— Любовницу завел?
— Нет-нет! Нельзя так! Я к Ольге пришел и говорю, так, мол, и так, люблю тебя! А она говорит: разводись, тогда я тебя приму. Развелся. Приняла. Прожили с полгода.
— Сколько тебя можно ждать? – выкрикнула Юля от калитки.
— Сейчас! – отозвалась Катя. – Минутку!
— Там сейчас все грибы соберут за твою минутку! – негодовала Юля, приплясывая с ведром в руке.
— Не волнуйся, — отмахнулась Катя, мелькнув в окне, — дожди прошли, сейчас грибов много! Да подожди ты! – крикнула Катя из глубины дома.
Через минуту она вышла с двумя огромными корзинами.
— Вот! Самая подходящая емкость для грибов! И не помнутся, и влезет больше, и ручки удобнее!
— Оу, какие раритеты! – удивилась Юля. – Как из сказки!
— Это мама моя плела, — взгрустнула Катя. – Она плела и продавала дачникам. Мы, считай, за счет них и выживали…
***
— Замри и не двигайся! – прошипела Катя, пригибая Юлю к земле. – И рот не открывай!
— Чего? – сдавленно просипела Юля, падая на землю под натиском подруги.
— Вперед смотри! – Катя указала взглядом.
— Ой, песики! – Юля улыбнулась.
— Это не песики, а волчата, — прошептала Катя, — тихо ты!
— Чего ты, в самом деле? – Юля пыталась вырваться, но подруга держала крепко. – Они ж маленькие, что они нам сделают?
— Там, где маленькие, где-то недалеко их мама, — проговорила Катя, — а с волчицей связываться – последнее дело! У нее сейчас инстинкт обострен. За своих деток рвать будет, пока сама не ум.рет. А мы с тобой против одной волчицы, что комар против слона. Отползаем назад!
Катя, выросшая в деревне, отползала нормально и сравнительно скрытно, а вот Юля умудрилась и корзинкой зацепиться, и штанину порвать, да еще и матюгнуться на рассыпавшиеся грибы.
— А-У-у-у!!! – понеслось над лесом.
— …! – выдала Катя. – Попали!
— Это волки? – ужаснулась Юля.
— Нет, бабочки налетели! – съязвила Катя. – Молись, чтобы она нас преследовать не стала, побоявшись волчат одних оставить. А спасение – только в скорости. На счет «три» вскакиваешь и бежишь, как на распродажу новой коллекции. Ты налево, я направо. Дай Бог, выберемся! Три!!!
***
Бег по пересеченной местности со стимулом в виде волчьего воя за спиной, нельзя назвать организованным. Единственное, о чем оставалось думать – это выдерживать направление от источника воя.
Сколько бежала Катя, определить было невозможно. А сколько раз падала и вскакивала, считать было бесполезно.
— Да когда ж ты отвяжешься? – перепрыгивая через поваленную сосну, проворчала Катя, сбивая дыхание. – У тебя там дети без присмотра! Вали к ним!
А в ответ слышала вой, который преследовал именно ее.
— Ну, хоть Юльке повезло, — проговорила она, — наверное…
Даже когда вой затих вдали, Катя лишь снизила скорость, но бежать не переставала.
«Мало ли, волчица поиграть решила?»
А остановилась девушка, когда лес начал темнеть.
— Нифига себе! Забег! День бежала! Я б такие показатели лучше бы на физкультуре показывала, — стараясь отдышаться, проговорила Катя, — но там такой мотивации не было.
***
Бредя в лесных сумерках, Катя старалась отыскать одну из бесчисленных тропинок. Насколько она помнила по карте, лес был довольно большим и диким, но вокруг него деревенек было натыкано изрядно.
Люди тут и ягоду с грибом брали, валежник и древесину на пристрой. Да и зверья было много.
