Новая девочка появилась в школе в середине учебного года, когда остальные давно привыкли друг к другу. Никто не знал, откуда она приехала, и мало кто всерьёз хотел это выяснять. Её звали Маша, она была худенькой, с узкими плечами и большими глазами, которые смотрели на мир с тревожным ожиданием. На ногах у неё часто красовались стоптанные тапочки, явно неробкого вида — будто бы они прошли с ней не один километр. А вместо обычного рюкзака носила вязаный мешочек на верёвочных лямках. Учителям она сразу показалась тихой и скромной: отвечала тихим голосом, старалась не попадаться на глаза и не встревать в школьные разговоры. Но в детском коллективе иногда достаточно одного непривычного признака, чтобы стать мишенью для насмешек.
Местные мальчишки глядели исподлобья, хихикали, когда Маша проходила мимо. Смеялись над тапочками, кривлялись: «Гляди, у неё даже рюкзак не настоящий». А девочки, более изощрённые, прикидывались подружками, но стоило ей отвернуться, как на задних партах шептались и перешёптывались, время от времени бросая косые взгляды. Никто не догадывался, что за история у этой маленькой худой девочки, почему она всегда такая вздрагивающая. Учителя вроде бы замечали, что она не вписывается, но отчасти махали рукой: «Ну… новенькая, привыкнет. Сама как-нибудь приспособится». Иногда кто-то из педагогов пытался заговорить с ней, узнать, как дела, но она отвечала короткими фразами, будто боялась раскрыть лишнюю тайну.
Каждый день после уроков, не задерживаясь в коридорах и не общаясь с одноклассниками, Маша быстро собирала свои тетради, натягивала старенькие тапочки и уходила. Вскоре все заметили, что она направляется к большому пруду, который находился по дороге к окраине посёлка. Пруд этот был не совсем ухоженным, но там водились утки — и Маша каждый раз аккуратно вытаскивала из кармашка пакет с крошками или крупой. Садилась на деревянную скамеечку, тихо звала пернатых, и те подплывали, словно чувствовали доверие. Девочка кормила их, шептала что-то под нос — возможно, разговаривала с утками или просто утешала себя самой мыслью, что здесь, у воды, спокойнее, чем в школе. Проходили недели: зима уже подходила к концу, лёд на пруду почти растаял, утки всё чаще собирались в стайки, бестолково шлёпая по мокрой траве у берега. И каждый день Маша приходила к ним со своим скромным пайком.
Пару мальчишек из её класса, которые любили пошалить, решили подшутить над этой «странной» девочкой. Им казалось, что она ведёт себя слишком тихо, значит, можно сделать что-то «весёлое». Им в голову пришла идея принести резиновую змею и подбросить её в пруд, пока Маша отвлечётся. Одним послеобеденным днём они подкараулили её. Она шла, как обычно, по тропинке к скамейке, присела на краешек, поставила рядом свой вязаный рюкзачок, достала небольшой мешочек крошек. А мальчишки залегли в кустах, стараясь не шуметь. Ждали момента, чтобы кинуть свою «змею» так, чтобы она всплыла недалеко от берега, прямо перед Машей.
Она крошила хлеб и кидала уткам. Они подплывали, крякали. В какой-то миг один из мальчишек размахнулся и бросил резиновую змею в воду, поближе к девочке. Внешне она выглядела довольно реалистично, особенно если взглянуть мельком: зелёная поверхность с узором, длинное тело. Когда Маша это заметила, она не сразу поняла, что нечто странное плавает рядом: к ней словно подплывала какая-то тварь — длинная, извивающаяся. Сперва она вздохнула от неожиданности, а потом в ней вдруг вспыхнул панический страх. Может, когда-то в её жизни уже был опыт встречи с гадюкой, или просто она испугалась неопознанного существа. Она вскочила, пошатнулась, поскользнулась на влажной траве у самого края и с криком полетела в воду. Рюкзак с крошками упал на землю, а она ухнула в ледяную рябь.
