Свекровь слушала меня молча, а когда я остановилась, чтобы перевести дух, повертела пальцев у виска и крикнула Ване в зал:
— Эй! Твоя шизофреничка взбесилась! Может, ей таблетки поменять?
Что неожиданного для себя вы получали при разводе?
Часть имущества, о котором умолчал некогда близкий человек? Болячку, которая годами спала, а потом вдруг: «Хеллоу, бэби!»? Ощущение счастья и облегчения, как после вечера в туфлях на размер меньше, когда их скинешь?
Я вот получила подругу…
— Ты ненормальная, Олеся! – говорят мне сестры и бывший муж.
***
— А когда Любушка придет? Леся, пойдем мороженое кушать! – говорит Лидия Матвеевна после инсульта.
Конечно, инсульт меняет людей. Но я не верю, что она стала лучше ко мне относиться из-за болезни. Я не знаю, недостаток это или достоинство, но я всегда верю в лучшее в людях.
В двадцать семь я вышла замуж за Ваню, ее сына.
— Что, других девушек не было? На психичке свет клином сошелся? – вопрошала Лидия Матвеевна у Вани.
— То есть вам с отцом бу.ха.ть можно было, а Лесе пить успокоительные нельзя! – парировал он.
— У неё наследственность поганая! – не отставала мать. – Понарожаете шизофреников!
— Скорее алкашей! У меня тоже наследственность подгуляла благодаря вам!
Я часто слышала от Вани, как по молодости его родители уходили в загулы. Как он плакал и не хотел отпускать их из дома, а старшая сестра прижимала его к себе, варила макароны – пресные и слипшиеся, купала его в тазике.
Вот купание правда было веселым занятием: детей никто не ограничивал. Они брызгались, сваливали в таз все игрушки для ванны, мазались всем мылом и всеми шампунями.
Сейчас я понимаю, что мы с мужем сблизились благодаря нашим детским травмам.
Мой отец тоже пил, а мама так этого стыдилась, что муштровала меня, чтобы был хоть какой повод для гордости. Пятерки сыпались в дневник как просо.
Мама безжалостно драла расческой мои колтуны, если я плохо причесывалась. Каникулы были полны математики и английского. Я изумительно знаю английский, но ненавижу его всей душой.
После школы я начала поправляться и в ужасе села на диету. Мне удалось сбросить восемь кило, но потом я поправилась до сорок шестого размера и снова села на диету.
И так продолжалось, пока мой объем груди не перевалил за сто, а я не поняла, что это путь в никуда. Так у меня началась депрессия. Я год пила анти.депрес.сан.ты.
Будь я моложе, сказала бы, что все из-за того, что я некрасивая, слабая, бесполезная. Но мне удалось неплохо укрепиться, пока я лечилась, ходила к психотерапевту, работала педагогом-психологом в группе продлённого дня.
Общение с собственными родителями я прекратила. Оно здорово выбивает меня из колеи. С Ваней мы родителями так и не стали.
Он не захотел лечить бесплодие. Зачем, если можно самому быть малышом? Лежать у жены под теплым бочком?
Не есть, пока она не поставит перед тобой тарелку с разогретым супом? Замалчивать проблемы, ожидая, что все само рассосётся?
Ладно, я снова начинаю закипать. Жалею об одном, что не поняла всего этого раньше.
Лидия Матвеевна, овдовев, закодировалась. Но характер ее от этого не улучшился.
— Ни кожи, ни рожи! Кто тебя такую замуж возьмет! – это о Любе.
— Мозгов нет – жене привет! – всегда говорила она Ване.
Меня она и вовсе старалась не замечать. На любые мои суждения Лидия Матвеевна махала рукой, словно комаров отгоняла. Если я настаивала, чтобы меня выслушали, свекровь кривила лицо:
— У, трындычиха чертова!
Однажды я высказала ей все, что думаю:
— Вы кем себя возомнили? Вы ничего собой не представляете, весь мозг пробу.ха.ли! Пыжитесь, пыжитесь, как бы побольнее меня задеть! Да на вас смотреть противно!
Вы от злобы вся иссохли! Кто вам дал право смотреть на меня как на мусор?! Чем вы лучше?! Вы чего добиваетесь? Чтобы я вам по мо.рде дала? И рада бы, да я порядочнее вас!
