла на кухню. Время — без пятнадцати девять. Рабочий день закончился ещё в восемь, но в их мире нормальные границы существовали только в теории. Реально всё заканчивалось тогда, когда у начальства кончались фантазии.

На кухне царил полумрак, пахло мятным чаем и чуть-чуть — раздражением. Алексей сидел за столом, методично ел яичницу с колбасой, и ни одна эмоция не тронула его лицо. Словно в окаменелой версии «Счастливого семейства».

— Ты мог бы хоть раз подогреть еду мне, нет? — устало бросила Алина, ставя чайник.

— Ты же говорила, что на ужины не рассчитывать, у тебя «проект горит». Вот и не стал мешать, — равнодушно пожал плечами Алексей, не отрывая взгляда от тарелки.

Алина посмотрела на него так, как смотрят женщины, которые точно знают, что сегодня спать в одной постели — нет, не вариант. Максимум — на одном районе.

— Зато у Виталия проект не горит. Пришёл, поел, попил, отдохнул, — буркнула она, открывая холодильник. — Слушай, а он и сегодня собирается ночевать у нас?

Алексей нахмурился:

— Ну а куда ему? У него пока с квартирой не решено. Да и ты же сама говорила: временно.

— Временно — это три дня, максимум неделя. А он живёт с нами уже ЧЕТВЁРТУЮ неделю. Он уже тапочки сюда свои принёс, ты заметил?

Алексей промолчал. Видимо, заметил. Но ничего не предпринял.

И вот оно — первое крошечное «но» в уютной семейной картинке. Крошечная трещина. Её не видно издалека, но если подойти ближе — уже слышен хруст.

— Алиночка, ну что ты как неродная? — пропела Елена Петровна, появившись в квартире без звонка. — Мы с Виталиком только на минуточку, за документами. Он, кстати, ключи у тебя брал, ты не забыла?

Алина почувствовала, как внутри у неё зашевелился тот самый внутренний бешеный пёс, которого она так долго дрессировала.

— Не знала, что у нас теперь «семейный ломбард». Ключи раздаём, заходите, кто хочет, — с ядом улыбнулась она.

— Ну что ты, что ты! — Елена Петровна, как всегда, не замечала сарказма. Или делала вид. — Ты у нас женщина деловая, работаешь, дома тебя не застать. А мы — свои. Семья. Родные.

— Родные — не значит бесплатный отель. — Алина бросила взгляд на Виталия, который уже возился с её кофемашиной.

— Ой, Алин, ты же сама говорила, что не пьёшь кофе после шести, — с улыбкой сказал он, не оборачиваясь. — А я вот как раз в шесть тридцать только просыпаюсь.

— Ты вообще в шесть тридцать живёшь на моей жилплощади, Виталий, — сухо заметила Алина. — И если бы не моя зарплата и моя ипотека, ты бы просыпался под вокзалом.

— Алина! — резко сказал Алексей. — Это уже перебор.

Муж заявил: «Уходишь? Ну и катись», но он не думал, что жена уйдет Читайте также: Муж заявил: «Уходишь? Ну и катись», но он не думал, что жена уйдет

— Тебе перебор, а мне — предел, — ответила она, устремив взгляд в окно.

Самой сложной оказалась не ваза. Хотя по сюжету — она. Китайская, красная с золотом, с тонкой росписью, та самая, которую привезла ей Юлька из командировки в Гонконг, как символ удачи и женской силы. «Вот только поставь — и в жизни всё наладится», — говорила Юлька, передавая упаковку.

Она и поставила. Ровно на полку в углу, между фотографией отца и книгой по архитектурным стилям. Символ силы, угу.

— Ой, ну, блин! — послышалось с коридора. Потом — звон, треск, ещё звон.

Алина резко вышла из комнаты и застыла в дверях.

— Я не хотел! — поднял руки Виталий. — Оно само. Я за шваброй потянулся, и…

— …и вытянул себе приговор, — спокойно закончила Алина.

Алексей уже стоял рядом. В его глазах читалась смесь вины, растерянности и желания исчезнуть.

— Я куплю тебе другую вазу, — попытался вмешаться он.

— Не купишь. Потому что такую уже не купишь нигде. Как и уважение.

— Алин, ну не раздувай из мухи слона, — пожал плечами Виталий, отряхивая джинсы. — Я тебе потом с Алика какую-нибудь вазу закажу. Гораздо красивее.

Алина подошла ближе. Пальцем аккуратно подняла осколок с пола. Посмотрела на него, как хирург на вырезанную опухоль.

— Алика? Правда? То есть ты разбил чужую вещь, даже не извинился, и теперь предлагаешь мне китайскую подделку взамен? Тебе самому не смешно?