Из-под куста мальчишки вынырнули, сами обомлели — не предполагали, что всё зайдёт так далеко. Они метались по берегу, не зная, что делать. Девочка барахталась, пытаясь ухватиться за корягу, которая торчала у воды. Мокрые волосы прилипли к лицу, она кричала — то ли от испуга, то ли от боли. Вода была непрогретая, после зимы, и сил у неё было мало. От ужаса она только больше захлёбывалась. В этот момент возле пруда случайно оказался ещё один мальчик, Егор из параллельного класса, которого родители накануне попросили зайти после уроков к тёте, живущей у реки. Он увидел толпу ребят, которые бегали на берегу и лишь разводили руками. Уловил взглядом Машу, что уже почти погружалась с головой, а ноги её путаются в иле. Не раздумывая, он сбросил верхнюю одежду и бросился в воду. Холода почти не чувствовал на адреналине, умел немного плавать и быстро добрался до девочки, подхватил её под руку. Вода была грязноватая, леденящая, но он, преодолевая страх, подтащил её к берегу. Кто-то из зевак сообразил, что надо подать палку, чтобы обеим мокрым фигуркам было за что ухватиться. Так они вдвоём выбрались на берег: дрожащая, бледная Маша и озябший Егор, который откашливался, глубоко дыша.
Пока остальные приходили в себя, девочка сидела на земле, сжалась калачиком. В глазах стояли слёзы, она не понимала, что именно произошло, почему в пруду оказалась резиновая змея и, главное, кто теперь виноват. Мальчишки, что затеяли это, поспешили уйти, стыдливо опустив головы. Оставшиеся ошарашенно смотрели то на Машу, то на Егора. Потом кто-то предложил: «Надо же её проводить домой, она же промокла». Но девочка замотала головой: «Не надо, я сама…» Она поднялась, забрала свой вязаный рюкзак, смотрела на Егора. Тот стоял с мокрыми штанами, сам чуть не свалившийся от холода. Она пересилила себя и прошептала: «Спасибо. Извини…» Он только хмыкнул: «За что извиняться-то? Меньше слов, давай пойдём, а то простудимся».
Они начали идти по узкой тропке вдоль пруда. Девочка дрожала и шмыгала носом, Егор шагал рядом, кусая губы — то ли от холода, то ли от растерянности. Он оглянулся на школьных приятелей, но те вскоре разбежались. Пришлось идти вдвоём. Спустя минуту неловкого молчания он спросил: «Куда тебя проводить? Я не хочу тебя одну вот так отпускать». Маша посмотрела на него, подумала, потом кивнула куда-то в сторону старого переулка. «Мне туда. Живу недалеко, недалеко…» Они свернули на боковую дорожку. По пути Егор коротко рассказывал, как пошёл по поручению родителей к тёте, а вышло, что увидел её, тонущую. Девочка вся сжималась от чувства стыда и страха — вдруг эти странные мальчишки теперь будут мстить ей за то, что спасли против её воли? Но взгляд Егора был спокойным. И когда они дошли до ветхого деревянного забора у самого конца улочки, она робко произнесла: «Спасибо тебе ещё раз. Иди лучше домой, а то простудишься». Он кивнул, уже собирался разворачиваться, но вдруг увидел, что дом, куда она зашла, выглядит совсем заброшенным. Окна, кажется, забиты, с крыльца свисают старые тряпки. «Это твой дом?» — вырвалось у него. Девочка кивнула, хотела уже скрыться за дверью. Но он шагнул следом: «Может, тебе надо помочь, ты ведь вся мокрая?»
Она помедлила, потом тихо открыла дверь и пропустила его внутрь. В крошечной прихожей стоял полумрак, запах лекарств и чего-то старого, пыльного. Он увидел, что прямо из комнаты выглядывает маленький мальчик лет пяти, с широко распахнутыми глазами. Тот что-то хотел спросить, но промолчал. Маша сняла мокрую кофту, кинула на стул, повернулась к Егору: «Это мой брат, Гриша». Младший брат снова поглядел то на неё, то на незнакомца. Маша сказала: «Он не ходит в садик, потому что… ну, нас некому водить. С нами ещё бабушка, но она… она не может вставать». Егор заметил, как внутри комнаты, на примятом диване, лежит пожилая женщина, видимо, парализованная. Её взгляд устремлён в потолок, голову она еле поворачивает. «Здравствуйте», — тихо сказал он, не зная, услышит ли бабушка. Она едва шевельнула губами.
