Катя ушла в декретный отпуск три года назад, когда ждала Диму, и с тех пор так и не вернулась на работу. Недавно на семейном совете решили, что Антон будет зарабатывать, а Катя возьмёт на себя домашние хлопоты.
Такой расклад устраивал обоих.
Антон имел хорошую, высокооплачиваемую должность, что позволяло ему содержать семью из трёх человек и не переживать, что домашний уют, который он так ценит, будет утрачен. Катя была рада проводить больше времени с сыном и постепенно заниматься обустройством их новой квартиры. Жили они хорошо: денег хватало, дома царили мир и покой, и обоих супругов всё вполне устраивало.
Но свекровь была недовольна этим положением дел.
Ольга Петровна, мать Антона, была женщиной волевой и с принципами, как она сама о себе говорила. Хотя, Кате иногда казалось, что принцип у нее был только один: постоянно тыкать невестку носом в то, что та еще не вышла на работу.
В воспоминаниях Ольги Петровны о своем славном прошлом такого безобразия, конечно же, не было. Она всю жизнь проработала старшим инженером на химико-механическом заводе и по ее словам выходило, что Антона в младенчестве она нянчила чуть ли не отходя от чертежного стола. За ухом карандаш, в одной руке — штангенциркуль, во второй — ребёнок, в глазах — рабочий пыл и азарт.
По крайней мере, такая картина рисовалась в воображении Кати, когда она слушала свекровь.
Вот и в этот раз, едва переступив порог, едва взглянув на внука, Ольга Петровна задала свой сакраментальный вопрос:
— Все еще в декрете? Никак не выйдешь?
Катю покоробило от тона, каким это было сказано. У Ольги Петровны были интонации генерала, распекающего подчиненных.
— Как видите, да, в декрете.
— Не надоело еще бездельничать? — взгляд свекрови стал еще колючее.
Катя еле сдержалась от страдальческого вздоха.
— Я не бездельничаю, Ольга Петровна, что вы такое говорите? Столько дел по дому надо переделать, я уже с утра в мыле.
Свекровь прошлась по квартире. Судя по неодобрительно поджатым губам, успехами Кати в плане работы по хозяйству она осталась не впечатлена.
— Я Антошины любимые пирожки принесла, — сказала наконец свекровь, протягивая невестке контейнер. — Ты-то их готовить не умеешь, — добавила она со скрытым триумфом.
— Спасибо большое, — Катя ушла на кухню и убрала контейнер в холодильник. Антон как-то признался ей, что давно уже не питает пылкой любви к маминым пирожкам с творогом и изюмом, и уплетает их в гостях у матери только чтобы не обижать ее. Поэтому Катя и не удосужилась выучить рецепт. Представив, какие глаза были бы у мужа, если б и она начала пичкать его дома этими пирожками, она едва не рассмеялась.
— Что смешного? — холодно спросила свекровь, появившись в дверях кухни. Руки были скрещены на груди, взгляд бегал по помещению, искал примеры Катиной лени и неумелости.
— Ничего. Я так, о своем. Чаю хотите? — примирительно спросила Катя.
— Нет, обойдусь, — сказала Ольга Петровна таким тоном, как будто намекала, что от чая-то она бы не отказалась, но сомневается в способности невестки заварить его как надо, не облив при этом свекровь кипятком и не расколотив вдребезги подаренный на свадьбу сервиз.
— Ну а я, пожалуй, попью, — скорее даже из капельки вредности, чем по действительному желанию, Катя поставила чайник на огонь.
— Как хочешь, твой дом — твои правила, — язвительно сказала Ольга Петровна.
Катя промолчала и занялась своими делами. Спиной она чувствовала взгляд свекрови.
— Димка-то уже большой. Могли бы в ясли его отдать, не зря же они существуют. Или я бы могла с ним посидеть, пока ты на работе, — с благородной жертвенностью в голосе предложила Ольга Петровна.
— Мы с Антоном давно уже это обсуждали, — терпеливо ответила Катя. — И решили, что так будет лучше.
— Это почему же лучше? Для тебя — да, лучше! А для Антоши? — не унималась свекровь.
У Кати начала болеть голова. Очередное переливание из пустого в порожнее в исполнении Ольги Петровны. Надо было как-то утихомирить не в меру разбушевавшуюся свекровь.
— Поймите, для Антона это тоже лучший вариант. Я ведь сижу дома не в последнюю очередь по его просьбе. Ему хочется, чтоб у него был чистый теплый дом, горячий ужин и любящая семья, когда он возвращается с работы. И я рада ему это предоставить. Но если я пойду на работу, я чисто физически не буду успевать и работать и заниматься домом.