— Не драматизируй, Алина, — вмешалась снова Елена Петровна, которая, видимо, уже считала себя третьим участником их брака. — Это же просто ваза. Ну, подумаешь! У нас у соседки на даче вообще дом сгорел.

— Может, и вам поехать туда? Домой? — сквозь зубы процедила Алина.

— А вот и отличная мысль! — вдруг радостно подхватила свекровь. — Только у Виталика пока ни дома, ни денег, ни понимания, как жить дальше. Может, вы с Алексеем обсудите, как его поддержать? Ну там… зарегистрировать временно здесь. Всё равно ведь квартира большая. Да и, строго говоря, Алексея…

— …да, да, я помню. Алексей — твой сын. А я — просто арендатор с ипотекой, — усмехнулась Алина. — Только вот беда: квартира — моя.

— Ну ты ж замужем, Алина, — пожала плечами Елена Петровна. — Всё общее. Семья. Супружество. А ты — как будто против всех…

— А вы — как будто против меня, — спокойно сказала Алина. — Только с юмором у вас хуже. А с совестью — вообще швах.

Вечером она сидела на кухне одна. Смотрела на пустую полку. И вдруг поняла: ваза — это не просто ваза.

Будущая свекровь возмутилась: «Почему на моем балансе до сих пор пусто?» Читайте также: Будущая свекровь возмутилась: «Почему на моем балансе до сих пор пусто?»

Это была последняя вещь, которую в этой квартире ещё уважали.

Теперь — нет.

И странное чувство — не обида даже, а ясность — прорезалось внутри.

Виталий. Елена Петровна. Алексей. Все они были как осколки этой вазы. Яркие, режущие, бессмысленные. И собирать их обратно — смысла никакого.

Она включила чайник. Точно зная: завтра будет разговор. Большой. Последний. Без фильтров.

С утра на кухне царила гробовая тишина. Даже чайник, казалось, кипел как-то по-тихому, в полголоса, чтобы не потревожить обстановку.

Алексей сидел за столом с тем самым выражением лица, с которым мужчины обычно читают инструкцию к газовой колонке — вроде всё понятно, но душа всё равно замирает.

Алина стояла у плиты и жарила омлет. На одну порцию. Себе. Без единого взгляда в его сторону.

— Я вчера подумал… — начал Алексей и сразу осёкся, как школьник, забившийся в угол после двойки по математике.

Алина не обернулась.

— Мало ли, что ты подумал. Мне важнее, что ты сделал. А ты, Лёшенька, сделал ровно ничего.

— Ну ты тоже… перегнула, если честно, — осторожно вставил он, зацепив ложкой по кружке.

— Да, точно. Перегнула. Надо было сразу полицию вызвать — сказать, что в квартиру проник человек, разбил имущество, и у него ещё есть ключи. Очень логично, правда?

Алексей встал, прошёлся по кухне, потёр затылок — фирменный жест, который означал, что ему очень хочется выглядеть как взрослый, но получается школьник с сочинением «Как я провёл лето».

— Алина, ну ты пойми, это же мой брат. Он в сложной ситуации. Жена ушла, бизнес накрылся, ему негде жить…

— О, давай сейчас ещё слёзы пустим! И по кругу пустим шапку для сбора пожертвований, — резко обернулась она. — Сложной ситуации у нас у всех хватает. Только ты почему-то вспомнил, что у тебя брат, ровно тогда, когда я взяла ипотеку. До этого ты был вполне автономным мужчиной с отдельным мнением.

Алексей молчал. Потому что сказать было, по сути, нечего.

— Ну ты это… не кипятись, Алиночка, — Елена Петровна сидела на диване с видом полноправной хозяйки, развалившись и поедая виноград, который сама же и принесла. — Мы тут с Виталиком посовещались… И вот, что решили.

Алина встала в дверях, сцепив руки на груди.

История милой Милы, оказавшейся заложницей родственных обязанностей, но нашедшей помощь за пределами семьи Читайте также: История милой Милы, оказавшейся заложницей родственных обязанностей, но нашедшей помощь за пределами семьи

— Мы? Кто «мы»?

— Ну… Я и Виталик. И Алексей, кстати, тоже не против.

— Фантастика. Новое семейное правительство. Только я, видимо, в этом тройственном союзе — министр обороны. Обороняюсь с утра до ночи.

— А не надо, дорогая, вот этих колкостей, — резко сказала Елена Петровна, кладя виноградину в рот. — Мы решили: квартиру нужно оформить на Виталика. Ну хотя бы частично. Как помощь. Ведь вы семья. А значит — всё общее.