Маша провела его в маленькую кухоньку. Там не было плиты на газу — лишь старенькая электрическая, а холодильник выглядел таким древним, что можно подумать, он давно не работает. В углу стояло два-три пластиковых ведра, видимо, для воды, поскольку водопровода в доме уже не осталось. «Прости, у нас тут всё не очень… Я редко привожу чужих людей», — неловко сказала Маша. Егор молчал, чувствуя, как у него внутри растёт тяжёлое чувство: ему стало ясно, что эта девочка живёт на грани выживания. Родители где-то исчезли или, может, давно не появляются, бабушка парализована, брат маленький. А она сама ходит в школу в стоптанных тапочках, боится лишний раз словом обмолвиться. Он посмотрел на неё и только выдавил: «Тебе есть во что переодеться?»
Маша опустила глаза: «Да, есть что-то в комнате. Я привыкла… Да и ничего страшного, подумаешь, промокли вещи». Но Егор, который в свои тринадцать лет не был особенно решительным, вдруг почувствовал внутри острое желание что-то сделать. Он понимал, что сам едва ли может помочь с деньгами или вещами, но оставить это в таком состоянии — значит, предать ту смелость, которую только что проявил у пруда. Он попросил: «Можно я загляну к тебе завтра? Если… если ты не против. Я могу принести еду. Мама иногда суп готовит много, вдруг тебе и твоему брату пригодится?» Девочка побледнела, вскинула взгляд: «Но я… мы не просим милостыни, мы сами…» — «Это не милостыня, — прервал её Егор, — это так, дружеская помощь. Ведь мы же теперь… друзья, можно сказать?»
Она неуверенно пожала плечами, но не стала возражать. Про себя, возможно, понимала, что им действительно нелегко питаться. Каждую неделю она получала пособие по инвалидности бабушки, но этих денег хватало на самое базовое, а купить новую обувь или тёплое пальто уже не выходило. Так в мокрых носках Маша и стояла перед ним, стараясь не выдать своей радости от того, что кто-то в этом мире решил поддержать её. Егор провёл ещё пару минут, разговорился с Гришей. Тот был застенчивым, но улыбался, когда услышал про то, как Егор в школу ходит и что там бывают перемены, столовая. Бабушка лежала в комнате, изредка кашляла. Девочка, подойдя к старушке, поправила ей подушку, намочила губкой ей губы и вернулась в кухню.
Когда Егор собрался уходить, Маша, провожая его к двери, смотрела вслед с благодарностью: «Спасибо тебе ещё раз. И то, что спас, и то, что… ну, всё остальное». Он покачал головой: «Ладно, увидимся завтра».
Вернувшись домой, Егор, прежде чем рассказать маме обо всём, выслушал кучу упрёков за мокрую одежду. Мама очень рассердилась: «Ты что, в пруд лез? Зачем? Мог простудиться!» Он сначала стыдливо замолчал, а потом вдруг выпалил всю историю: и про новенькую, над которой издевались, и про то, как она чуть не утонула, и про её жизнь в полуразрушенном доме с парализованной бабушкой и маленьким братом. Рассказывая, сам чуть не плакал — настолько жутко было осознавать всю несправедливость. Мама Егора, женщина добрая и отзывчивая, сразу присмирела, стала расспрашивать: «Она же ребёнок, что ж ей никто не помогает? Родители?» — «Нет у неё тут родителей», — сквозь зубы ответил сын. — «Что-то случилось, или они бросили? Не знаю, она не говорит. Но завтра я хочу отнести им обед, ты не против?» Мама только вздохнула, погладила сына по голове: «Какой же ты у меня молодец… Конечно, не против. Надо что-то придумать ещё, может быть, одежду, обувь…» Егор кивнул: «Главное, чтобы она приняла помощь, а то она такая гордая, вроде».
На следующий день после школы он заглянул к Маше, держа в руках кастрюльку с супом, завернутую в полотенце, чтобы не остыл. Девочка выглядела так, будто не верила, что он всё-таки придёт. Но пустила его, провела на кухню. Слегка покраснела, объясняя, что у неё нет нормальной посуды, зато есть миски и ложки. Егор разлил горячий суп, и Гриша принялся его есть с удивлением — видимо, давно не пробовал ничего горячего, кроме вязкой каши, которую Маша варила на воде. Потом появился хлеб, который мама Егора тоже положила в пакет. Сама девочка тоже съела пару ложек, а потом сказала, что отложит немного бабушке — прогреть и покормить с ложечки. Удивительно было видеть, как на лице ребёнка проступает взрослое выражение, когда она заботится о своей парализованной родственнице.
