— Всем шампанского! — кричал вусмерть пьяный Пётр. — Что вы такие кислые? Жизнь ведь продолжается! Давайте веселиться!
Я хочу сказать тост: за всё хорошее! Всем вам — счастья и здоровья, чтобы мы никогда не собирались этой же компанией на ваших похоронах и поминках!
Алевтина Николаевна собиралась в дорогу. Какое-то нехорошее предчувствие подгоняло пенсионерку, она торопилась.
Сын заглянул в комнату и удивился:
— Мама, а ты куда? Зачем чемодан собираешь?
— Я, Лёвушка, решила съездить до Стефы, погостить у нее пару неделек. Переживаю я что-то за сестру.
Мы с ней пару дней назад созванивались, так она на сердце жаловалась. Говорила, болит в последнее время что-то, колет, вздохнуть больно.
Я Стефку знаю, она добровольно никогда в больницу не пойдёт, её волоком тащить надо. Сон сегодня, опять же, про неё плохой видела!
— Мам, а чего ты не сказала-то ничего? Я бы тебя отвёз.
— Ну что тут ехать? Полтора часа в один конец. Не надо, я сама на автобусе доберусь. Тебе на работу — чего лишнее время тратить?
Сейчас позавтракаю и поеду. А ты, если что, через пару недель меня заберёшь.
***
Лев всегда удивлялся расторопности своей матери. Алевтина Николаевна несмотря на возраст, женщиной была очень активной.
Она умудрялась каждый день «нагуливать» по несколько километров, правильно питалась, регулярно, без напоминаний, проходила диспансеризацию.
Пенсионерке очень хотелось прожить дольше, чтобы увидеть правнуков — вот она, самая заветная мечта.
Родная сестра Алевтины Николаевны, Стефания, была полной противоположностью — бегать по больницам и уж тем более, гулять по нескольку часов в день, ей было просто некогда.
Стефания Николаевна жила в деревне буквально в двухстах километрах от старшей сестры. Не так давно она вышла на пенсию, но работать не бросила — жизнь не позволяла насладиться заслуженным отдыхом.
Стефания одна воспитала двух сыновей, Петра и Алексея. Лев с Петром были одногодками, а Алексей — на 4 года младше своих братьев.
Жизнь ни у Петра, ни у Алексея не сложилось — рано оставшись без отца, они, что называется, пошли по наклонной, связались с плохой компанией, распробовали ал.коголь, не получили образование.
Стефания Николаевна до сих пор на своих плечах волокла двух взрослых сыновей. Разговоры, у.грозы ни на Петра, ни на Алексея ни действовали.
Алевтина Николаевна несколько раз сама пыталась вразумить племянников:
— Ну что вы постоянно эту гадость лакаете? Она же жизнь укорачивает в несколько раз! Петька, Лёшка, вам не стыдно?
Мать в таком возрасте работает, а вы, два здоровых лба. В своё удовольствие живёте, ханку литрами глотаете! На работу идите устраиваться! Вы матери вообще помогать собираетесь?
Если Алексей и Пётр нравоучения выслушивали трезвыми, то понуро опустив голову. Сразу же принимались оправдываться:
— Тётя Аля, да какая у нас в деревне работа? Ну куда идти? Все места местными уже давно заняты. Вы что же думаете, мы ни разу не пытались?
Да вон у матери спросите, она вам расскажет, сколько раз мы в местную администрацию по поводу трудоустройства обращались!
Если Алевтина Николаевна принималась читать нотации племянникам, когда те были уже навеселе, то тут же получала отпор:
— А вы в нашу жизнь не лезьте, сами и без вас разберёмся! Вон Лёвку своего воспитывайте! И матери нечего на мозги капать — она потом нас жизни учит после вашего отъезда.
***
Алевтина Николаевна ехала в автобусе и думала, как уговорить младшую сестру переехать к ней в город.