— Вы с ума сошли? — у Алины даже голос сел. — Эта квартира куплена мной. Я гасила ипотеку. Я работала. Я въезжала сюда с коробками, пока Алексей подбирал шторы для маминого дома. И теперь вы предлагаете мне… передать часть квартиры вашему безработному сыну?

— Он не безработный, он временно в поиске себя, — вмешался Виталий, выходя из спальни в шортах и футболке с надписью «Real men don’t do drama».

— Ага. Только ты сам — одна сплошная драма, — процедила Алина. — У тебя даже тапки тут воняют предательством.

— Ну это уже перебор, — сказал Алексей, заходя следом. — Мы просто хотели поговорить.

— Вы не хотели поговорить. Вы хотели меня поставить перед фактом. Мол, квартира — общая. Брату плохо. Жена злая. Давайте отрежем ей кусок и скормим нуждающемуся родственнику.

— Не драматизируй, Алина, — снова включилась Елена Петровна. — Ты же понимаешь: семья — это всегда компромисс. Вот я, например, с отцом Алексея сколько лет прожила, и ничего. Он меня тоже бесил. И даже бил пару раз. Но я терпела. Потому что семья.

— Вы сейчас серьёзно? Вы сравниваете физическое насилие с бытовым паразитизмом? — Алина не верила своим ушам. — Мне бы вашей выдержки. Хотя нет, не надо. А то потом таблетки придётся пить. От удушья.

На следующий день Алина сделала то, чего Алексей от неё не ожидал. Она поехала к нотариусу.

Там, спокойно и хладнокровно, оформила всё, что могла. Чётко зафиксировала, что квартира — её личная собственность, куплена до брака, на её средства, с её выплатами. Никакой «общности имущества». Никакой «семьи» в праве собственности.

И вот когда она приехала домой, с папкой документов, на пороге её встретили… вся троица.

Елена Петровна с выражением «мы пришли мириться, но с кулаками».

Виталий — с бровями домиком.

Алексей — с растерянной честностью в глазах.

— Алина, мы подумали… — начал он.

— Да вы всё уже подумали. А теперь я. — Она открыла папку и вытащила бумагу. — Вот. Заверенная копия. Квартира — моя. Только моя. Юридически. И морально, кстати, тоже.

Елена Петровна попыталась вставить:

Cвекровь заявила невестке: «Ты пустоцвет!» — и та драпанула от ее сына. Потом свекруха пожалела Читайте также: Cвекровь заявила невестке: «Ты пустоцвет!» — и та драпанула от ее сына. Потом свекруха пожалела

— Это ты зря. Мы просто хотели…

— Вы хотели — это не значит, что вы получите, — перебила Алина. — И теперь условия такие: Виталий собирает вещи. Сегодня. До вечера. Алексей — решает, он с мамой и братом или со мной. Время подумать — до утра. Потом — поздно будет.

— Это шантаж? — сверкнула глазами свекровь.

— Нет. Это взрослое решение взрослого человека, который устал от цирка. Билетов больше не будет.

— Ты что, серьёзно? — ошарашенно спросил Алексей. — Просто выгнать моего брата?

Алина глубоко вздохнула.

— Я не выгоняю твоего брата. Я выгоняю из своей жизни свою глупость. Глупость, которая поверила, что семья — это когда все тебя любят просто так. А не только пока ты оплачиваешь коммуналку.

К вечеру Виталий собрал вещи. Правда, с сарказмом.

— Не переживай, Алин. Тебя всё равно никто не вспомнит через полгода. Зато как ты себя сейчас ведёшь — это прям в учебник. «Как остаться одной и не заметить».

— Главное — не с тобой, — улыбнулась она. — А там уж посмотрим.

Алексей остался. Но сидел весь вечер в тишине. Его внутренний процессинг явно завис на стадии «перепрошивка ценностей».

Алина молча смотрела в окно.

Завтра будет утро.

И оно решит всё.

Утро было каким-то слишком светлым. Алина проснулась от того, что в квартире подозрительно тихо. Ни звука. Даже холодильник перестал гудеть, как будто испугался последствий.

Алексей сидел на краю дивана в зале. В одних джинсах, с кофрой в руке и лицом, на котором даже щетина торчала как-то обречённо.

— Я ухожу, — произнёс он так, будто объявил о конце эпохи.

Алина молча наливала себе кофе. Без молока, без сахара — как жизнь последние три года.

— Только не говори, что ты всё обдумал, — сказала она, не оборачиваясь.

Свекровь удивила: «В моей квартире сына поселю, а сама к вам переду» Читайте также: Свекровь удивила: «В моей квартире сына поселю, а сама к вам переду»

— А что ты хочешь услышать?

— Что ты мужчина. Что ты остался, потому что есть хребет. Потому что есть мозг. Потому что есть хоть что-то, кроме мамы и братца, у которых чувство меры умерло на старте.

