Наследство
Тяжелый запах цветов преследовал Софию ещё долго после похорон. Их принесли непозволительно много — охапки пионов, гвоздик и лилий, будто стремясь заполнить пустоту, образовавшуюся с уходом матери. Анна Павловна не любила цветы в таком безумном количестве. «Задохнуться можно», — говаривала она, морща нос. И только сейчас, стоя у свежего холмика земли, София поняла, насколько мать была права.
Всю церемонию отец держался странно. Он стоял поодаль от всех, прямой, как струна, в своем строгом черном костюме, который надевал лишь по особым случаям. В глазах его не было ни слез, ни даже той глубокой скорби, что поглотила Софию целиком. Лишь пустота и какая-то необъяснимая отчужденность, будто присутствовал он здесь лишь по долгу службы, а не провожал в последний путь женщину, с которой прожил без малого тридцать лет.
Рядом с ним, словно тень, неотступно крутилась Кристина, его коллега из бухгалтерии. Высокая, с идеальной осанкой и руками, которые выдавали в ней человека, привыкшего к дорогим косметическим процедурам. Софию раздражал её слишком яркий для похорон макияж и настойчивая манера то и дело касаться отцовского локтя, словно напоминая о своём присутствии.
— Соня, тебе нужно поесть, — Вера, мамина подруга ещё со студенческих времен, протягивала тарелку с нетронутым салатом. — Ты третий день ничего не ешь. Анна бы не одобрила.
София только молча покачала головой, не отрывая взгляда от угла гостиной, где Кристина что-то оживленно обсуждала с отцом. Её сдержанный смех, как бы тщательно она ни пыталась его приглушить, неприятно резал слух — слишком жизнерадостный, слишком неуместный в доме, где ещё вчера лежали цветы для погребения.
— Мы должны жить дальше, — сказал отец вечером, когда последние соболезнующие наконец ушли, а в раковине громоздилась гора немытой посуды. — Твоя мама этого хотела бы.
София молча собирала тарелки, а в голове её вдруг с удивительной ясностью всплыл последний разговор с матерью. Бледное, измученное болезнью лицо, заострившиеся черты и глаза, в которых, несмотря на боль, светилась какая-то особая, только ей понятная мудрость.
«Я всё предусмотрела, Сонечка, — шептала мать, сжимая её руку сухими, горячими от непрекращающейся лихорадки пальцами. — Люди меняются, когда любовь уходит. Ты запомни это, дочка».
Через несколько дней отец объявил за ужином, что Кристина переезжает к ним вместе с сыном.
— Нам будет легче справиться вместе, — объяснял он, старательно избегая встречаться взглядом с дочерью, которая застыла, не донеся вилку до рта. — Ты же понимаешь, Соня, одному тяжело…
— Понимаю, — ответила София, чувствуя, как что-то обрывается внутри. — Конечно, понимаю.
А на следующий день она столкнулась в коридоре с мальчиком лет двенадцати, выходящим из её комнаты. Светлые волосы зачесаны набок, взгляд дерзкий, вызывающий — словно бросающий перчатку.
— А ты кто? — спросил он, загораживая проход.
— Я здесь живу, — ответила София, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. — Это моя комната.
— Нет! — мальчик усмехнулся с той особой жестокостью, на которую способны только дети, чувствующие за собой надежную защиту. — Мама сказала, что теперь эта комната моя, потому что она больше. А ты будешь жить в маленькой.
К вечеру все вещи Софии оказались сложены в картонные коробки, стоявшие посреди коридора, а Кристина с деловитым видом раскладывала в шкафу одежду сына. На столе у окна, где София обычно работала, уже стоял компьютер с новенькими колонками, а на стенах вместо репродукций Айвазовского появились плакаты с персонажами компьютерных игр.
— Максиму нужно больше места для развития, — объяснила Кристина тоном, не терпящим возражений, когда София, вернувшись с работы, застыла на пороге своей бывшей комнаты. — Ты же взрослая девочка, можешь потесниться.
Отец молча стоял в дверном проёме, опустив плечи и отведя глаза, будто рассматривал что-то невероятно интересное на выцветших обоях в коридоре.
— Вы не можете просто взять и выбросить мои вещи, — тихо произнесла София, чувствуя, как внутри нарастает волна возмущения.
Кристина выпрямилась, одёрнула ярко-красную блузку и посмотрела на неё сверху вниз. В глазах её мелькнуло что-то, отдалённо напоминающее торжество.
— Теперь мой ребёнок здесь главный, — без всякого стеснения заявила она, выбрасывая оставшиеся вещи Софии из шкафа на середину комнаты. — И вообще, пора бы тебе уже жить отдельно. В твоём возрасте я уже давно работала и квартиру снимала. На что ты жалуешься? Отец тебе кров предоставляет, хотя мог бы и не делать этого.
