Кристина поставила чашку на стол и спокойно сказала:
— Я ухожу, Лёш.
В комнате повисла тишина. Даже телевизор, бубнивший на фоне, будто притих, улавливая неладное. Алексей обернулся, медленно, как в замедленной съёмке.
— Ты что, с ума сошла? А кто нам готовить будет? — дрожащим голосом прошипел он, не отрывая взгляда от неё, как будто она объявила войну.
Она стояла в дверях кухни, держа в руках свёрток с документами. Там было всё: копии её диплома, справка с новой работы и — главное — подтверждение брони квартиры, которую она сняла на полгода. В другом районе. В другой жизни. В другой себе.
Слова Алексея застыли в воздухе, как комок пыли. Он был в старой футболке, чесал пятку ногой, держа в другой руке пульт. Обычный вечер, как сотни других за последние десять лет. Только для Кристины — последний.
Они когда-то ехали на верхних полках поезда Казань — Москва. Смеялись, ели пирожки из вокзального ларька. Алексей рассказывал анекдоты, касался её пальцев, когда передавал чай. Кристина тогда смеялась от души — у них был отпуск, впервые за долгое время, и дети остались с бабушкой.
Она смотрела в окно и думала: «Вот она, свобода». Поезд ритмично грохотал, как её сердце, и всё казалось возможным.
— А помнишь, как мы с тобой сбежали с корпоратива и пошли в парк? — спросил он.
— Конечно. И потом ты сказал, что женишься на мне, даже если я буду храпеть и стану толстухой, — она усмехнулась.
— Я сказал «если», а не «когда», — подмигнул он. Тогда это показалось шуткой.
Сейчас, пять лет спустя, это звучит как укол.
На кухне пахло подгоревшей кашей. На столе — плита, носки сына под табуреткой, гора тарелок.
— Кристин, ты посуду когда мыть будешь? — крикнул он из комнаты. — Я в раковине ложку найти не могу.
Она молча протёрла руки о фартук, достала из ящика пластиковый контейнер с надписью: «Обед на завтра. Алексей.» Поставила его в холодильник. Всё, как всегда. Только это — в последний раз.
Она вспоминала самолёт в Сочи. Сидела у окна. Алексей — рядом, но весь полёт смотрел сериалы на планшете. Она смотрела вниз: облака, похожие на куски сахара. Он не сказал ни слова за два часа. — Посмотри, как красиво, — тихо сказала она.
— Угу, — не отрываясь от экрана.
На третий день отпуска он ушёл играть в бильярд с соседом по номеру, «Виталиком с первого этажа», и вернулся под утро.
Поздним вечером Кристина стояла у стиральной машины, складывая свежевыстиранные полотенца. Из комнаты доносился смех — Алексей смотрел шоу, где кто-то орал, кто-то прыгал, кто-то проигрывал миллион. Она слушала этот смех и чувствовала, как в груди стучит что-то острое, с каждым днём больнее.
— Я же ничего плохого тебе не делаю, — как-то сказал он, когда она попыталась поговорить. — Не бью, не гуляю. У других вообще ужас что. Тебе ещё повезло.
Повезло.
Это слово врезалось в память. Она не могла забыть, как однажды заболела гриппом с температурой под сорок. Алексей принес ей таблетки, оставил на подоконнике и ушёл смотреть футбол. Потом крикнул из кухни:
— Кристин, а суп-то ты не сварила. Что нам жрать теперь?
Она лежала, дрожа от жара, и смотрела в потолок, как будто тот мог ответить ей, где именно она потерялась. Когда стала не женщиной, а функцией: приготовить, убрать, потерпеть.
Однажды она подошла к зеркалу и увидела в нём лицо — не своё. Усталое, пустое, с потускневшими глазами. Внутри было только эхо: «Ты должна. Ты должна. Ты должна…»
Той ночью она достала старую тетрадь с мягкой обложкой, где когда-то писала стихи. Её почерк был другой — живой, размашистый, как у человека, который мечтает. Она долго смотрела на строчки из юности, и вдруг заплакала. Тихо, чтобы никто не услышал. Даже не от боли — от удивления, что когда-то была другой.
На следующее утро она подала резюме на вакансию администратора в частную клинику. Не потому, что это была работа мечты. Просто она была вне дома. С фиксированным графиком. С другими людьми. С зарплатой на её личную карту.
Теперь, стоя перед Алексеем, она впервые за долгое время чувствовала, что говорит правду — не ему, а себе.
— Ты нам никто не будешь, — пробормотал он. — Без тебя всё развалится. Дети…
— Дети выросли, — тихо сказала она. — И они уже давно живут так, как ты. Ждут, что им всё принесут. Я не хочу, чтобы дочка думала, что так и надо.
Он молчал, а она смотрела, как в его взгляде впервые мелькнуло что-то похожее на страх. Не потерять её — потерять привычное.
— Ты куда пойдёшь? — хрипло спросил он.
— Туда, где меня не спросят, кто будет готовить.
Кристина вышла в прихожую, накинула пальто, взяла дорожную сумку, приготовленную за неделю до этого. На верхнем кармане — ручка, которую ей подарили дети. Она провела по ней пальцами. А потом вышла.
На улице пахло мокрым асфальтом, тёплым хлебом с пекарни за углом и свободой.
Первую ночь она провела в новой квартире, надувном матрасе, под пледом с машинками, который остался со времён, когда сын был маленьким. Стены были голые, лампочка — без абажура. И всё же, в этой пустоте было тише, чем дома. Здесь никто не требовал, не ждал, не приказывал.
Она проснулась под утро — впервые без будильника, без звона тарелок, без грохота футбольного матча. Просто тишина. И легкий свет сквозь штору, купленную на распродаже. Это было почти счастье.
На новой работе ей дали старенький компьютер и улыбнулись — по-человечески, не из жалости. Коллектив был разношёрстный, но не злобный. Она пока путалась в графиках и телефонных номерах, но кто-то подсказывал, кто-то ставил чай, кто-то клал шоколадку на край стола. Она не знала их имён, но чувствовала, как с неё слезает старая кожа — жизнь, в которой её не видели.
Прошёл месяц. Алексей не звонил. Дочь прислала короткое сообщение: «Мам, я с тобой. Просто надо время». Сын — ничего. Он привык, что мама всегда рядом. Кристина не винила их. Она знала: у них тоже своя боль. Но теперь у неё была своя правда.
Однажды она вернулась домой с рынка — несла в руках сетку с картошкой, соль, лук. Всё самое простое, как раньше. Только теперь она покупала это для себя. У двери её ждал конверт. Без марки, без подписи. Внутри — фото: они с Алексеем и детьми, лет пятнадцать назад. Кристина в сарафане, улыбается, обнимает сына, Алексей — рядом, руку держит неловко, будто на показ.
Она посмотрела на себя — молодую, доверчивую, смешную. Сложила фото пополам, потом ещё раз. И убрала в ящик. Не в мусор — в память. Пусть будет, но не мешает.
Весна наступила неожиданно. На работе начались перемены — её поставили на ресепшен в главном корпусе. Дали ключи от шкафа, график отпусков. Первый раз за много лет она почувствовала: ей доверяют.
В один из дней она вышла с работы позже обычного. Вечер был прохладный, но чистый. На углу раздавали бесплатный кофе — акция. Бариста в розовом худи сказал:
— Вам с молоком?
— С молоком, — ответила она и вдруг рассмеялась. Просто так. Потому что никто не спросил: «А нам кто готовить будет?»
Она шла по улице с бумажным стаканом, а внутри было легко. И ни одной ложки в раковине.