Она слушала меня молча, а когда я остановилась, чтобы перевести дух, повертела пальцев у виска и крикнула Ване в зал:
— Эй! Твоя шизофреничка взбесилась! Может, ей таблетки поменять?
В ответ Ваня молча вышел, схватил меня под руку, и больше мы к ней не приходили.
— Вот Люба вечно напридумывает, что за ней ухаживать надо, присматривать! Пусть сама и присматривает! Старушка крепче камня! – возмущался муж за рулём.
Я плакала.
– Да не хнычь! – рявкнул он на меня. – Она д***ра! И ты такая же, раз всерьез ее воспринимаешь! Сколько раз говорил, не обращай внимания!
Но я конце концов не выдержала. Терпела даже слишком долго.
При разводе вместо любимого мужчины я видела маленького, потерянного, обиженного на всех вокруг мальчика. Только седеющего и с бородой. Как я могла влюбиться в него тринадцать лет назад?
Самое ценное, что я вынесла из этого брака – не только осознание своих ошибок. Люба стала моей подругой. Не по годам мудрая, эта женщина всегда умела поддержать.
— Твоя крапивница не пройдет, пока ты живешь с Ваней и общаешься с нашей мамой, – говорила она. – Не пытайся до них достучаться. Это как восточный и западный ветер – они дуют в конкретные стороны и не свернут. Хоть кол на голове теши.
— Но я не могу это так оставить! Я заставлю ее уважать меня! Со мной так нельзя!
— Олесь, мама больна. Она никогда не была адекватной. Восточный ветер.
— Почему Ваня на меня орет?! Неужели он не видит, что мне плохо?!
— Видит. Не знает, как тебе помочь, вот и психует. Представляешь, как больно понимать, что есть вещи, которые ты не контролируешь?
— Я слишком хорошо это представляю!
Люба обнимала меня, и в ее объятиях я чувствовала себя больше дочкой, чем рядом с родной матерью.
Лет через пять после развода я узнала от Любы, что Лидию Матвеевну разбил инсульт. Люба ухаживала за мамой до выписки, а после сама оказалась на грани жизни и смерти.
— Леся, мне больше не к кому обратиться, – плакала она в трубку. – Мне нужно к врачу, срочно! У меня опухоль в груди! Ваня отказывается сидеть с мамой, он ее ненавидит! Пожалуйста, можешь за ней присмотреть, пока я съезжу на биопсию? Я денежку тебе дам. Мама уже не такая злая, она как ребенок. Я очень тебя прошу!
Как я могла отказать ей?
Я приехала в знакомую квартиру в старой двухэтажке. Поднялась к двери под номером «семь». Внутри сильно пахло лекарствами и геранью. Люба стояла у зеркала, пока я надевала тапочки.
— Ей обязательно нужно есть. Она будет вредничать, протестовать, но ты будь с ней поласковее. Как с маленькой. Пусть хоть пару ложечек съест, – наставляла она. – Укол ей я уже поставила. За ней просто следить нужно. Она может уснуть в шесть вечера, а проснуться в два часа ночи… Забывать, где она и зачем сюда пришла… Если спросит, где я – я уехала по делам… Ну, купить что-нибудь, например. В туалет ее лучше одну не пускать – она забывает о гигиене… Ты уже прости меня…
Я обняла ее:
— Не переживай. Поезжай спокойно на обследование.
— Звони, если что!
— Если опухоль доброкачественная, купим розового шампанского и будем смотреть «Красотку!» – пообещала я.
— А мама?
— А мама будет с нами смотреть! Зубы ей заговорим на самых пикантных местах!
Люба засмеялась и уехала. Я зашла в комнату Лидии Матвеевны.
Она лежала и водила пальцем по ковру на стене. Он очень исхудала, и кожа на скулах казалась совсем тонкой.
— Лидия Матвеевна! – негромко позвала я.
Честно признаюсь, мне было страшно.
Бывшая свекровь повернулась на зов и нахмурилась, всматриваясь в моё лицо.
— Я — Олеся. Помните меня? Я дружу с Любой уже много лет. Здравствуйте!
Она немного расслабилась:
— А! Леся! Ты с Ваней жила, да?