Алексей встал.

— Я не могу между вами разрываться. Это всё равно что выбрать — кому ампутировать руку.

— Угу. Только одну руку я тебе в жизни протягивала, а другая — вечно шарила у тебя по карманам, — горько усмехнулась она.

— Ну ты же понимаешь, у мамы здоровье не то…

— Здоровье не мешает ей обсуждать, как меня «поставить на место». Здоровье у неё, Лёша, отменное. Просто вот душа… в коме.

Он замолчал. Сказал бы что-то — но всё уже было сказано. Причём, ещё вчера.

— Мне правда жаль, — выдавил он на прощание.

Алина обернулась и посмотрела прямо в глаза.

— Мне тоже. Только не тебя, а себя. Что три года считала, будто ты что-то значишь. А ты просто… дополнительная комната в их коммунальной квартире. Только с ногами и зарплатой.

Он ушёл. Тихо. Без скандалов, без хлопка двери. Даже ботинки не скрипнули. Как человек, который и жил-то не совсем по-настоящему.

Следующие дни были как в замедленной перемотке. Подруги одна за другой звонили, но Алина отмахивалась — мол, всё нормально, сама виновата, так бывает. И только Лариса, та самая с бухгалтерии, однажды просто пришла. С тортом, с красным вином и железобетонной решимостью.

— Ну и? — спросила она, усевшись на диван и закурив. — Что теперь?

— Живу. Дышу. Даже сплю. Иногда.

— Ты что, правда думала, что он вдруг станет суперменом? Да у него мама с рождения спину держит, а брат — шарф повязал и сам себя считает жертвой жизни. Ты для них — как ремонт на фоне войны. Мешает, но вроде как нужный.

— Спасибо за поэзию, — хмыкнула Алина. — А ещё?

— А ещё — ты свободна. Не в смысле «смотришь в Тиндер», а в смысле «можешь делать всё, что хочешь». Хочешь — напиши им всем письма. Хочешь — сожги фотографии. Хочешь — устрой девичник с караоке и вали по углам табуретки.

— А я хочу… — Алина остановилась. Подумала. И впервые за долгое время честно ответила: — Я хочу пожить одна. Чтобы никто не швырял в мой дом грязные носки и свои неудачи.

Через неделю в дверь позвонили. На пороге стояла Елена Петровна. Без винограда. Без Виталия. Даже без пальто — в одном кардигане и с видом «жизнь меня обидела».

«Ты меня поняла?» — свекровь оказалась лицом к борщу, показывая, что терпение невестки исчерпано Читайте также: «Ты меня поняла?» — свекровь оказалась лицом к борщу, показывая, что терпение невестки исчерпано

— Алексей в больнице, — сказала она вместо приветствия. — Давление, нервы, он… короче, ты должна поехать.

— Я должна? — переспросила Алина с ледяным спокойствием.

— Ну ты же его жена. Или уже нет? А я не могу — у меня давление. И Виталик в Туле. Опять с новой барышней.

Алина смотрела на неё и вдруг поняла, как устала. Не просто физически — до костей, до корней волос, до глубины души.

— Я тебе сейчас кое-что скажу, — тихо сказала она. — И ты это запомни. Я не должна. Я могла бы. Но не хочу. Потому что каждый раз, когда я «должна», кто-то садится мне на шею. А я больше не подхожу в качестве табуретки для вашей семейной драмы.

— Ты бессердечная, — прошипела та. — Вот почему у тебя и детей нет. Бог не даёт таким.

Алина даже не вздрогнула.

— А у вас они есть. И что толку? Один — вечный ребёнок, другой — вечный сын. А вы — женщина с ручником вместо совести. До свидания, Елена Петровна.

И закрыла дверь.

Навсегда.

Спустя месяц в квартире стало неожиданно спокойно. Алина поставила новый диван, сделала перестановку, купила себе бокалы, из которых вино стало вкуснее, а одиночество — спокойнее. И однажды утром, когда она заваривала кофе, в голове вдруг всплыла мысль:

А ведь, может, это и есть второй шанс. Не на любовь. На одиночество. Но своё. По-настоящему своё.

Телефон зазвонил. Лариса.

— Ну что, как ты там?

— Великолепно, — улыбнулась Алина. — Сижу, пью кофе, думаю: не позвать ли тебя на бокал чего-то крепкого. За женскую свободу.

— Я уже надеваю юбку боевого назначения, — радостно крикнула подруга. — И не забудь, что с таких вечеров начинаются лучшие романы.

Алина хмыкнула.

— Или лучшие биографии.

Конец рассказа. Статьи и видео без рекламы

С подпиской Дзен Про

Источник