Когда я овдовел в первый раз, соседи выражали мне глубочайшее сочувствие. Каждый считал своим долгом подойти ко мне и, взяв под локоток, ханжески-горестно помолчать.
Когда это случилось во второй раз, стали сдержанно здороваться, поспешно переходя на другую сторону улицы.
В третий раз они перестали смотреть мне в глаза и боязливо задергивали шторы, когда я проходил мимо их домов.
Когда же я овдовел в четвертый раз, многие съехали с нашей улицы. Я не обижался на них. Эти люди мыслили стандартными блоками. Их пугала перспектива смерти, и они всеми силами старались оградиться от картины вечного траура в моём доме.
Я же часто приходил на кладбище к своим любимым девочкам. Вот они. Вот Люсиль. Я забрал её из пансионата неизлечимо больных в Кентукки. После нашей свадьбы мы прожили счастливых шесть месяцев. Она была очень мила, моя маленькая Люсиль. Любила рисовать и слушать пение птиц. Умерла во сне с улыбкой, как и подобает ангелу.
А вот Габриэла, моя испанская чаровница. Мы поженились спустя год, как она узнала о своём смертельном недуге. Я свозил её на Монблан. Это была её мечта. Там она и умерла.
Джессика. Милая Джессика, жаль, ты так и не научилась готовить шоколадные кексы. Болезнь быстро прогрессировала, и мы едва успели вместе провести медовый месяц.
Эллис. Эх, Эллис, твой смех напоминал звон колокольчиков. Когда же ты плакала от боли, который доставлял тебе проклятый канцер, казалось, моё сердце разорвется. Твой гроб я, как ты и хотела, обмотал кремовым крепдешином.
Вот вы все. Тут. Спите спокойным сном, мои девочки. Скоро я приведу к вам ещё одну подругу. На днях я получил от неё письмо. Она согласилась приехать ко мне. Как и я, одинока. Её болезни хватит ещё месяцев на восемь. Надеюсь, она будет счастлива эти последние дни. Вы же знаете, моего сердца хватит на всех.
Спите…