Так повелось, что Егор каждый день забегал к ним, принося то контейнер с кашей, то суп, то котлеты. Мама Егора стала готовить больше, и хотя в семье Егора не было особенного достатка, им хватало хотя бы на то, чтобы поделиться частью продуктов. Понемногу между ребятами наладились доверительные отношения. Маша стала иногда улыбаться, встречая его. Гриша радостно кричал: «Егор пришёл!», а бабушка лежала неподвижно, но, казалось, с благодарностью слушала шаги внука и Егора на кухне. Заходя в комнату, Егор чувствовал, что здесь всё ещё полно печали, но с каждым днём ситуация словно становилась чуть более выносимой.
Тем временем в школе потихоньку расходились слухи. Кто-то видел, как Егор тянется за Машей после уроков, несёт какую-то сумку. Поначалу его поддразнивали: «Влюбился в бедняжку!» Он отмахивался, недоумевал: «Вы с ума сошли? Она просто в беде, а вы издеваетесь». Пара девочек из параллельного класса как-то услышали этот разговор, прониклись историей, стали выяснять: «А почему ей так тяжело? Может, и мы поможем?» Оказалось, что стоит лишь кому-то подать пример доброты, как находятся и другие желающие поддержать. Девчонки попросили Егора поделиться, что именно нужно Маше. Она стеснялась всякой подмоги, но Егор стал, пусть и осторожно, рассказывать, что девочка ходит в изношенных тапочках, что у неё нет нормальной куртки, а ведь скоро будет дождливая весна. Одна девочка, у которой была лишняя ветровка, предложила отдать. Егор спросил Машу, согласится ли она взять куртку как «благотворительность». Маша помялась, но всё же согласилась — объяснила, что ей проще взять б/у-вещь, чем вечно мокнуть.
Постепенно класс, который ещё недавно насмехался над новенькой, начал видеть, что она вовсе не странная, а просто живёт в невыносимых условиях. Стало ясно, почему у неё такой вязаный рюкзак: возможно, из вещей их семьи остались только бабушкины рукоделия, а денег на новый портфель не хватает. Учителя тоже, видя, как Маша стала понемногу раскрываться, а Егор и ещё несколько ребят приносят ей учебники, тетради, подходили к девочке и задавали вопросы — нужна ли помощь. А директор, узнав о ситуации, решил послать официальный запрос в опеку, чтобы проверили, что там с родителями, и как можно поддержать семью. Но бюрократия шла небыстро.
В самом классе отношение к Маше начало меняться. Оказалось, что она не такая уж замкнутая, когда чувствует, что ей не угрожают насмешки. Она могла рассказывать, как ухаживает за бабушкой, как читает братику сказки на ночь, как любит смотреть на уток у пруда, потому что ей не хватало спокойствия в жизни. Те, кто прежде смеялся над ней, испытывали неловкость. К тому же верёвочные лямки её рюкзачка кто-то тихонько зашил, чтобы не порвались окончательно. Другие ребята стали приносить ей тетради, потому что у неё были старые, исписанные. По мере того как распускались почки на деревьях и запах весны распространялся по улицам, в душе Маши тоже расцветало нечто похожее на надежду. Она уже не убегала со школьного двора, а задерживалась поговорить с одноклассниками. Иногда её звали поиграть в мяч, и она робко принимала участие.
Кто-то из двоечников, отмечая её старательность, даже попросил её помочь с домашним заданием, ведь она всё же успевала неплохо учиться, несмотря на тяготы. Однажды группа девчонок предложила ей сходить вместе в магазин канцтоваров, выбрать новые ручки, карандаши. Но Маша не имела лишних средств, потому только покачала головой. Тогда подруга Егора сказала: «Да мы просто погулять, не обязательно покупать. Главное — вместе поболтать». И Маша пошла, и словно первый раз в жизни почувствовала, что может быть внутри детской компании не изгоем, а вполне себе нормальным участником. Старая обида не исчезла вдруг: ей припоминались моменты насмешек, взглядов исподлобья, когда она ещё казалась всем смешной в своих тапочках. Но она понимала, что люди могут меняться, и внутри неё росло прощение.