Катя помнила, что по ее детству каждый год приезжали артели на заготовку шкур. Волка били, зайца, медведя. На месте же шкуры выделывали, а потом сдавали в промышленных объемах.
— Как же не хочется под кустом ночевать, — проговорила Катя, прихрамывая на обе ноги, — хоть бы тропка какая, по ней точно куда-нибудь да выйду…
Но попалась ей не тропка, а небольшая избушка с односкатной крышей. То ли лесника домик, а может охотничья времянка, а может и от артельщиков осталась.
— Эй! – крикнула девушка.— Есть кто?
Ответа не последовало.
«С одной стороны хорошо, — подумала она, — на лихого человека напороться в лесу – не лучше, чем к волкам на обед. А с другой, помощь бы не помешала».
Внешняя заброшенность компенсировалась довольно жилой обстановкой внутри. Широкий лежак, заваленный шкурами, посеревшая от времени скатерть на крепком столе, печка-каменка в углу и небольшой запас дров.
— Спички! – обрадовалась Катя, подойдя к печке.
А вот еды не было никакой. Только мешочек с солью нашла в небольшом шкафчике.
Домик прогревался, а Катя забралась под шкуры и мгновенно уснула.
***
Сколько она проспала, было непонятно, но проснулась от того, что кто-то рядом наступил на скрипучую половицу.
Глаза открыла мгновенно и сразу же начала кричать. Над нею склонился какой-то мужик. Заросший так, что только глаза просматривались сквозь гриву на голове и просто огромную бороду.
Катя схватила подушку и запустила прямо в это лицо. Вскочила, хватаясь за лопату, которая стояла у двери, но бить не стала. Замерла.
Она узнала глаза. Такие же, как у нее. Цвет, разрез, постоянная смешинка.
Мама ей всегда говорила, что у нее глаза отца.
— Вот и свиделись, — проговорил мужчина, присаживаясь на край лежака.
— Папа? – лопата выпала из ослабевших рук.
А следом упала Катя, потеряв сознание.
***
— Если бы ты знал, папа, как нам с мамой было тяжело, — говорила Катя, когда пришла в себя и убедилась, что это не сон. – Ты же просто ушел. Мама рассказывала, что одним днем ушел. Потом только на развод съездила в город и все.
— Я же вам все оставил, — проговорил он понуро.
— На том спасибо, а где силы взять, чтобы за всем хозяйством ухаживать? К маме ж разные лезли, так больше за халявой!
Федор молчал.
— А я тут в лесу, — проговорил он, отвечая на незаданный вопрос, — зверя бью, шкуры выделываю, продаю. Муку, соль покупаю, остальное лес дает. Я в дальнюю деревню хожу, там меня никто не знал. Охотником кличут. Живу.
Катя не сразу поняла, к чему он это говорит. А он после каждой фразы останавливался. Видно было, что отвык говорить, потому и не знает, что сказать.
— Папа, да как вышло, что ты ушел? – спросила Катя то, что ее на самом деле интересовало.
— Женщину я встретил, — проговорил он, разминая узловатые пальцы, — из другой деревни. К другу ездил, а ее встретил. А она ласковая, нежная, веселая. Полюбилась она мне. А дома жена, тебе тогда пять лет было. Как-то дела, работа, хозяйство. Муторно стало. А Ольга та, у нее песни, танцы.
— Любовницу завел? – понимающе кивнула Катя.
— Нет-нет! Нельзя так! Я к Ольге пришел и говорю, так, мол, и так, люблю тебя! А она говорит: разводись, тогда я тебя приму. Развелся. Приняла. Прожили с полгода. Я там у них работать устроился. Я ж скорняк, а тогда на шкурах весь наш район жил. Вроде нормально. Говорю ей, жениться давай, а она смеется, говорит, что ду***к я!
— Странно, — Катя удивилась, — чего из семьи уводить, если самой семью создавать не хотела?