Неизвестно что послужило катализатором, но тут Ольгу Петровну прорвало. Уже с момента своего прихода она потихоньку закипала, как чайник, стоящий на медленном огне, и сейчас, когда вода достигла пиковой температуры, забурлила паром негодования, и чайник яростно засвистел на всю кухню, голос свекрови присоединился к этому воплю, заглушая его:
— Да ты просто привыкла уже жить на всем готовеньком! Сидишь дома, пока Антоша на тебя горбатится! Содержанка!
— Ольга Петровна, что вы такое говорите? — ахнула в ужасе Катя.
— Да правду я говорю в твои глаза бесстыжие! Ешь чужой хлеб, не работаешь! А ребенком только прикрываешься, оправдывая свою лень! — сердито зыркнула свекровь в сторону Кати.
— Нет, это ни в какие ворота… — Катя почти онемела от возмущения.
— Ни в какие ворота твое поведение не лезет! — свекровь ходила кругами по кухне, как пантера в клетке, и метала громы и молнии. — Кто тебя приучил только жить на всем готовеньком? Мы в свое время своим потом и кровью на хлеб зарабатывали! Трудились не покладая рук! А ты? Разленилась совсем, барыня какая!
— Да вы хоть знаете, сколько сил ребенок и работа по дому отнимают? — возмутилась Катя.
— Преувеличиваешь, — отмахнулась свекровь. — Я не Антон, меня вокруг пальца не обведешь! Думаешь, я не догадываюсь, что ты задумала? Живешь тут тихой сапой, а потом, дай только момент, квартиру на себя перепишешь?
— Да что вы несете? Как вы… — у Кати перехватило дыхание от обиды. — … можете такое говорить?
Чайник на плите надрывался. Свекровь, не обращая на него никакого внимания, с удовольствием продолжала честить невестку:
— Могу, потому что насквозь тебя вижу! Содержанка ты, Катюша! Нахлебница!
— Прекратите! — Катя чуть не плакала от незаслуженной обиды.
— Что, правда глаза колет? — торжествовала свекровь.
— Уйдите, пожалуйста, — попросила Катя, отворачиваясь, чтобы Ольга Петровна не увидела выступившие на ее глазах слезы.
— Что я говорила? Меня уже гонишь, а потом также Антона выгонишь, когда квартиру перепишешь! — свекровь в гордом осознании, что поставила наглую невестку на место, вышла из квартиры, на прощание громко хлопнув дверью. В душе она была убеждена,
что хоть она и покинула квартиру сына, но поле битвы осталось за ней.
Катя наконец обратила внимание на заходившийся истеричным свистом чайник и выключила под ним огонь. Наступила тишина.
Катя была очень расстроена. Никогда еще визиты свекрови не проходили с такими разрушительными последствиями для ее душевного спокойствия. Она и раньше, конечно, в выражениях особо не сдерживалась, но до открытых обвинений дело никогда не доходило. Хоть валерьянку пей, что Катя и сделала.
Весь день у нее все валилось из рук: Катя была совершенно выбита из колеи. Надо было заниматься домашними делами, а в голове крутились страшные мысли: а что если и Антон так же думает? Ну не всерьез, а так, иногда, невзначай, на подсознательном уровне? От этих мыслей становилось еще хуже, и Катя, чтобы отвлечься, погрузилась с головой в каждодневную рутину.
Время близилось к обеду, поэтому она отправилась на прогулку с сыном. Прогулявшись час по ближайшему к дому парку, они вернулись домой. Катя накормила сына и уложила его спать. Дима долго не засыпал, поэтому сама пообедать она не успела. Близился вечер, а значит пора было готовить ужин, а еще загрузить вещи в стиралку, перемыть посуду, оставшуюся с завтрака и сыновьего обеда (кашка уже застыла и с трудом отдиралась с тарелки).
Во время готовки Дима проснулся и расплакался, поэтому пришлось бежать баюкать его, стараясь не забыть про макароны и фарш, чтобы первые не разварились, а второй не пригорел.
При этом у Кати в голове постоянно крутились слова свекрови: «Разленилась совсем, барыня какая! Содержанка ты, Катюша! Нахлебница!». Слезы обиды упрямо подступали к глазам.
Вечером пришел с работы муж. Как всегда, у него было отличное настроение. Он поцеловал жену, осторожно чмокнул, чтобы не разбудить, посапывавшего сына, потом прошел на кухню, где возилась Катя.