Между делом зашёл разговор о том, что Маша продолжает носить стоптанные тапочки. Ей предлагали кроссовки, которые стали малы одной из старшеклассниц. Маша вежливо отказалась, заверила, что ей удобно, мол, она привыкла. Возможно, это была её личная память о том ужасном дне, когда она упала в воду, но при этом получила настоящего друга в лице Егора. С тех пор эти тапочки она будто оберегала, хотя все понимали: они уже давно не годятся для улицы, разваливаются, а на ноге сидят кое-как. Егор не раз спрашивал её: «Может, всё-таки заменить?», но она отвечала: «Пусть пока так. Я ещё немного с ними похожу».
Через месяц после того случая у пруда, когда весеннее солнце нагрело землю и подсушило тропинки, в Машином доме всё та же беда: бабушка лежачая, Гриша не ходит в садик, денег всё так же в обрез. Но девочка уже не та забитая и пугливая. Она наконец начала верить, что мир не такой ужасный, а одноклассники — не враги. Каждый день Егор продолжал приносить им немного еды от мамы. Другие ребята время от времени подкидывали фрукты, печенье, кто-то позвал Машу на день рождения, подарив ей канцелярские принадлежности. Когда Маша спрашивала, зачем столько подмоги, ей отвечали: «Мы поняли, что ты хорошая. Жить тебе трудно, а вместе ведь легче». Учительница литературы однажды даже похвалила класс, сказав, что давно не видела, чтобы все так объединились вокруг одного человека.
Между тем в воздухе витал вопрос: где родители Маши? Рассказывали, что отец погиб в аварии, а мама уехала на заработки и пропала, перестав присылать деньги. Маша редко об этом говорила, лишь с горечью указывала на пустое место в документах, где должен быть контакт родителей. Но в сердцах иногда проскальзывала тоска: «Наверное, мама не может приехать, может, у неё проблемы». Все понимали, что помощь, которую они оказывают, не решает глобальных вопросов, но хотя бы облегчает повседневную жизнь. Егор несколько раз предлагал Маше: «Может, мы с мамой сходим в соцслужбу, там расскажем о тебе. Тебе же нужно официальное пособие, детский сад братику…» Однако Маша отвечала, что боится опеки, боится, что у них отберут Гришу, а бабушку отправят в дом престарелых. Пока директор школы не добился тщательного рассмотрения дела, семье Маши предоставляли лишь символическую поддержку. Но и это уже было лучше, чем ничего.
Соседи, привыкшие видеть в Машьином доме одинокие огни по вечерам, удивлялись, что теперь к их воротам всё чаще подходит группа школьников, заглядывают, стучатся, что-то приносят. Маша научилась улыбаться при встрече и говорить: «Привет, спасибо, проходите». Бабушка, конечно, оставалась без движения, но иногда, слыша детские голоса, приоткрывала глаза с тенью улыбки. Гриша тянулся к ребятам, взахлёб рассказывал, как ему Егор приносит печенье. И по чуть-чуть тягостная атмосфера дряхлого дома наполнялась детской энергией.
Одним тёплым днём, когда уже потекли ручьи и утки в пруду окончательно освоились безо льда, Маша решилась снова прийти к воде и покормить птиц. На этот раз она пригласила с собой нескольких одноклассников. Те, кто раньше смотрел на неё с насмешкой, теперь шли рядом, весело разговаривая. В руках у Маши была крохотная сумочка с зерном: они с Егором специально оставляли кое-что на корм. Подойдя к тому месту, где когда-то произошёл злосчастный инцидент, она ощутила лёгкий холод по спине, вспомнив, как оступилась и угодила в воду, как увидела эту резиновую змею. Но тут же ощутила тёплую поддержку ребят, которые стояли рядом: «Давай, не бойся, теперь всё хорошо». Маша улыбнулась и осторожно бросила горсть зерна в сторону уток. Те тут же зашлёпали по воде, приближаясь. Никто уже не вздумал шутить или устраивать «подлянку». Девочка стояла, наблюдая за птицами, и тихо радовалась, что теперь она здесь не одна.