София перевела взгляд на отца, ожидая поддержки, протеста, хоть какой-то реакции на это неприкрытое хамство. Но тот лишь неуверенно пожал плечами, наконец-то встретившись с ней глазами, в которых читалась смесь вины и слабости.
— Соня, Кристина права, наверное, — произнёс он неуверенно. — Нам всем нужно привыкать к новой жизни. Тебе двадцать пять, у тебя хорошая работа…
У Софии что-то оборвалось внутри. Эта квартира, каждый её уголок, каждая мелочь напоминали ей о матери. Книжные полки, заставленные томиками Чехова и Бунина, которые мама так любила перечитывать, сидя в своём любимом кресле у окна. Занавески, которые они вместе выбирали прошлой весной. Даже старые обои в цветочек в маленькой комнате, которые никак не доходили руки переклеить.
Она молча подняла с пола свою любимую фотографию с мамой — они вдвоём в Ботаническом саду, обе смеются, держа в руках по мороженому. Стекло в рамке треснуло от удара об пол.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Я уйду.
— Они не имеют права, — Михаил, её коллега из юридического отдела, задумчиво барабанил пальцами по столу, листая документы, которые она принесла. — Особенно если квартира досталась твоему отцу от его родителей. В любом случае, в таких делах без документов не разобраться. У тебя есть доступ к бумагам на квартиру?
София сидела, сгорбившись, в маленькой кухне квартиры Веры, приютившей её на первое время. Перед ней стояла чашка остывшего чая, к которому она так и не притронулась.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Отец всегда занимался такими вещами. Я даже не знаю, где эти документы могут быть.
— Ты в этом уверена? — Михаил нахмурился, поправляя очки. — А давай-ка проверим выписку из реестра недвижимости. На всякий случай.
Уже через час, в ходе телефонных звонков и поисков по базам данных, обнаружилось то, чего София не знала. Три года назад мать переоформила квартиру на дочь полностью, с соблюдением всех юридических формальностей.
— Она знала, — прошептала София, глядя на экран ноутбука, где чёрным по белому было написано её имя в графе «Собственник». — Она всё предвидела.
— Ну и что будешь делать? — спросил Михаил, осторожно касаясь её руки.
За окном моросил мелкий осенний дождь, размывая огни вечернего города. София вспомнила мамину шкатулку с украшениями, которую Кристина уже начала потрошить, не стесняясь выгуливать жемчужное ожерелье, бывшее маминым любимым. Вспомнила любимое кресло матери, из которого Максим сделал место для видеоигр, обложив его подушками и заставив чипсами. А ещё фотографии, которые одна за другой исчезали со стен, заменяясь безвкусными постерами.
— Что я буду делать? — переспросила она, будто очнувшись от долгого сна. — Восстанавливать справедливость.
Следующие три дня София собирала доказательства. Фотографировала свои выброшенные вещи, записывала разговоры, в которых Кристина и отец, не стесняясь её присутствия, обсуждали продажу мебели и «обновление интерьера». Отец, похоже, окончательно попал под влияние новой жены и соглашался со всем, что она предлагала. София подмечала, как с каждым днём он всё больше отстранялся, превращаясь в безвольную тень человека, которого она знала всю жизнь.
— Твоя мать никогда не умела создавать уют, — заявила Кристина, когда София пришла забрать оставшиеся вещи. — Все эти картины старомодные, тяжёлые шторы… Мы с Максиком сделаем здесь настоящий дом.
София молча собирала книги, стараясь не реагировать на намеренные провокации. Она чувствовала, как внутри растёт холодная решимость, вытесняющая боль и обиду.
— И вообще, — продолжала Кристина, следуя за ней по пятам, словно надсмотрщик, боящийся упустить ценный товар. — Я не понимаю, зачем ты приходишь. Всё ценное мы уже упаковали для комиссионки.
София замерла, медленно повернулась, встречаясь взглядом с женщиной, которая так бесцеремонно вторглась в её жизнь.
— И что же вы решили продать? — спросила она тихо.
— А это не твоё дело, — вмешался Максим, появившийся в дверях с банкой колы в руке. — Мама сказала, что теперь здесь всё наше.
София заметила на шее Кристины мамино жемчужное ожерелье — три нитки идеально подобранного жемчуга, которые отец подарил маме на двадцатилетие свадьбы. Этого было достаточно.
В среду в девять часов утра София вернулась домой. С ней был судебный пристав и два полицейских. Отец открыл дверь в домашнем халате, с чашкой кофе в руке. Увидев официальных лиц, он побледнел, и чашка задрожала в его руке.
— А… что происходит? — пробормотал он, переводя растерянный взгляд с дочери на людей в форме.