— А вышло так, что у нее не один я в полюбовниках ходил. Мужиков пять она окрутила. Я ей говорю, давай по чести, что до сего дня было, прощаю, ты их бросаешь, и будем жениться, а она обсмеяла меня, граблями отходила и выгнала.
— Домой надо было возвращаться, — сказала Катя, — мама хорошая была, и всю жизнь тебя любила! Каждый день ждала!
— И я подумал, что может вернуться, а мне люди сказали, что на кой им такой стался? Сегодня к одной ушел, завтра к другой убежишь. А терпеть будешь, так со злости жизнь испортишь и себе, и жене, и детям. Я тогда с артельщиками в лес и ушел. А в конце сезона они домой подались, а я в лесу остался. С тех пор сам себе артель.
***
История не самая оригинальная, как поняла Катя. Сплошь и рядом такие вертихвостки водятся. Прихватят мужика, и крутят его, либо пока не выдоят, либо пока сам прозревать не начнет.
Оставался только один вопрос:
— Папа, понятно, ты себя виноватым чувствовал, нас с мамой обидел, об Ольгу эту обжегся, а чего в лесу остался? Я же вижу, что ты тут одичал совсем.
— Знаешь, доченька, а я думал много. Тут в лесу хорошо думается. Ни суеты, ни гомона людского, ни забот бестолковых. А понял я, что люди, они разные. Есть люди, которые люди, а есть такие, которые нелюди.
— Так это всегда было, это не откровение, а норма жизни, — пожала плечами Катя.
— Оно – верно, — согласился Федор. – Ольга была нелюдью, все мужики, что к ней ходили, такие же. А вот вы с мамой, вы людьми были. Настоящими, чистыми, честными.
— Которым, по твоей милости, пришлось очень тяжело, — заметила Катя.
— И я про то, — кивнул Федор. – Я когда с Ольгой связался, сам у нее этим заразился. Мне стало важнее не семья моя, а гулянки да веселье. Жизнь беззаботная меня привлекла. Такой же нелюдью я стал. Потому и возвращаться не стал. Вообще к людям не стал. Зачем жизнь правильных людей портить собой? Вот пришел бы я к вам с мамкой, а и заразил бы этой своей блажью, так только вам бы жизнь испортил.
С трудом доходил до Кати смысл сказанных слов. Но она поняла, что не может злиться на отца. Простила? А нужно ли на него обижаться и злиться, когда он сам себя наказал, что ни один суд так не накажет?
Она прикинула, что он так в лесу, совершенно один полтора десятка лет прожил. Как зверь дикий.
— Сейчас тебя покормлю, — сказал он, поднимаясь на ноги, — и провожу в деревню.
***
— Вон туда, — он указал рукой, — в просвет, и как раз к дому нашему, кхм, — поперхнулся он, — к дому как раз выйдешь.
Катя взяла его за руку:
— Пошли! – требовательно сказала она.
— Нет! – в его глазах читался уж.ас. – Не пойду! Что ты?
— Папа, — Катя продолжала крепко держать его за руку, — мама уже года два, как умерла. Я живу с мужем в городе. Сюда только отдохнуть приезжаем. Или, как сейчас, за грибами. Пап, это такой же твой дом, как и мой. Просто мне приятнее было, если бы меня тут кто-то родной ждал, а не холодные стены.
— А у меня там… — он кивнул назад в лес.
— А ты живи дома, а в лес на работу ходи, — улыбнулась Катя. – Делай, что делал, только живи по-человечески.
— Совестно мне, дочка, — он весь поник, — вина-то моя никуда не делась.
— А ты мне шубу к зиме сшей! Настоящую! В пол! Вот и будет твоя плата!
Он улыбался, а из глаз его текли слезы, теряясь в густой бороде:
— Самую лучшую, — проговорил он, — с лисьим воротником! Ни у кого такой не будет!
Люди и нелюди
Соавтор: Захаренко Виталий