— Да, – насторожилась я.
— Ты ещё болела чем-то, да?
— Да, но это было очень давно. Со мной все хорошо.
— Хорошо, да? – посветлела она.
— Как ваше самочувствие? – спросила я, присев на стул у кровати.
Лидия Матвеевна будто не слышала вопроса.
— А где Любушка?
— По делам поехала, скоро вернется.
— По каким делам?
— Да купить хотела что-то…
— Мороженое, наверное, – мечтательно протянула Лидия Матвеевна и прикрыла глаза.
Я рассматривала ее. В лице еще оставалось что-то суровое, но в целом черты смягчились, нижняя губа немного вытянулась вперед.
Говорить после инсульта стало сложнее, и губы были мокры от слюны. Я аккуратно промокнула их салфеткой.
Свекровь открыла глаза и хитро посмотрела на меня.
— Леся, давай мороженое есть?
— Мороженое? – растерялась я.
— Пломбир в стаканчике… – снова прикрыла глаза она. – Ох, вкусный…
— Хорошо, я сейчас принесу, – пообещала я и пошла на кухню.
Но в морозилке пломбира не оказалось. Я сообщила об этом больной.
— Нет? Жалко… А лимонад есть?
Я снова пошла к холодильнику, но и лимонада там не было.
Лидия Матвеевна совсем поникла.
— Десять копеек всего раньше стоил… – тихо говорила она. – В носу колол так, что глаза слезились… А нам нравилось… А пломбир по двадцать копеек был… В стаканчике… Я после школы покупала… По дороге домой съедала, чтобы мамка с папкой не видели, а то заругались бы… Он холодный… А я любила…
Мне захотелось плакать.
Люба вернулась через пару часов. Я вышла ее встречать.
— Ну, как ты?
Она поморщилась.
— Приятного мало. Надо дождаться результатов.
— Шампанское, – напомнила я.
— Да не спеши ты, – беззлобно отмахнулась она.
— Я верю, что все будет хорошо. В голове все бывает стр.аш.нее, чем на самом деле.
— Будем надеяться… Как мама?
— Пломбир в стаканчике просит. И лимонад.
— Опять? Ведь как чувствовала – купила…
***
Денег я не взяла. Просто стала приходить к ним два раза в неделю.
Я уговаривала Лидию Матвеевну поесть куриного супа. Подносила ей ко рту ложку с перетертым мясом, и меня не покидало чувство нереальности происходящего.
Я думала, что ненавижу ее. Но видя сейчас бывшую свекровь, я чувствовала только сожаление. Ей нужно было постоянно вытирать губы, помогать мыться. У нее плохо действовала левая рука.
Я открывала ей мороженое, и она сама брала ложечку и возила ей в вафельном стаканчике, причмокивая как обезьянка.
Ваня не приходил. А мы с Любой ждали результат биопсии.
А результат был такой, что впору стало пить водку, а не шампанское. Тот самый, с двумя клешнями.
Люба позволила себе зарыдать, когда ее мать уснула.
— Как я ее оставлю? Она никому не нужна! А если я ум.ру? Как она это переживет? А если я сама стану инвалидом? Что с нами будет?
Я гладила ее по спине:
— Тише, тише. Глу.пенькая, ты правда решила, что я вас брошу?
Ваня все так же не приходил. Я возилась с Лидией Матвеевной, пока Люба ездила на химию.
— А Любушка скоро придет?
— Так она же только ушла, Лидия Матвеевна.
— А где она?
— В больнице, на процедурах.
— Каких?
— Дышит чем-то, приболела. Ничего страшного.
— Да?
— Да. Хотите, я вам Пушкина почитаю?
— Хочу!
Я читала сказку о царе Салтане, когда услышала шмыганье.
— Лидия Матвеевна, голубушка, что случилось?
— Лесенька… Ты с Ваней жила? – плакала она.
— Да…
— А почему Ваня не приходит?
— Не знаю…
— Я на него кричала… Он сердится на меня…
— Да ну, будет вам! – не выдержала я. – Взрослый мужик, чего ему обижаться!
— Я на тебя тоже кричала… Прости меня… – сказала Лидия Матвеевна.
— Ну что вы! – прошептала я.
— Вы с Любушкой мои любимые девочки… А Люба где?