— Итак, что сегодня на ужин? — спросил он, комично потирая руки. Он был в восторге от кулинарных способностей жены. Как и от того, в какой чистоте она содержала дом и какой уют в нем поддерживала, что он, после работы, летел домой как на крыльях.
— Паста с фаршем и помидорами, болоньезе. Не перехватывай, а то аппетит растеряешь, — рассеяно бросила Катя через плечо, увидев, что Антон полез в холодильник. — Скоро будет готово, имей терпение.
— Хорошо, сдаюсь! — рассмеялся Антон и увидел контейнер с пирожками. — А что, сегодня мама приходила?
— Да, приходила, — что-то в голосе жены заставило Антона напрячься.
— Что случилось? — серьезно спросил он, закрывая дверцу холодильника.
Катя не выдержала, и рассказала о некрасивой сцене, происшедшей сегодня на этой самой кухне. У нее было неприятное чувство, эхо из детства, что она ябедничает, но больше держать это в себе она не могла.
Антон внимательно выслушал ее, а потом притянул к себе всхлипывающую жену и обнял.
— Ты — мое сокровище, — сказал он ей. — Не обращай на ее слова внимания, слышишь? Больше такого не будет, честное слово. Ну, все хорошо, родная.
Когда Катя успокоилась, Антон с решительным видом достал свой телефон и набрал номер матери.
Та сняла трубку после пары гудков.
— Алло, сынок?
После такого бодрящего дневного скандала Ольга Петровна успокоилась и теперь чувствовала себя не в своей тарелке, смутно ощущая собственную вину.
— Здравствуй. Надеюсь, все хорошо у тебя? — голос Антона был ледяным.
— Да, все нормально. А что у тебя с голосом? — забеспокоилась Ольга Петровна. — Ничего не случилось?
— Случилось, что ты сегодня пришла в мой дом и ни с того ни с сего нахамила моей жене. Это как понимать?
— Так разве ж я хамила! — возмутилась от такой вопиющей несправедливости мать. — Просто высказала свое мнение. Ну, попеняла немного, что она на работу не выходит, дак это ж только ей на пользу!
— Слушай, мама, это вовсе не шутки. Нельзя так поступать, понимаешь? Ты же взрослый человек, умудренный жизнью, в чем, кстати, после сегодняшнего я уже начинаю сомневаться. Нельзя прийти в мой дом, оскорбить мою жену, а потом, насвистывая, уйти в закат, или как там это называется. Пойми ты, Катя вкалывает до седьмого пота здесь, и только благодаря ей у нас в семье все хорошо. И я ей очень благодарен за это.
И да, это я ее попросил не выходить пока на работу, по крайней мере, пока Димка не подрастет. Еще вопросы? Подозрения, обиды?
Трубка немного помолчала.
— Антон, ты прости, — наконец донеслось из нее. — Перенервничала я чего-то, вот и сорвалось. Давление, наверное…
— Когда давление, надо таблетки пить, а не на невестку орать, — резонно заметил Антон. — А теперь, будь добра, извинись перед Катей. Я передаю телефон.
Катя скорчила недовольную гримасу и замотала руками, но Антон настойчиво протягивал ей телефон. Она сдалась и приложила трубку к уху.
— Здравствуйте еще раз, Ольга Петровна.
— Здравствуй, Катя, — свекровь замялась. Затем, видимо, преодолев внутренние сомнения, сказала: — Послушай, прости меня за сегодняшний инцидент. Я была с тобой несправедлива. Честно говоря, я, кажется, подзабыла, как это было, когда Антон был маленьким. Еще раз прошу прощения, не держи зла на старую глупую женщину.
— Всё хорошо, Ольга Петровна. Спасибо за извинения, я их принимаю. До свидания, — ответила Катя, после чего повесила трубку.
— А теперь — паста болоньезе! — радостно объявил Антон с кухни.
С тех пор Ольга Петровна поубавила свой боевой настрой и стала относиться к невестке с заметно большим уважением. Похоже, процесс принятия Кати в семью, затянувшийся с её стороны, наконец подошел к концу, пусть и не без трудностей. Иногда свекровь стала наведываться в гости уже не для выяснения отношений, а чтобы посидеть с Димой или помочь по хозяйству.
Катя и Ольга Петровна постепенно начали налаживать более-менее мирные отношения, чему Катя была искренне рада.
Правда, свекровь продолжала приносить свои фирменные пирожки с творогом и изюмом, но это было уже не столь важно.