Тут же, словно материализовавшись из воздуха, появилась Кристина, затянутая в облегающее платье, несмотря на ранний час. Волосы её были идеально уложены, а на лице сиял свежий макияж.
— И что за шум? — начала она с привычной надменностью, но тут же осеклась, заметив форму. — Что происходит?
Пристав, молодой человек с усталыми глазами, обратился к Софии:
— Вы София Андреевна Селезнёва?
— Да, это я, — ответила София, чувствуя, как колотится сердце.
— Значит, вы являетесь собственником данной квартиры.
— Да.
Лицо Кристины вытянулось, а глаза расширились от изумления.
— Это что за чушь? — воскликнула она, нервно поправляя воротник блузки. — Квартира принадлежит моему мужу!
— Нет, — София впервые за всё время позволила себе улыбку. — Квартира моя. Мама переоформила её на меня три года назад, когда у неё началась болезнь. И это было с согласия отца.
Кристина резко повернулась к Андрею, который застыл, опустив голову. В глазах её читалось неприкрытое бешенство.
— Ты знал, — прошептала она, сжимая кулаки. — Знал и молчал.
— Я… наверное, забыл, — пробормотал он, не поднимая глаз. — Когда Елена заболела, мы оформляли много документов… Я не вникал.
Пристав прокашлялся, привлекая внимание.
— Согласно постановлению суда от вчерашнего числа, — произнёс он официальным тоном, — прошу освободить помещение в течение трёх дней. В противном случае будет произведено принудительное выселение.
Максим выскочил из своей комнаты, бывшей комнаты Софии, с джойстиком в руках.
— Мама, а что происходит? — спросил он испуганно. — Кто эти люди?
— Ничего, малыш, ничего, — Кристина натянуто улыбнулась, поглаживая сына по голове. — Просто небольшое недоразумение.
— Никакого недоразумения, — твёрдо сказала София. — Вам троим придётся съехать. Это моя квартира.
— Но ты же не можешь выгнать родного отца! — вскрикнула Кристина, хватаясь за горло, где поблёскивало жемчужное ожерелье. — Это… это неэтично!
— Неэтично выбрасывать вещи дочери через неделю после похорон её матери, — парировала София, чувствуя, как горло сжимает спазм. — Неэтично присваивать чужие украшения. И неэтично строить счастье на чужом горе.
Максим, осознав ситуацию, вдруг схватил со стола фотографию в рамке, последнюю, которую Кристина ещё не убрала, и с размаху бросил об стену.
— Ненавижу! Ненавижу всех! — кричал он, топая ногами.
Стекло разлетелось вдребезги. На фотографии была София с мамой в летнем саду. Обе улыбались.
— Достаточно, — сказал пристав, делая шаг вперёд. — Либо вы покидаете помещение добровольно, либо мы составляем акт о неповиновении.
София смотрела на отца. Впервые за долгие месяцы она видела в его глазах осознание происходящего. Словно пелена спала, и он вдруг увидел, во что превратился, кем позволил себе стать.
— Соня, — он шагнул к ней, протягивая руку. — Дочка, я не…
Она покачала головой, отступая.
— Я буду в кафе напротив завтра в два, если захочешь поговорить.
Отец пришёл без Кристины. Сел напротив, постаревший и сгорбленный, с новой складкой между бровей и потухшим взглядом.
— Я был слепым идиотом, — сказал он без предисловий, сжимая и разжимая пальцы, лежащие на столе. — Кристина уже собирает вещи. Вчера она ругалась, что я обманул её насчёт своего финансового положения.
София молчала. За стеклом кафе шумела обычная городская жизнь — проезжали машины, спешили по своим делам прохожие, дети выстраивались в очередь за мороженым у лотка.
— Твоя мама была мудрой женщиной, — продолжил отец после паузы. — Она, видимо, давно всё поняла. Про меня, про Кристину…
— Она любила тебя, папа, — тихо сказала София, размешивая нетронутый кофе. — До самого конца.
Отец опустил глаза, и в уголке его глаза блеснула слеза.
— Прости меня, дочка, если сможешь.
София долго на него смотрела, будто впервые видела: поседевшие виски, руки с набухшими венами, потухший взгляд человека, потерявшего всё, что было по-настоящему ценным в его жизни.
— Я не знаю, смогу ли простить, — наконец ответила она. — Но я дам тебе возможность арендовать комнату в маминой квартире. Она тоже принадлежит мне. А остальное… остальное покажет время.
Она встала, оставив кофе нетронутым. На мгновение ей показалось, что она видит маму в отражении витрины кафе за спиной отца — призрачный силуэт, лёгкая улыбка: «Я всё предусмотрела, Сонечка. Теперь живи».
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Михаила: «Как прошло? Хочешь прогуляться вечером?».
София улыбнулась. Да, возможно, пришло время жить настоящим.
Конец