— В больнице…
— А она скоро придет?
— Скоро…
В тот вечер мы снова ели мороженое «за двадцать копеек» и пили лимонад — «за десять». Люба позаботилась, чтобы они всегда были дома.
Она возвращалась с химиотерапии бледная и сама почти не ела. Сразу ложилась. Я кормила ее бананом, потому что только бананы она могла в то время есть.
***
Как-то я шла к ним с пакетами. Один из них порвался. Как назло, там были яйца.
Злая я собирала продукты, попадавшие в грязь, и старалась хоть как-то завернуть их, чтобы понести в руках.
Куртка была в яйце, юбка в яйце, пальцы липкие. На лбу выступила испарина.
— Вам помочь? – раздался рядом мужской голос.
Я взглянула вверх. Невысокий, полноватый мужчина, по виду хорошо за сорок. Прикинула, что без его рук мне будет тяжко. И согласилась.
По дороге мы разговорились. Моего нового знакомого звали Валентин.
— Осторожнее, вы перемажетесь! – волновалась я.
— Да ну и что! Постираю. Вот вашу курточку жалко – она светлая, на ней прям хорошо заметно.
— Ага, я как стена нашей администрации.
— Да ну? Её закидали яйцами?
— Нет, но я об этом фантазирую.
Он засмеялся.
— Вам палец в рот не клади, да?
— Не знаю. Может быть…
Мы пришли. Валентин помог мне донести покупки до квартиры.
— Спасибо вам человеческое! Если бы не вы, я бы целый час ползла, наверное! – поблагодарила я.
— Не за что.
— Хотите чаю? Я почищу вашу куртку, вы заляпались.
— Да ладно, пустяки!
— Ну не пойдете же вы так по улице!
— Лесенька! – позвала из своей спальни Лидия Матвеевна.
— Сейчас! – крикнула я.
— А где Любушка?
— Я здесь! – отозвалась Люба, отдыхающая после химии.
— Ого! – улыбнулся Валентин. – Это ваша семья?
— Вроде того, – тоже улыбнулась я. – Да вы проходите. Я чайник пока поставлю, а вы отдохните.
— Я помогу вам, – вызвался он и стал подавать мне продукты.
— Добрый день! – сказала заглянувшая в кухню Люба.
— Ты зачем встала? – обрушилась на нее я.
— Да голос тут такой приятный мужской – любопытство разобрало! Там мама опять лимонад просит.
— Сейчас принесу.
Пока я сидела с Лидией Матвеевной, засвистел чайник. Я услышала, как Валентин его выключил.
Бывшая свекровь хотела, чтобы я читала ей Пушкина. Я взяла книгу, досадуя на себя: ну зачем я пригласила Валентина! Сидит там теперь один. Неудобно… А я так хочу спать… Любу всю ночь тошнило, Лидия Матвеевна опять намочила постель…
К глазам подступили слезы. К счастью, старушка быстро уснула, и я смогла вернуться на кухню.
— Вы выглядите очень усталой, – заметил Валентин.
— Извините, что не смогла за вами поухаживать. Девочки болеют…
— Ну что вы. Это мне положено за вами ухаживать. Сильно болеет мама?
— По правде, она не совсем мама.
— А кто?
Я вкратце обрисовала свою историю.
— Вы поразительно добрая женщина, – задумчиво произнес Валентин. – А самое обидное – у вас наверняка нет такого же человека, как вы.
— Тогда случился бы перегруз от доброты, – пошутила я.
— Я налью вам чаю?
— Спасибо.
— Одежду мне чистить не нужно. Правда. Вам надо отдохнуть.
— Неудобно…
— Разрешите пригласить вас на прогулку в воскресенье? Это порадует меня куда больше.
— Но у меня же – вот…
— Я думаю, это можно уладить. Сиделка на день… Подумайте, Олесь, хорошо? Я пойму, если не захотите. Но если согласитесь, я буду счастлив.
Через четыре месяца Любу прооперировали, а Лидия Матвеевна познакомилась с Валей.
Она сразу стала называть его сыночком. Было ли так из-за сходства имен «Валя» и «Ваня» или из-за того, что он просто чудесный мужчина – не знаю…
Не верю я, что дело только в имени.