Когда все утки были накормлены, Маша решила сесть на скамейку и подержать в руках свои тапочки, которые порядочно износились. Один мальчик спросил: «Ты всё-таки не хочешь новые купить? Понятно же, что эти тебе уже малы». Маша проведала рукой по их стёртой подошве и сказала: «Я подумаю. Но пока пусть будут. Это как напоминание, что не стоит бояться других, когда рядом есть настоящие друзья». Егор улыбнулся, понимая, что она говорит о том дне, когда чуть не утонула и когда он бросился её спасать. Остальные тоже промолчали с уважением к её решению.
Вскоре класс устроил небольшую акцию: они решили каждый, по чуть-чуть, помогать Маше и её семье, пока ситуация не сдвинется с мёртвой точки на уровне властей. Кто-то приносил крупы, кто-то детские книжки, чтобы Грише было чем заняться. Учителя уже перестали делать вид, что всё в порядке, и тоже поддерживали эту идею. Найдясь в центре внимания, Маша долго не могла привыкнуть к хорошему отношению. Порой она просыпалась утром и думала: «А не приснилось ли всё это?» Но приходила в школу и видела дружеские улыбки. Кто-то всегда звал её на перемене, показывал смешные картинки. Постепенно она раскрепощалась, училась смеяться, как все остальные, не прикрывая рот рукой. Шаг за шагом становилась полноправной частью коллектива. Ведь, по сути, она никогда не была капризной или заносчивой, просто слишком рано столкнулась с жизненными невзгодами.
Однажды утром Егор пришёл к ней домой, как обычно, с пакетом продуктов. Но в прихожей увидел новые (вернее, аккуратно ношеные) кроссовки на полке. Он удивился: «Неужели решила всё же сменить тапочки?» Маша вышла из комнаты, улыбнувшись: «Да, мне всё-таки подарили тут… и я согласилась. Но старые тапочки никуда не выкину, буду хранить. Серьёзно». Он кивнул с пониманием, не упрекая. Ему было радостно, что девочка уже чувствует себя достаточно уверенно, чтобы принять чью-то заботу, не считая это унизительной милостыней. Теперь, когда она появлялась в школе, на ней была пусть и чужая, но опрятная обувь и ветровка, которую отдала старшеклассница. Некоторые ребята шутили: «Вот, сейчас Машку не узнать, она прям красавица!» И она смеялась беззлобно, не отводя глаз, чего раньше никогда не делала.
А тапочки, оказывается, бережно хранились у неё в комнате под стулом. Она рассказывала, что этот истоптанный вид ей напоминает о том дне, когда она чуть не ушла на дно, но неожиданно нашла друзей. «Когда у меня опускаются руки, я гляжу на них и думаю: если всё так изменилось, значит, не надо сдаваться». Егор понимал, что в её жизни осталось ещё много проблем, ведь бабушке требовался постоянный уход, Грише — детский сад или подготовительная группа. Но уже невозможно было отрицать: одно только школьное сообщество, объединённое чувством доброты, творит чудеса, меняет жизнь. И Маша это ценила.
Скоро о них заговорил весь посёлок: о странном случае на пруду, о мальчике, спасшем девочку, и о том, как весь класс встал на защиту новенькой. Кто-то относился скептически: «Долго ли они протянут? Дети есть дети, всё равно в своих интересах». Однако время показывало, что решимость у ребят только крепнет. Им нравилось помогать. Они не принуждали Машу становиться центром внимания, просто хотели быть рядом. В конце концов, в её доме наладилась жизнь: кто-то помог прочистить крышу, чтобы не текла, кто-то восстановил проводку, чтобы электрическая плита не коротила. Маша осмелела настолько, что решила поговорить с соцработником, который приходил по заявлению школы. Выслушав её, та пообещала помочь оформить дополнительные льготы и доглядывать за бабушкой иногда. Процесс был небыстрый, но хотя бы пошёл.
Всё это время Егор оставался её самым близким другом. Никто уже не дразнил их, напротив, одноклассники смотрели с уважением и к парню, и к девочке, которой он первым протянул руку помощи. Отныне на Машу никто не кидал злых шуток, не говорил про её одежду. Если кто-то из новеньких спрашивал, почему она носит такую необычную сумку, ребята из класса объясняли: «Это подарок от бабушки, она сама вязала. У Маши не было другого». Разговор заканчивался без яда и сплетен.
