— Говорят, ее зять сюда привез и бросил. Далась тебе эта недотрога, — хмыкнула за обедом приятельница Бориса Леонидовича, — дочь ни разу носу не казала, видимо, та еще штучка, эта твоя Тамара.
Борис Леонидович уже давно смирился с тем, как и где жил. В дом престарелых он попал два года назад по собственной инициативе.
Сын отговаривал его. Предлагал вместе с ним и его семьей перебраться в Штаты. Но Борис, будучи патриотом своей страны, и не желая являться обузой для родственников, решительно отказался от предложения Александра.
— Какие Штаты, ты о чем? – возмущался Борис, несмотря на то, что сын буквально на коленях стоял, упрашивая отца поехать заграницу вместе с ним, его женой и двумя детьми, которые обожали деда. – Я тут родился! Тут мать твоя лежит! А я соберусь и под старость лет махну за бугор? Я ведь уже оттуда не вернусь, сам понимаешь!
Александр приводил логичными доводы, просил подумать о себе и о внуках, которые со слезами на глазах размышляли о том, что деда Бори больше в их жизни не будет.
Сердце старика щемило, но он был мужчиной, поэтому не проронил ни одной слезинки. Он сам вдруг предложил вполне сносный вариант своего дальнейшего существования:
— В Подмосковье есть неплохой дом престарелых, у меня там дружбан Леха Титов живет уже больше года.
Александр замотал головой:
— Тебя и в дом престарелых? Чтобы совесть до конца моих дней меня ела?
— Это мое решение, Саша! Причем тут твоя совесть? Твоя задача – узнать все про это место, а потом постараться меня туда определить.
— Тебе всего семьдесят пять, ты еще ого-го! Какой дом престарелых?
— А ты думаешь, что туда только рухлядь отвозят? Милый мой, там не только место, где люди отбывают оставшийся им срок, там еще общаются, живут полной жизнью, получают медпомощь. А, если я останусь в городской квартире в одиночестве, думаешь, будет лучше?
Александр больше спорить не стал и просьбу отца выполнил.
Борис Леонидович ни разу не упрекнул сына за то, что тот согласился принять прекрасное предложение о трудоустройстве в другой стране.
За сына он был даже рад, а потом и не хотел себя вешать хомутом на шею детям, внукам и вполне скоро – правнукам.
Жена Бориса давно ум.ерла, друзья поразъехались или тоже уже отдали Богу душу, поэтому повода оставаться в московской квартире не было никакого.
— Не кори себя ни за что! – строго говорил Борис Леонидович сыну на прощание. – Ты сделал для меня все, что мог. Долг свой передо мной выполнил. Не рви душу ни себе, ни мне. Поезжай спокойно.
Александр покидал страну с тяжелым сердцем, звонил отцу регулярно, но голос Бориса Леонидовича был бодрым и вполне довольным, а отзывы о жизни в доме престарелых были достаточно неплохими.
В конце концов, Александр сам видел, в каких условиях оставляет отца, поэтому был относительно спокоен за то, как будут о Борисе Леонидовиче заботиться.
Общительный старик достаточно быстро влился в коллектив сверстников. Вместе с другими он занимался спортом, осуществлял длительные пешие прогулки, играл в шахматы и смотрел телевизор.
Пенсионерам всегда было о чем поговорить, у каждого — своя судьба, и никто из них не сетовал на то, что оказался в доме престарелых.
А потом Борис Леонидович обратил внимание на новенькую. Женщин в их заведении хватало, но все они старались молодиться и активно общались с мужчинами, а эта была тихой и забитой.
«Наверное, не по своей воле тут оказалась!» — подумал про себя Борис Леонидович, а сам взгляда не сводил с седовласой и очень печальной женщины.
Она постоянно сидела у окна, подложив под подбородок кисть руки. Она вздыхала, с другими обитателями дома престарелых не общалась, даже не здоровалась ни с кем.
В общем, не давала покоя эта женщина Борису. С помощью своего обаяния и прекрасных отношений с местными медсестричками попытался узнать побольше про новенькую.
— Ах, эта, — махнула рукой Танечка, самая любимая медсестра Бориса Леонидовича, — у нее там проблемы в семье какие-то.
Привез ее сюда зять, оставил с вещами и был таков. Он и документами занимался.
В один из дней Борис Леонидович сам подошел к женщине, имя которой уже знал, и обратился к ней:
— Здравствуйте, Тамара Игоревна. Разрешите вас прогулять?
Женщина подняла на него полные печали и боли глаза, да так посмотрела на Бориса Леонидовича, что его чуть током не ударило.
Тамара Игоревна молчала, а Борис Леонидович почувствовал себя неловко:
— Это следует воспринимать как отказ?
Она тряхнула головой и отвернулась.
Не получилось у Бориса пригласить понравившуюся ему новенькую на прогулку, но надежды Борис Леонидович не терял.
«Не на того напала!» — подумал он, и на следующий день вместе с приглашением преподнес Тамаре Игоревне горстку шоколадных конфет.
Ему показалось, что женщина смягчилась, конфеты приняла, одну даже открыла и положила в рот. Но снова отвернулась и ничего ему не сказала.
В ту ночь, потирая разнывшееся на погоду колено, Борис Леонидович засыпал с улыбкой.
Перед ним стояли глаза Тамары Игоревны, в которых уже не было того ледяного равнодушия, которое он видел в них в первый день.
— Далась тебе эта недотрога, — хмыкнула за обедом приятельница Бориса Леонидовича, — говорят, ее зять сюда привез и бросил. Дочь ни разу носу не казала, видимо, та еще штучка, эта твоя Тамара.