Между сёстрами разница была в целых 9 лет. Но младшая выглядела значительно старше. Пошатнувшееся рано здоровье, тяжёлая работа с юности красоты не добавляли.
Сколько раз Алевтина Николаевна разговаривала с младшей сестрой, пыталась до неё донести, что живёт она неправильно:
— Стефа, ну сколько можно? Ты не понимаешь разве, что ты себя гробишь? И Петька, и Лешка уже давно взрослые, им восемнадцать больше двадцати лет назад исполнилось!
Они два десятка лет сидят у тебя на шее, ни малейших угрызений совести при этом не испытывая! Неужели тебе не хочется, чтобы твои сыновья, пусть и в таком зрелом возрасте, стали самостоятельными?
— Аля, — отвечала старшей сестре Стефания, — ну как я их брошу? Это же ведь мои дети! Боюсь я за них. Боюсь, если уеду, то они свой век в какой-нибудь канаве закончат. Так меня хоть немного стыдятся, не куролесят сильно. А если я уйду, то почувствуют свободу и всё.
Алевтина Николаевна слезла на остановке и бодро зашагала к дому младшей сестры. В калитку колотилась долго.
Впустили её не сразу — открывать вышел Алексей:
— О, тётя Аля, здрасте! А вы какими здесь судьбами?
— Чего долго так открываете? Спите, что ли? Двенадцать дня на часах!
— А чего рано подниматься-то? На службу не надо, хозяйства нет, спим, сколько хотим!
— Мать где? Дома?
— Дома, где ж ей быть. Давайте, проходите, тётя Аля. Что в калитке-то стоять?
Внешний вид сестры Алевтине Николаевне не понравился – Стефания, бледная до синевы, лежала в кровати и тяжело дышала:
— Стефа, — испугалась Алевтина Николаевна, — ты что, заболела?
— Сердце, Аля, что-то прихватило. Больно… Полной грудью вздохнуть не могу.
— Почему скорую не вызвала?
— Да пока она к нам доедет… Да и неудобно — Петька с Лёшкой с бодуна, дома запах невыносимый стоит. Да пройдет сейчас, полежу немного и отпустит.
Алевтина Николаевна развила бурную деятельность: племянников отправила в местный медпункт, дом проветрила и на всякий случай ещё вызвала скорую.
Фельдшер прибежала быстро, измерила давление и вывела Алевтину Николаевну в коридор:
— Её в больницу надо! У неё пульс совсем слабый, да и бледность кожных покровов ни о чём хорошем не говорит. Холодная почему-то. Довели всё-таки сынки мать своей пьянкой!
Стефанию Николаевну бригада скорой забрала, но до города не довезла — женщина скончалась в машине по дороге…
Новость о см.ерти младшей сестры застала Алевтину Николаевну врасплох — она-то надеялась через пару часов навестить любимую Стефу в больнице.
***
Похороны организовывал Лев, у Алевтины Николаевны на это сил не было. Пётр и Алексей, узнав о кончине матери, тут же с горя напились, так и провели в пьяном угаре несколько дней до погребения.
Поминки решено было проводить в кафе, в траурном зале собралось почти сто человек — много кто пришёл почтить память Стефании Николаевны.
— Хорошим она была человеком, — говорили люди, — душевным, отзывчивым. Добрым. Жаль только, прожила мало.
— Конечно, — шептались другие, — с такими сыновьями разве можно долго прожить? Они ее в мог.ил.у своими пьянками и загнали! Если бы не Петька с Лёшкой, жила бы ещё и жила.
Алексей и Пётр на кладбище явились в абсолютно непотребном состоянии, в кафе «банкет» продолжили.
Пока люди выпивали по одной рюмке за помин души, Пётр и Алексей опрокидывали одну стопку за другой.
На старые «дрожжи» братья быстро захмелели и стали громко друг с другом спорить:
— А я тебе говорю, — стучал по столу кулаком Пётр, — что продавать нужно мамкин дом! Что делать в этой ды.ре?