Когда в школе наконец зацвели клумбы у входа и наступили тёплые дни, Маша впервые пошла гулять с девочками по посёлку вечером. Они заходили на площадку, где крутились карусели. Маша смеялась, стараясь не думать, что дома её ждут тяжёлые заботы. Потом кто-то предложил: «Пойдёмте к тому пруду, посидим». И уже без страха в душе Маша пошла вместе с компанией. Присели на скамейку у берега. Закат отражался в воде, утки плавали тихо и мирно. Маша кинула пару крошек в воду, улыбнулась, вспомнив, как ещё недавно всё было иначе. Оглянулась: рядом сидели подруги, болтали о своих делах, а чуть поодаль Егор, который спорил с приятелем о новых играх. Маша чувствовала себя частью круга, в котором её ценят. Настоящая семья, хоть и не родная по крови.
Она не раз думала, что будет, если вдруг вернётся мама. Неизвестно, простит ли дочь за то, что столько пережила без родительского плеча. Но теперь у Маши было меньше страха. Она знала, что одна не останется. То утро, когда случилось несчастье с упавшей в воду девочкой и испуганной резиновой змеёй, стало своеобразной точкой поворота. Теперь Маша ценила и свои слабости, и чужую поддержку. Порой она сама осмеливалась подойти к кому-то с вопросом: «Как твои дела?» И если слышала в ответ, что у человека проблемы, могла поделиться своей историей, подбодрить.
К концу учебного года родители Егора предложили свозить Машу с братом на машине в город купить пару вещей по скидке: кроссовки для Гриши, возможно, рубашку для девочки, потому что скоро наступит торжественная линейка, и надо как-то выглядеть. Маша сначала упорствовала, не хотела брать ничего лишнего, но потом согласилась ради братика. Егор хвастался, что девочка теперь хоть чуть-чуть научилась просить помощи: «Раньше ведь вообще всё сама!» Маша, стесняясь, улыбалась: «Да, благодарю вас». И та поездка в торговый центр стала для них настоящим событием: Гриша бегал и восхищался лифтами, а Маша смотрела на витрины, выбирала самое простое и дешёвое. Родители Егора мягко уговаривали: «Возьми хоть немного получше, вдруг на весь год хватит».
Так проходили дни. Из самой незаметной и неуклюжей девочки в классе Маша превратилась в ту, о которой хочется сказать: «Хорошая подруга, душевная». Тапочки, правда, всё ещё оставались при ней — теперь уже в качестве символа, который она носила дома или брала с собой, когда нужно было срочно выйти. «Не могу расстаться», — смеялась она, когда Егор снова заговаривал на эту тему. И видно было, что в её глазах нет горечи, есть лишь благодарность судьбе. Наверное, именно так, через лёгкую улыбку и запах пруда, люди понимают, что хорошее может победить зло, если только хватит сил сделать первый шаг навстречу.
Скоро настали каникулы. Маша боялась, что теперь не сможет так часто видеть одноклассников, а ведь без них снова станет одиноко. Но оказалось, они не забывают о ней и в свободные месяцы: звали гулять, помогали летними подработками. Кто-то подвёз доски, чтобы починить пол в её доме, а пара ребят присоединилась к этому ремонту. Каждый делал то, что мог, и дом уже не выглядел настолько заброшенным. Сама Маша продолжала кормить бабушку, читать сказки братику, но при этом её сердце было полно уверенности: она не одна.
Так закончился учебный год, в котором произошло событие у пруда. Девочка, что однажды упала в воду, теперь смотрела на жизнь по-новому: её больше никто не дразнил, не насмехался над старой обувью и вязаным рюкзаком. Маша знала, что иногда достаточно одного поступка — как у Егора — чтобы всё переменилось. И больше она не пряталась в толпе, не опускала глаза, когда в коридоре проходили сверстники. Она всё ещё была худенькой, всё ещё носила на ногах не самую модную обувь, но это никого не заботило. Рядом с ней шли люди, которые научились ценить добрые дела. А у Маши в душе всегда горела маленькая искра благодарности за тот день, пусть и полный страха, когда она поняла: в школе бывают и настоящие друзья, и общая сила, которая может спасти от любых бед. И тапочки она действительно продолжала хранить — как память о том, что любая тьма может рассеяться, если рядом окажется рука, готовая поддержать.