Медсестры так ничего толкового ему про жизнь Тамары Игоревны и не рассказали. Сама она тоже молчала, продолжая смотреть в окно и грустно вздыхать.
Однажды, возвращаясь с прогулки, стал Борис Леонидович свидетелем некрасивой сцены. Тамара Игоревна билась в истерике, а две медсестры пытались ее удержать.
Пожилая женщина била их ногами, вырывалась из их цепких рук, седые волосы растрепались, а сама она выглядела совсем худо.
Борис Леонидович подбежал к ним, пытаясь разобраться, что же послужило причиной происходящего.
Озлобленное лицо Тамары Игоревны, еще утром казавшееся ему самым красивым, уставилось на него с оскалом:
— Что ты прицепился ко мне? Что вы все прицепились ко мне? Дайте уже сд.охнуть спокойно, не хочу я жить! Не хочу!
Борис Леонидович не на шутку разволновался, даже давление подскочило. Он волновался за Тамару Игоревну, и все время, что лежал под капельницей, спрашивал у медсестер про ее самочувствие.
— Ой, Борис Леонидович, там все плохо! – вздохнув, сказала Танечка. – Женщина несчастная. Некому будет ее забрать, а самое страшное не это.
— А что же?
— А то, что она о см.ерти дочери знать не знала. Зять ей не говорил, что жена его в больнице лежит.
У ее дочки рак был, последняя стадия. А когда женщина умерла, зятек быстро свою тещу в дом престарелых определил.
А Тамарочка наша ни сном ни духом не ведала, что ее дочка ум.ерла еще в тот день, когда ее зять ей вещи паковал.
Теперь вот узнала, не знаю даже, что с ней дальше будет. Она ведь все дни у окошка сидела, все дочку ждала, а теперь ждать некого.
Борис Леонидович покачал головой, чувствуя тоску, навалившуюся на него. Снова заныли колени, сердце начало барахлить, в общем, стариковские проблемы наружу полезли.
Он уже думал о том, что не выкарабкается его Тамара Игоревна из своей затяжной депрессии, как вдруг через пару дней увидел ее за обеденным столом.
Выглядела женщина такой же невеселой, но, по крайней мере, она ела и с кем-то разговаривала.
Борис Леонидович не сразу решился подсесть к ней. Но потом приблизился к женщине и улыбнулся ей.
Тамара Игоревна посмотрела на Бориса Леонидовича несколько виновато:
— Я там на вас накричала. Вы уж извините, нервы.
— Я понимаю, — мягко сказал Борис Леонидович, — я все понимаю.
— Вы там предлагали мне прогуляться, — сказала вдруг она, — а давайте!
Счастью Бориса не было предела.
После обеда они на пару молча шли по скверику, разбитому возле дома престарелых.
Большую часть времени говорил Борис Леонидович: про погоду, про новости последние, про то, что будет на ужин.
— Скажите, а вас есть кому забрать отсюда? – неожиданно спросила Тамара Игоревна.
— Сын у меня, — ответил он, — только он далеко, без возможности в страну приехать. Получается, наверное, что некому. Да я и не хочу. А вы что же, хотите отсюда уехать?
Тамара Игоревна кивнула:
— Сегодня на завтрак каша рисовая была. Такую же кашу я своей Леночке варила, только без комочков и сладенькую. Вспомнила об этом и так домой захотелось!
Борис Леонидович был уверен в том, что Тамара сейчас заплачет, но этого не случилось.
Она улыбнулась, а потом протянула ему руку, а он пожал ее сухонькую ладошку в ответ.
— Я тут людей поспрашивала, — продолжила она, — есть ли кому и куда ехать отсюда. Получается, что у всех кто-то есть: дети, внуки, братья, сестры или другие родные.
Конечно, у каждого свои обстоятельства, но всем есть куда уехать. А мне, получается, некуда. Дочки нет, внуков нет, одна я совсем.
Борис Леонидович сжал руку Тамары Игоревны и вдруг почувствовал прилив нежности. В его возрасте это чувство было таким удивительным, как снег в июле, и потому он радостно улыбнулся женщине: — Нам с вами, простите за дерзость, не так много жить осталось, поэтому надо жить здесь и сейчас, не надеяться ни на кого. Надо радоваться каждому дню, в этом и есть счастье.
Тамара Игоревна с удивлением посмотрела на Бориса Леонидовича:
— Вы серьезно? Вы считаете, что жить здесь можно счастливо?
— Я считаю, что жизнь сама по себе – это уже счастье. А здесь, или на другом краю света – неважно.
С кем бы и как ни жил человек, с ним рядом всегда будет только то, что хочет видеть он сам. Давайте держаться вместе.
Борис Леонидович помолчал, а потом вдруг сказал:
— Знаете, тут ведь домой иногда отпускают. У меня есть квартира в Красногорске, стоит и пустует. Может быть, как-нибудь мы с вами съездим туда?
Рядом с моим домом есть река, прекрасное кафе, сквер, откуда можно любоваться закатом. Как вам такая идея?
И тут он увидел на лице Тамары Игоревны такое счастливое воодушевление, что снова внутри все перевернулось от радости.
Она молчала, но Борис Леонидович понимал, что она была согласна.
Тамара начала оттаивать. Счастье в сорок – это одно, а вот счастье после семидесяти – совершенно другое, который не каждому человеку удается прочувствовать.
Борис Леонидович уже и не надеялся, что в свои годы снова сможет стать счастливым, как в молодости. Сможет встретить близкого по духу человека, но чудеса всегда случаются, когда их не ждешь! И сколько им еще отмеряно он не знает, но уверен, что с Тамарой они пройдут этот путь рука об руку.