— Он что, с ума сошёл?! — Ксения стояла посреди кухни в халате, с венчиком в руке и лицом, красным от гнева. — Ты вообще слышал, что он сказал?
— Ну… да, — осторожно отозвался Алексей, отступая ближе к холодильнику, как будто тот мог защитить его от урагана. — Просто на недельку. Пока не найдут что-то съёмное.
— Ага. И собаку они тоже на недельку с собой притащат? И троих детей? И Алину с её вечными масками и каштановой краской на плитке? — Она подняла бровь и сжала губы, как будто удерживалась от того, чтобы метнуть в мужа сковородку. — Лёш, ты вообще своей головой думаешь или так, на автомате?
— Это мой брат, Ксюш. Он остался без жилья. Что мне было делать? Сказать: «сорян, ищи подвал»? — Алексей, в отличие от жены, выглядел не злобным, а скорее растерянным. — Он всегда мне помогал, помнишь, когда я колено сломал…
— Ага, помогал. Два раза пиво принёс и один раз носки подарил. Великолепно. Почётный родственник года. — Ксения закатила глаза. — И ты даже не подумал спросить меня, да? Просто: «Ксюш, мы теперь живём с зоопарком, привыкай».
Алексей молчал. Он и правда не спросил. Просто поставил перед фактом, и всё. Потому что внутри него было что-то такое… неприятное, скребущее: чувство вины. Игорь — старший брат. Он всегда был харизматичным, напористым и, по правде говоря, эгоистичным. Но Алексей его любил. Может, за детство, когда тот таскал его на футбол и угощал шашлыками в пивной на углу. Может, просто потому, что у них одна кровь. А может, потому, что Игорю вечно не везло — а Алексей всегда считал, что кому-то ведь должно повезти.
— Ты просто не представляешь, чем это закончится, — Ксения отвернулась, наливая себе чай. Голос её стал ровным, почти ледяным. — Они въедут. Займут детскую. Устроят ад в ванной. Сожрут всё в холодильнике. А потом… потом скажут: «Ну а что? Нам и так норм. А где нам ещё жить?» И всё. Ты меня знаешь. Я либо живу спокойно, либо ухожу.
— Да что ты сразу — ухожу? — вздохнул Алексей. — Мы ж семья.
— Мы? Или они?
Она не повысила голос. Но прозвучало это как выстрел. И в кухне сразу стало тихо. Даже Барс, немецкая овчарка, которую Алексей взял из приюта пару лет назад, затаился под столом. Он уже знал, что когда Ксения говорит таким голосом, лучше прикинуться декоративной подушкой.
— Ладно, давай сделаем так, — предложил Алексей, всё ещё надеясь, что рациональность победит. — Они приедут. На неделю. Максимум — две. Я сам буду им помогать искать жильё, сам отвезу, сам вывезу. Но сейчас у них реально беда. И ты сама не раз говорила: у нас трёшка, а детей нет…
— Да, потому что я не хочу, чтобы мой дом превращался в коммуналку! — резко перебила она. — И потому что я люблю порядок! Потому что я по полочкам всё раскладываю — и в шкафу, и в жизни! А у твоего брата в голове бардак, как у студента в холодильнике!
Алексей открыл было рот, но замолчал. Потому что что бы он сейчас ни сказал, всё равно получит в ответ ядерную ракету. И правда, с Игорем всегда был хаос. Всё через одно место: работу теряет, жену водит по разным квартирам, детей записывает в три садика одновременно, потом забывает, в какой из них ходить.
Но всё равно — брат.
Брат, мать его, с тремя детьми и собакой…
Через три дня в квартиру ввалился ураган по имени «семья Игоря». Первым влетел пёс по кличке Череп — полупитбуль, полутанковая гусеница. За ним — Игорь, с рюкзаком на одном плече и ребёнком на другом. Алина шла следом, тянула чемодан на колёсиках, который напоминал небольшой шкаф-купе. Позади них бежали дети, визжа, как будто они соревновались в громкости.
— Сеструха! — радостно рявкнул Игорь, как будто Ксения не сверлила его глазами, а держала табличку «Добро пожаловать». — Как же ты похорошела! Прямо как моя первая любовь в девятом классе! Только с зубами лучше!
— А ты, как я погляжу, не разучился сравнивать женщин с девчонками из школы, — с улыбкой ответила она. — Впрочем, чем ещё можно заниматься, если ума нет?
— О, остроты пошли! Люблю это в тебе, Ксю. Такая ты у нас… как грейпфрут: красивая, но терпкая.
Она не ответила. Просто ушла в спальню. Закрылась. Села на кровать. И долго сидела, глядя в окно. Слышала, как Барс лает, как дети бегают по коридору, как Алина орёт, что у неё «потекла тушь от стресса» и требует ватные диски, которых, разумеется, никто не взял.
Потом вошёл Алексей. Сел рядом.
— Ну как ты?
— Хочешь честно? — тихо спросила она. — Я чувствую, как будто меня изнасиловали бытовым насилием.
— Я тебя понимаю.
— Не, Лёш. Ты меня не понимаешь. Потому что ты не с ними живёшь. Ты с ними дружишь. А я — живу.