В город нужно ехать, Лёша. В город! Там и на работу можно устроиться, и женщину себе какую-нибудь приличную найти, семьёй наконец-то обзавестись. Мне скоро 40, тебе — почти 35. Чего хорошего мы в деревне видели?
— Так сразу же ведь дом-то не продашь, — рассуждал пьяный Алексей, — это же нужно несколько месяцев ждать, чтобы в наследство вступить. Да и кому здесь, Петька, дом-то нужен?
Умные люди отсюда уезжают, а не наоборот, сюда переезжают. Давай здесь останемся? Так хотя бы крыша над головой уже есть.
Почерневшая от горя Алевтина Николаевна не выдержала, подошла к племянникам и, тихонько встряхнув обоих за шкирку, негромко сказала:
— А ну-ка, прекратите этот балаган! Вы что здесь устроили? Здесь вам что, свадьба? Мать, наверное, в гр.обу переворачивается из-за вас.
Мало того, вы её на тот свет отправили раньше времени, так и теперь ещё позорите! А ну-ка быстро рот закрыли!
— А ты, тётка, не лезь, — так же громко крикнул Пётр, — мы с тобой вроде бы разговариваем, мы с Лёшкой общаемся. Тебя в беседу не приглашали!
И вообще, чего скорбеть? Мать хорошо пожила, много чего в жизни видала. 67 лет, в конце концов, возраст! Я, наверное, и до такого не доживу.
— И то правда, брат, — еле ворочая языком, поддакивал Алексей, — давай с тобой, что ли, выпьем за всё хорошее?
За то, чтобы мечты наши сбылись, за то, чтобы с работой всё сладилось. Я, например, за Людкой ухаживать начну, давно она мне нравится!
Елизавета Сергеевна, мать 22-летней Людмилы, соседка Стефании Николаевны, от ярости побагровела.
Она с огромным трудом сдержалась, чтобы не надавать лещей наглому «зятьку».
Муж крепко Елизавету Сергеевну схватил за руку и тихо произнес:
— Сиди. Я позже сам с ним поговорю.
***
Алексей и Пётр быстро вошли в раж. Они как будто бы и забыли: по какому поводу вообще здесь собрались люди.
Посыпались тосты, Алексей громко начал рассказывать скабрезные анекдоты. Люди от стыда не знали, куда себя деть.
Жители деревни, не дожидаясь окончания поминального обеда, потихоньку уходили, потому что за происходящим наблюдать было стр.ашно.
Пётр, видя, как народ уходит, вдруг вскочил и заорал:
— А вы куда? Только ведь праздник начался! Позже будут танцы. Оставайтесь! Я обещаю, что будет весело.
Алексей встал из-за стола и, пошатываясь, пошёл к выходу. Там он хватал за руку каждого уходящего и требовал вернуться к столу.
«Концерт» прекратил Лев — крепкий мужчина вывел двоюродных братьев на улицу, завёл за здание и как следует наподдал обоим:
— Смотреть на вас тошно, — сплюнув на землю, презрительно произнес Лев, — вы что устроили? Вас разве после такого можно людьми назвать?
Мать в моги.лу загнали, еще и память её осквернили! Как вы завтра, когда протрезвеете, людям в глаза смотреть будете? Да на вас каждый в деревне пальцем тыкать будет! Танцы им подавай! Тьфу, сра.мота!
Алевтина Николаевна и Лев после произошедшего вычеркнули Петра и Алексея из своей жизни.
Через полгода Пётр скончался — отр.ави.лся каким-то суррогатом и у.мер в больнице.
Алексей, вместо того, чтобы взяться за ум. Продолжил заливать своё го.ре и вообще из деревни исчез.
Кто-то говорил, что он уехал, а кто-то подозревал, что теперь вся семья, там, вместе.