Он ничего не ответил.
А в это время на кухне кто-то пролил апельсиновый сок на новый диван.
С утра Ксения проснулась не от будильника, а от визга. Кто-то — судя по звуку, младший сын Игоря, — истошно кричал, что его не пускают в ванную. Барс рычал у двери спальни. По полу стучало, будто кто-то играет в регби. И всё это сопровождалось ароматом подгоревшего тоста и каким-то лёгким запахом мокрой собаки.
Она встала. Молча, медленно, как в фильмах про маньяков. Открыла дверь и увидела Алину, стоящую в спортивном топе и капроновых шортах, с маской на лице и с кружкой кофе в руках. Та глянула на Ксению и, не моргнув:
— Доброе утро, сестричка. Кофе будешь? У меня капсулы с ванилью, только я в посудомоечную машину их случайно положила.
— Только если вместе с тобой в духовку, — буркнула Ксения и пошла на кухню.
За столом сидел Игорь. В одних трусах. Ел руками варёное яйцо. Дети носились по комнате, как стадо гиперактивных козлят. Череп скакал за ними, периодически вгрызаясь в тапки Барса, который молча лежал под батареей, явно пересматривая свои жизненные ориентиры.
— Лёша где? — спросила Ксения, доставая из холодильника кефир.
— Ушёл на работу. Ты ж не думаешь, что он теперь тут будет сидеть? — Игорь хохотнул. — Ты прям как мама, только без оладушек. А где, кстати, оладушки?
— На Луне, Игорь. Вместе с моим терпением.
Он отмахнулся, как от мухи. Потом встал, вытер руки о полотенце, на котором были изображены мопсы в очках, и добавил:
— Ну ты не психуй. Мы ведь не навсегда. Пока найдём вариант — потом свалим.
— Угу. Вариант — это квартира, да? А искать вы её когда будете? В промежутках между сериалами и йогой в моём коридоре?
— Да всё мы ищем, ищем. Алина вон на «Циане» сидит. Правда, вчера случайно заказала шторы вместо квартиры. Но ничего, научится.
Шторы, твою мать…
Ксения молча ушла обратно в спальню. Захлопнула за собой дверь, села на кровать и вжала лицо в ладони.
Что с ней происходило, она и сама до конца не понимала. Словно что-то в ней треснуло, и этот треск каждый день становился громче. Она не могла зайти в ванную, не поскользнувшись на чьей-то пенке для душа. Не могла приготовить обед, потому что в холодильнике лежала кастрюля с Алининой диетической чечевицей, которую никто не ел. Не могла включить музыку — дети орали, что «у них сейчас мультик».
Всё. Было. Не. Так.
Вечером пришёл Алексей. С порога — усталый взгляд, растянутые плечи, «я сейчас, только переоденусь». Он явно не понимал, в какую мясорубку его дом превратился за неделю.
Ксения дождалась, пока он вымоет руки. И выложила всё.
— Ты либо решаешь вопрос — и срочно, — голос у неё дрожал, — либо я выхожу из этой квартиры и возвращаюсь только за вещами.
— Ксюша… — Алексей поднял на неё глаза. — Ну, я же тебя просил… это временно…
— Алексей, — перебила она, — знаешь, как называется «временно», когда оно длится больше недели и не имеет ни сроков, ни даты окончания?
— Как?
— Навсегда.
Он тяжело сел на диван. Барс, как преданный охранник, ткнулся ему мордой в бок. Алексей машинально потрепал пса за ухо.
— Я не могу просто выгнать их, — прошептал он. — Ну как? Ты бы выгнала свою сестру с детьми на улицу?
— У меня нет сестры. И знаешь, может, и хорошо, — с иронией ответила Ксения. — Потому что я, в отличие от тебя, умею говорить «нет».
— Они моя семья.
— А я кто?
Он посмотрел на неё. Долго. Внимательно. В этом взгляде было столько боли, что Ксения вдруг захотела подойти, обнять, сказать, что всё ещё можно исправить. Но она стояла, упрямая, как стенка, холодная, как её утренний кефир.
— Ты — женщина, которую я люблю, — наконец сказал он. — Но ты ставишь мне ультиматум. А я между двух огней.
— Нет, Лёш. Я тебе не ультиматум ставлю. Я просто не хочу быть третьей в своём доме.
На следующий день она не пошла на работу. Взяла отгул. Заказала себе капучино из кофейни на углу и час сидела на балконе, уставившись в серое московское небо.
И тогда ей пришла в голову одна мысль. Простая. Резкая. Злая, как лимонный сок в ранке.
А что, если предложить им купить квартиру? Не снимать. Не искать. А купить. Пусть поймут, сколько стоит жить в своей квартире. Пусть влезут в ипотеку. Влезут — может, хотя бы начнут думать головой.
Вечером она сказала об этом Алексею.
— Они? Квартиру? Да у Игоря кредитная история, как у жулика из «Место встречи изменить нельзя».
— Ну, значит, будет шанс начать всё заново. Ты же веришь в него?
— Верю. — Он вздохнул. — Но, Ксюш, я не знаю, потянут ли они.
— А мне всё равно. — Она встала. — Или ипотека — или чемоданы. Выбирайте.
Он смотрел ей вслед. А Барс, умная псина, тихо выдохнул и лег, положив морду на лапы.
И в воздухе наконец повисла тишина. Густая, как сгущёнка. Впервые за неделю.
Прошла неделя.
Квартира снова напоминала вокзал. Вечные сумки, детские ботинки в прихожей, чей-то лифчик в ванной, мужской носок под кофемашиной. Барс уже не вставал при звуке звонка — он просто жалобно повизгивал и прятался в спальне, под кроватью.
Ксения держалась. Молча. Заносила свои чашки в спальню, обедала на балконе, надевала наушники при виде Игоря. От её прежнего бойкого характера осталась только сжатая челюсть и взгляд, как у преподавателя в ПТУ.
Алексей всё чаще задерживался на работе. Возвращался поздно. Ели они теперь редко вместе. Спали, по сути, врозь. Один раз Ксения проснулась — Алексея не было. Нашла его в детской, на полу, рядом с Барсом. Тот спал на груди у хозяина, как плюшевая подушка.
Наутро, за завтраком, она сказала, не глядя:
— Барса можно и в приют отдать. Он здесь тоже никому не нужен.
— Ты издеваешься? — тихо спросил Алексей.
— А ты? Ты надо мной нет?
Он ничего не ответил. И тогда она поняла: всё, дальше нечего ждать.
Вечером она пришла домой раньше обычного. Дети смотрели мультики, Алина варила свои пресловутые чечевичные щи, в коридоре лежали пакеты из «Ленты» — похоже, они снова закупались «на неделю вперёд», хотя холодильник не закрывался.
Она зашла в спальню, достала чемодан. Медленно, аккуратно, без истерик. Как хирург перед операцией. Каждое платье, каждая блузка — с какой-то мрачной торжественностью. Никакой трагедии. Просто переезд. По всем правилам внутренней эвакуации.
Алексей пришёл ближе к девяти. Увидел чемодан у двери.
— Ты что, серьёзно?
— А ты думал — я шучу? — спокойно ответила Ксения. — Я сказала, что у меня есть границы. Я их обозначила. Ты не отреагировал.
Он подошёл ближе. Смотрел на неё как-то… устало.
— Ксюш, ну ты же понимаешь. Ну как я их выставлю? Они — мои родные.
— А я нет?
— Ты — моя жена. Я думал, что ты поддержишь…
— А я думала, что ты выберешь меня. Хотя бы раз.
Она застегнула молнию на чемодане. Щелчок был оглушительным — как последняя точка в письме.
— И куда ты поедешь? — хрипло спросил Алексей.
— К маме. На пару дней. Потом сниму что-нибудь. Без детей. Без собак. Без чечевицы.
Он стоял, сжав кулаки. Потом внезапно шагнул к ней. Резко. Почти с гневом. Обнял. Сильно, грубо, как будто удерживал не женщину, а ускользающую часть себя.
— Я люблю тебя, Ксю. Я не хочу тебя терять.
— Тогда не теряй. Делай выбор.
Он отпустил. Молча. Пошёл в кухню. Вернулся через минуту — с телефоном.
— Игорь, — сказал он в трубку. — Завтра ищешь съём. Да, я серьёзно. Нет, не обсуждается. Да, могу помочь деньгами. Но жить вы тут больше не будете.
С той стороны раздался визг. Ксения слышала, как Алина кричит фоном: «Да как она посмела!», дети вопили что-то, Барс залаял.
Алексей отключил.
Повернулся к Ксении. Его лицо было бледным, губы дрожали.
— Ну вот. Я сделал это. Ты довольна?
— Нет, — сказала она. — Я опустошена.
Он хотел что-то сказать — и замолчал.
Она подошла к нему. Взяла за руку.
— Но спасибо, — тихо добавила она. — За то, что выбрал. Пусть поздно. Но выбрал.
Через два дня в квартире воцарилась гробовая тишина. Ушли все. Игорь, Алина, дети, собака, запахи, звуки, капсулы, куртки, горшки, куртки. Барс ушёл с ними — Ксения настояла. Алексей не спорил.
Он убирал квартиру почти целый день. Без слов. Моющие, тряпки, сбор пакетов, вынос мусора, чистка ковра. На третий пакет он сел и просто зарыдал. Как мальчишка. Беззвучно.
Ксения подошла. Села рядом.
— Всё?
Он кивнул. Молча. Она положила голову ему на плечо.
— Знаешь, — тихо сказала она. — Я ведь тебя всё равно люблю. Но больше всего я люблю дышать. А ты чуть не задушил меня чужими проблемами.
— Я понял.
— Надеюсь.
Он встал, протянул ей руку. Улыбнулся. Впервые за долгое время.
— Пойдём выпьем вина?
— Только если не из кружки с мопсом.
— У нас теперь есть бокалы. И… тишина.
Она взяла его за руку. И впервые за месяц не чувствовала обиды. Только лёгкую тоску. Но тоска — это нормально. Она как ремонт: сначала раздражает, потом — обновляет.
Конец рассказа.